– И какую награду ты себе за это хочешь?
– В гражданской войне, экселенц, награды неуместны.
– Ты действительно так думаешь? – поднял генерал брови.
– Конечно. Мятежники не внешние враги, а такие же подданные императора и имперские граждане, как и мы с вами. Какие могут быть награды за братоубийственную бойню. Вы видели «гвардейский фарш» на шоссе?
Молас резко кивнул, сжав губы. Но вслух ничего не сказал.
– Сколько там было истинно виновных? А сколько честно выполнявших устав и приказ? Как мы их в этом фарше рассортируем. Фарш невозможно прокрутить назад.
– Мда… – Молас обогнул стол и сел в рабочее кресло, поправив бронзовый чернильный прибор на столе. – Что еще я мог услышать от изобретателя мясорубки?
– Вы еще меня поясом для женских чулок попрекните, экселенц. Это модно.
Чувствовал я себя предельно уставшим. Ночь не спать. Причем не спать очень активно. С рассвета до обеда воевать в первых рядах. Причем воевать без приказа сверху. Не говорить же Моласу, что таким образом я обезопасил своего сына. Ну как мог. Мне бы еще барончика – мужа матери моего сына придушить, но он далеко – в плену. Руки у меня пока коротки.
– Итак, констатируем, что клан Торфортов больше в империи не существует.
– Не совсем так, экселенц. Барон Тортфорт сдался в плен республиканцам, убив своего денщика, и тем чуть не сорвал нам решающее наступление по прорыву позиционного тупика на Западном фронте.
– Что ты на самом деле хочешь? Скажи честно, Савва.
– Работать хочу. Авиацию развивать. И не хочу участвовать в дворцовых интригах. Я устал от крови, экселенц.
– Иди пока, Савва. Твою судьбу решит император.
Я вышел из кабинета Моласа в Кордегардии и широко улыбнулся. У меня получилось.
– Вас произвели в генералы, командор? – угодливо спросил майор Сувалки.
– Должен вас огорчить, майор. Наград за подавления мятежа не будет. Мне так кажется.
И надев шинель, я вышел на улицу.
Снегопад закончился. И вздыхая свежий, слегка морозный воздух я направился в дом лесничего проведать герцога. Пора его везти домой.
Ремидий пребывал в легкой послеоперационной лихорадке. На лице выступали капельки пота, которые периодически промакивала тампонами сестра милосердия – суровая женщина в возрасте.
Увидев меня в дверях, герцог улыбнулся.
– Наслышан уже, – буркнул он и показа глазами на медичку.
Я забрал у женщины тампон и попросил ее выйти на время из палаты. Она попыталась возражать, но что я грозно цыкнул.
– Мне вас отсюда под конвоем вывести? Я могу.
– Он может, – подтвердил герцог. – Он императорский чрезвычайный комиссар.
Когда за сестрой милосердия закрылась дверь, я проверил, не стоит ли кто за ней. Приказал часовому никого к этой двери не подпускать и плотно закрыл ее за собой.
– Садись. Рассказывай, – приказал герцог. – А то я тут как в вакууме. Видите ли, меня нельзя беспокоить.
– А просьбу для начала можно озвучить, ваша светлость?
– Для тебя все что захочешь.
– Нужно имение на берегу моря у Риеста. Небольшое.
– Тебе?
– Нет. Моему сыну.
– Тебе Отрадного мало?
– Нет, это не Мите. Моему побочному сыну и его матери.
– Ну, ты кобель, – усмехнулся герцог. Но по-доброму так. – Увезешь меня домой?
– Обязательно, ваша светлость. Как только разрешат вас передвигать с места на место.
– Вот именно… передвигать, – сплюнул герцог на паркет. – Меня теперь два драбанта носить на руках будут. Думаешь, это приятно?
– Не будут, ваша светлость. Я вам кресло-коляску сделаю. Ее вы сами сможете двигать руками.
Ремидий улыбнулся ласково как добрый дедушка, пригладил усы.
– Ты хороший сын. Савва.
Я оторопел.
– Да, ты не ослышался. Ты мне сын по обычаю кровавой тризны и это я признаю. И в наследовании трона ты третий после детей Альты. А теперь рассказывай, как ты гвардию гусеницами давил.
– Я еще и всех Тортфортов расстрелял, ваша светлость.
– Да ну? – открыл от удивления рот Ремидий. – Рассказывай.
* * *
Предрассветный бросок через мосты удался нам даже не легко, а очень легко.
На первый мост пустили БРЭМ и две танкетки и на второй «артштурм» и две танкетки, которые рывком на скорости пролетели на противоположный берег и смели охранение мятежников. Под прикрытием бронетехники бежали в атаку штрафники. За ними штурмовики. Третьей волной саперы и обычная пехота растеклись по городу с большим желанием набить кому-нибудь морду с особой жестокостью за такую раннюю побудку без завтрака.
Ударили всей наличной массой сжатой в два кулака. На западной стороне столицы я оставил только малый заслон следить за внутренним городом, чтобы оттуда никто не выходил. Сказал император «не трогать» – мы не трогаем. Только пусть сидят на попе ровно.
Завесу у мостов с пулеметными гнездами на хилых баррикадах смяли с ходу отвалами бронемашин, и взяли гвардейцев в казармах как говориться со спущенными штанами, точнее вообще без штанов, спящими… Я охудеваю, дорогая редакция, с таких инсургентов. У них и бунт идет по расписанию. Винтовки по уставу в оружейке под замком!
Люди Моласа очухались и подбежали к намеченным объектам, когда они были уже заняты нами.
Так что если не считать боя за вокзал, то это была моя самая бескровная операция. На все про все ушло полтора часа. И город наш. Больше беготни, чем дела. Ни одного убитого с обеих сторон. Так… несколько сломанных рук и челюстей.
Но на вокзале находился штаб мятежников. И там никто не спал. Солидная охрана – больше роты при шести пулеметах. Остальные действующие войска мятежной гвардии отражали части фельдмаршала на подступах к товарной станции. И пушки все были у них задействованы там. Канонада до вокзальной площади доносилась.
Совещались с командирами недолго. Прямо на улице. Разработали диспозицию, и я выдвинул мятежникам через медный рупор ультиматум. Кто из мятежников не сложит перед законным императором оружие в течение пятнадцати минут, будут расстреляны на месте без суда и следствия.
– …это гарантирую я – командор Кобчик, – завершил я короткую угрозу.
Не поверили.
МНЕ НЕ ПОВЕРИЛИ!
А я, наивный, думал, что у меня уже сложилась определенная репутация. Как все запущено…
С первыми же выстрелами противника в нас, мы пулеметными очередями выдвинутых на вокзальную площадь танкеток со звоном вышибли все сплошные зеркальные стекла в высоких стрельчатых окнах этого красивого здания, заставив мятежников попрятаться за толстые кирпичные стены. Под прикрытием шквального огня бронетехники перекатами подкрались к вокзалу штурмовые группы и полетели в оконные провалы экспериментальные светошумовые гранаты на основе магния и примитивных взрывпакетов. Молодец Помахас, гений, ловит идеи просто на лету, перед моим отъездом в столицу притащил он похвастаться передо мной новым изделием – три десятка в ящике. Мне было тогда некогда разбираться, и я чисто по хомячиной привычке забрал эти изделия с собой. Вот и пригодились. Испытали в боевой обстановке.
«Шок – это по-нашему».
Потом резкий рывок в пустые глазницы вокзальных окон рецких штурмовиков, орудующих направо и налево прикладами. И вот уже штрафники, заскочившие в вокзал вслед за ними, вяжут одуревших, ослепших, мотающих головами пленных мятежников, припасенными заранее обрезками веревок.
Несколько автоматных очередей за зданием, со стороны рельсовых путей. Несколько очередей во внутренних помещениях.
И все.
Потери единичные с обеих сторон.
Я спокойно, прикрываемый Ягром, вошел в зал ожидания, хрустя под каблуками битым стеклом на керамической плитке. Огляделся, скривив губу. У окошек касс стояла толпа связанных по рукам гвардейских офицеров. У другой стены толклись связанные унтера и рядовые. Молодцы ребята успели хоть как-то пленных рассортировать.
– Переписать их всех. Пофамильно. – приказал я. – Кто тут граф Тортфорт-старший?
Можно было и не вызвать. Гвардейский полковник был тут только один. Но он и не скрывался. Вышел вперед довольно нагло. Морда надменная. Подкладка распахнутой шинели красная, генеральская. Ну да, его чин равен генерал-лейтенанту. Он явно надеялся, что его не будут наказывать строго. Подумаешь, бунт не удался? Он же неприкасаемый. Фамилия происходит от первых графов империи. Столп империи. Герб не менялся семь столетий.
– Так вот ты какой, северный олень, – хмыкнул я. – Ничего особенного. Отделите Тортфортов от всех остальных.
– С кем имею честь? – вскинул граф подбородок.
– Нет у тебя никакой чести, подонок, – спокойно сказал я, глядя в его наглые карие глаза. – У гвардии честь – верность. А твоя честь закончилась, когда ты взрывал императора с электорами. Но не повезло тебе. Законный император и мой герцог выжили. А мое имя Кобчик. Савва Кобчик. Посмотри на меня внимательно, потому что я – смерть твоя. Этого к остальным Тортфортам отведите.
