Откуда-то повыползали жены и дети дворцовых служителей и разбирали с садовых дорожек своих покойников по домам. Обмывать и готовить к утренним похоронам. Им не препятствовали.
Электоров и их свитских, а также придворных, которых настигла в охотничьем дворце смертельная беда, перенесли в большой охотничий ледник. Который был предназначен для трофеев императорских охот в заказнике.
Для дворцовых гренадер при свете факелов во дворе строгали гробы.
На парковых лужайках рядами выросли большие взводные палатки – импровизированные гвардейские. И даже дощатые сортиры, как и положено саперы выстроили не ближе двадцати метров от крайней казармы.
Жалко парк. Сколько денег придется вбухать, чтобы его восстановить в первозданной красоте. Отрезки бревен и досок, всякий древесный мусор со взорванного дворца кончится, солдаты начнут деревья валить. И плевать им, что деревья здесь высажены редкие для этой географической полосы – им тепла в палатке хочется.
Драгун я давно разослал по округе ближними и дальними патрулями, как только оногурские саперы приняли присягу новому императору. За ними присягали дворцовые гренадеры, гвардейские инженеры и прочие части не относящиеся к Ольмюцу. Каждые под двумя знаменами – империи и своего королевства – герцогства.
С момента взрыва прошло, вряд ли больше пяти часов, а казалось что вечность. По крайней мере, неделя.
– Ваше императорское и королевское величество, – обратился я к Бисеру, который после ухода гвардейцев так и сидел осыпаемый снегом на крыльце дома лесничего в кресле. – Осмелюсь указать, что вам лучше зайти в помещение. Не дай ушедшие боги еще и зазябните.
– Савва, хоть ты меня не подкалывай, – капризно скривил губы монарх. – Где Аршфорт?
– Неизвестно, ваше императорское и королевское величество.
– Достал ты меня, Савва. Повелеваю тебе впредь всегда и везде обращаться ко мне только словом «государь». Ясно?
– Так точно, государь. Ясно.
– Уже лучше, – криво улыбнулся монарх и тут же встревожено спросил. – Где Молас?
– Еще в отлучке, государь. По своим делам где-то.
– Что с Ремидием?
– Ему отрезали ноги по колени. Теперь он спит под опием. В вашей резиденции на втором этаже.
– А что у нас хорошего?
– Государь, пройдемте в дом, к камину. Там я все вам расскажу. Главное, что сегодня, похоже, атаковать нас никто не собирается.
– Да… – вымучено улыбнулся император. – Гвардия ночью не воюет. По уставу не положено. – И внезапно перешел на шепот. – Савва, мне эти гадские врачи выпить не дают. Ты мне достань немного коньяку. Неужели в подвалах дворца ни одной бутылки не осталось? Императорский лесничий встретил меня в холле своего дома, руководя гренадерами, которые таскали охапки уже наколотых сухих березовых дров.
– Ваша милость, – поклонился мне придворный, – я взял на себя смелость озаботиться теплом для царственных пациентов в этом госпитале, в который превратили мой дом.
Таки да – действительно госпиталь. На первом этаже комнаты врачей, малая операционная, аптека, кухня. Сестры милосердия и сиделки приходящие из семей дворцовых служителей, которые тут служат поколениями. И хотя они не считаются придворными императора, то все давно потомственные дворяне, несмотря на физический труд, которым они тут занимаются. На втором этаже комнаты привилегированных пациентов – императора и рецкого герцога. Охрана и посыльные скороходы из огемских гвардейцев. Чуланчик без окна, который я себе определил как спальное место и уже засунул под топчан ручной пулемет. Дверь в чулан в пределах видимости охраны императора и герцога.
Никакого недовольства моей наглой экспроприацией его жилья под нужды монарха он не выказывал. Наоборот казался гордым этим обстоятельством.
– Вы сами-то как устроились? – проявил я вежливость, хотя откровенно мне это было по барабану.
– В оружейном флигеле, где хранится охотничье оружие для гостей императорской охоты. На тот случай, если те приезжали без своего. Моей семье там удобно. А что тесно, то это же не навсегда, – улыбнулся он.
Лет ему было за шесть десятков. Седой совсем. Лицо морщинистое. Но двигался легко и упруго.
– На кого тут обычно охотились? – спросил я, чтобы что-то сказать. Мои мысли были заняты совсем другим.
– На благородного оленя, косуль, лосей и зайцев, ваша милость. Для охоты на кабана есть другой заказник у реки. Это отсюда на юг. Только вот разогнали сейчас взрывами да солдатами всю живность. Да и побили много. Дорвались гвардейцы до запретного – на кострах сейчас косуль жарят. Придется мне года два зверей приваживать до былого поголовья.
И опять никакого недовольства в голосе. Только понимание ситуации.
– Сколько у вас егерей в охотничьем хозяйстве?
– Два десятка, ваша милость, – ответил он, долго не раздумывая.
– Вооружены?
– А как же, ваша милость. Они же императорские егеря. И стреляют все очень метко.
– Вы мне их одолжите на несколько дней? Как проводников. Они же вокруг все тропки знают.
– Как прикажете, ваша милость, – поклонился он.
– Лыжи есть?
– А как же, ваша милость. На любой вкус. И беговые и охотничьи. Десятка три найдется. А если еще по домам собрать…
– Хорошо. Я доволен вами. Присылайте егерей ко мне сюда. В холл. Я поставлю им задачу на службе императора. Присягу они приняли?
– Сразу после гвардейцев, ваша милость, одновременно со всеми служителями. Мы все верные слуги императора.
Императорский лесничий еще раз поклонился мне и вышел на двор.
Ну и где черти носят Моласа, пока мы тут сидим слепые и глухие.
«Мятеж не может быть удачен, в противном случае его зовут иначе». У мятежников с каждым часом утекает возможность удержать власть. Но пока в стране никто не знает, что император жив Тортфорт может резвиться как хочет.
Завтра нас придут убивать. Однозначно. Живой император инсургентам не нужен. А мы все определены на заклание за компанию с ним. Вплоть до того что раскатают весь этот пряничный городок артиллерией. Надо осмотреть подвал в доме на предмет бомбоубежища.
Где этот Аршфорт? Где верные войска?
Так ведь и на измену сесть не долго. Нервы на вздёрге. Я тут кто такой, чтобы решать судьбы империи? У меня даже придворного звания при императоре нет.
Мне бы герцога домой отправить. В безопасность.
В холл спустился пожилой огемский писарь, который постоянно дежурил в холле второго этажа около палаты императора.
– Ваша милость, император просил это передать вам, и протянул мне кожаный тубус. Сейчас он спит, – поспешил меня писарь предупредить.
Внутри оказалось несколько бумаг.
Красиво написанный на пергаменте императорский рескрипт, назначающий барона Савву Бадонверта императорским флигель-адъютантом и офицером для особых поручений при нем же.
Второй рескрипт наделял меня правами чрезвычайного императорского комиссара, аналогичные тем, которые я имел на Восточном фронте. В том числе и правом внесудебной расправы над изменниками отечества и пособниками врага. В отсутствие фельдмаршала Аршфорта я обладал всей полнотой власти над имперской армией, гражданскими чиновниками и императорской гвардией.
И сам указ о создании Чрезвычайной императорской комиссии, которой передается вся полнота власти в стране, пока император лечит свои раны полученные при подлом покушении на его жизнь.
Все подписи и печати на месте.
И мои пожелании учтены. Когда мы с императором пили сегодня тишком от врачей коньяк, я во второй раз отказался от генеральского чина, мотивировав это тем, что сами же Бисеры меня настолько активно загоняли в Рецию, что я там уже прижился и не хочу покидать герцогскую гвардию. Да и авиационный завод у меня в Калуге. Не считая других предприятий.
Ну, вот я и главнокомандующий, – криво усмехнулся я. – Взялся за гуж…
Но как же на такой должности да без советов старины Онкена, грустно подумалось мне. Генерал-адъютант ольмюцкого короля Бисера XVIII старина Онкен лежал в большом леднике изломанным хладным трупом рядом со своим не менее хладным сюзереном. Верность до гроба.
В холл, вслед за лесничим, хлопая входной дверью стали заходить егеря охотничьего замка.
– Двенадцать человек. Ваша милость, – доложил мне лесничий. – Восемь егерей завтра с утра хоронят родных, погибших в замке при взрыве и я взял на себя смелость сегодня не трогать их.
О том что будет дальше я вообще не думал. Сейчас главное жизнь и здоровье императора с рецким герцогом. В остальное потом. Будет день – будет пища. Похоже, в этом я уподоблялся местным мятежникам. Те также как украинские майданутые упёрто били в одну точку: «убрать Януковича, а там видно будет». Олеся, как помню, смотря этот майдан в прямом эфире, только за голову хваталась: «Савва, они, что там все под наркотой? Столько времени можно так скакать и дурь орать?».
