— Минутку, Вивьен. Постойте. — На шее Рэмси уже висела целая тонна. — Кто-то пришел в ваш дом? И рылся среди файлов Орландо?
— Кажется один из них дал мне визитную карточку… — Она мигнула и огляделась. — Она где-то здесь… секунду.
Пока она ходила по дому, Рэмси пытался успокоится после внезапного приступа паники. «Нет, — предупредил он себя. Не делай этого — не становись профессиональным параноиком. Это могут быть настоящие ученые, может быть из больницы или из правительственного института. Тандагор попал в прессу довольно поздно, и некоторые чиновники могли почувствовать себя неуютно. — Но он сам не верил себе. — Даже если они из Грааля, ну и что? Расслабься, парень и дыши медленно. Ты никогда не говорил об этих файлах с Орландо Гардинером, ты даже никогда не видел его — только его теплое тело на кровати для комы.»
«Но жук. Бизли. Если они найдут эту тварь, компьютерного агента, что они найдут в его памяти?»
К тому времени, когда она вернулась, он почти успокоился.
— Я не могу найти ее, — сказала она. — Но в любом случае там были только номер телефона и имя. Хотите, что, если я найду ее, пошлю информацию вам?
— Да, пожалуйста.
Она какое-то время молчала.
— Это была великолепная служба. Мы сыграли несколько песен, которые он любил, и пришли несколько людей из игры, в которую он так любил играть. Кто-то из Срединной Страны прислал что-то вроде подарка, и они играли на экране часовни. Монстры, замки и все такое. — Она улыбнулась, печальная улыбка, которая, однако, расколола маску: губы затряслись, голос дрогнул. — Они… они просто дети !Как Орландо. Вы знаете, раньше я ненавидела их. Даже проклинала.
— Смотрите, Вивьен, я не ваш адвокат и не чиновник, но если кто-нибудь еще придет и попросит посмотреть файлы Орландо, я бы ему не разрешил. Если, конечно, они не из полиции и вы не будете полностью уверены, что они те, за кого себя выдают.
Ее бровь поднялась.
— Что происходит, мистер Рэмси?
— Я… на самом деле я не могу сказать. Но обещаю, что расскажу все, когда смогу. — Он попытался понять — находятся ли они в опасности, Конрад и Вивьен? И не смог представить, почему. Самое последнее, что сейчас хотят люди Грааля — новая история об еще одной жертве Тандагора. — Просто… просто… — Он вздохнул. — Я не знаю. Просто позаботьтесь друг о друге. Я знаю, что для вас это ничего не значит, но есть вероятность того, что ваши страдания не бессмысленны. Никому от этого не будет лучше, и я могу только гадать, как ужасно все это для вас, но… — Все. Больше он у него слов не было.
— Я не очень поняла, что вы имеете в виду, мистер Рэмси. — Она слегка отшатнулась от экрана, то ли потому, что опасалась услышать что-нибудь еще более ужасное, то ли потому, что разговор утомил ее.
— Не имеет значения миссис Феннис. Вивьен. Мы еще поговорим, попозже.
Он подал ей знак конца разговора и отсоединился. Он мог дать ей только это, и ничего другого.
Селларс почувствовал его настроение и оказался достаточно мудр, чтобы не мешать Рэмси какое-то время молча лежать на диване, делая вид, что смотрит в стенной экран по меньшей мере двадцатилетней давности. Плазменный, на два дюйма выходящий из стены, верхняя рама в пыльных пятнах, и совсем небольшой, едва ли больше противной картины с парусником, видевшей над диваном.
— Я внезапно вспомнил, как ненавижу мотели, — сказал Рэмси. Лед в напитке уже растаял, но он не мог заставить себя сесть прямо, и тем более подойти к автомату для производства льда в холле. — Плохие картины, мебель странных цветов, песок, который вы найдете во всех коридорах, если посмотрите внимательно…
Селларс вздернул голову и улыбнулся.
— А, но видите ли, мистер Рэмси, все зависит от точки зрения. Я провел десятки лет в маленьком доме, который был моей тюрьмой. Или, недавно, я прожил несколько недель в бетонном туннеле под базой майора Соренсена. И сейчас, последние несколько дней, я просто наслаждаюсь комнатами мотеля, даже если здесь не слишком красиво.
Рэмси тихо выругался.
— Простите. Я чересчур эгоистичен…
— Пожалуйста. — Селларс поднял тонкий палец. — Не извиняйтесь. Я уже потерял надежду найти союзников, а теперь у меня их несколько. Вы добровольно взяли на себя опаснейшую миссию — и имеете право пожаловаться на жилье.
Катур Рэмси хмыкнул.
— Да, и я готов согласиться, что видал и похуже. Просто… просто я в ужасном настроении. Звонок родителям Орландо оказался…
— Плохим?
— Очень плохим. — Он резко посмотрел на Селларса. — Кто-то был в их доме — интересовался файлами Орландо. — Он быстро рассказал Селларсу подробности. Пока Рэмси говорил, разрушенное лицо казалось задумчивым, но глаза почти пустыми, как будто старик уже вошел в сеть через свое невидимое подключение и там что-то искал.
— Я должен буду следить за этим, — вот и все, что он со вздохом сказал, когда Рэмси закончил. — Я очень устал.
— Вы хотите поспать? Я буду счастлив освободить вам диван и вытянуть ноги…
— Нет, я имел в виду другое, но благодарю вас. Ольга Пирофски, она еще не звонила вам?
— Нет. — Рэмси все еще злился на самого себя. — Я не должен был посылать ей первое сообщение — вы совершенно правы. Она наверно думает, что я собираюсь ругать ее и заставить вернуться обратно. — Он посмотрел на Селларса. — Хотя я до сих пор не уверен, что не должен был говорить ей это.
Непостижимые желтые глаза Селларса взглянули на него, потом старик покачал головой.
— Проклятие, — тихо сказал он. — Я забыл, что у меня больше нет кресла-коляски. — С большим усилием он устроился на диване так, что мог смотреть на Рэмси более прямо. — Я действительно очень устал, мистер Рэмси. У меня осталось не так много времени, и все мои планы и приготовления не будут значить ничего, когда время придет. Как замечательно сказала мисс Дикинсон:
Я не могла прийти — и Смерть
Заехала за мной…[34]
Его голова качнулась на тонкой шее.
— Вы… больны?
Селларс засмеялся, сухой звук, как будто ветер пролетел через верхушку трубы.
— О, мой бог. Мистер Рэмси, взгляните на меня — последние пятьдесят лет я чувствую себя не слишком хорошо. Но, да, у меня бывали лучшие мгновения, чем сейчас. И я не просто болен, я умираю. Ирония, какая ирония — я делаю в точности то же самое, что и Братство Грааля, пытаясь обогнать падающую земную оболочку. Но они хотят сохранить то, что горит внутри. Я же приму свою судьбу с благодарностью, если моя работа будет окончена.
Рэмси чувствовал, что все еще не понимает этого странного человека. — Сколько вам осталось?
Селларс дал рукам упасть на колени, где они лежали, как перекрещенные сухие веточки.
— Возможно несколько месяцев, если я не буду сильно напрягаться, но что в этом странного? — Он безгубо улыбнулся, показав свои зубы. — Я усовершенствовал себя настолько, что могу работать двадцать четыре часа каждый день не сходя со стула, а теперь еще наслаждаюсь путешествием в фургоне майора Соренсена. — Он поднял руку. — Нет, пожалуйста, я не прошу жалеть меня. Но есть кое что, что вы можете сделать, мистер Рэмси.
— И что?
Катура Рэмси показалось, что Селларс секунд тридцать молчал.
— Возможно, — сказал наконец он, — будет полезно, если вначале я кое-что объясню. Я не сказал вам или Соренсенам все, что знаю о себя. Вы удивлены?
— Нет.
— Я так и думал. Давайте я вам расскажу один не самый интересный факт, но имеющий прямое отношение к нашим делам. Кстати, майор Соренсен скорее всего знает его, ведь он в деталях изучил мою биографию. Я не американец, по рождению. Я родился в Ирландии — даже в Северной Ирландии, в то время о ней писали в газетах чуть ли не каждый день. Мой родной язык — гаэлик.
— Не слышу у вас ирландского акцента…
— Я был совсем ребенком, когда переехал сюда, к дядя и тете. Мои отец и мать принадлежали к древней католической секте Ольстера, довольно странной. Они оба умерли молодыми — это история, интересная само по себе — и меня отправили в Америку. Но пока они были живы, меня растили воином за веру, и я бы им и стал, если бы они не умерли.
— Вы хотите сказать — как Ирландская Республиканская Армия?
— О, значительно меньшая и не такая известная. Отколовшая от нее группа, которая образовалась в то время, когда мирный процесс начался всерьез, и с которым она никогда не примирилась. Но все это не имеет к нам отношения.
— Извините.
— Нет, нет. — Селларс медленно кивнул. — Мы живет в сумасшедшем переплетении историй, и трудно понять, что важно, а что нет. Но я действительно рос в очень католическом окружении. И теперь, мистер Рэмси, когда конец моих трудов близок, я бы хотел исповедоваться.
