День среднестатистического камуфлированного жителя базы начинался с путешествия в душевые. Потом большая часть работников направлялась на пробежку или гимнастический зал. Оттуда все шли на завтрак. Яйца, омлет, апельсиновый сок и галлоны кофе были стандартом. На столах у выхода навалом были высыпаны пачки с молоком, яблоки, апельсины и бананы, которые можно было прихватить с собой. Так они и валялись на рабочих местах, рядом компьютерами ДЕЛЛ и фотками родных.
Обед и ужин подавались несколько часов подряд, можно было просто зайти и набрать жратвы от пуза. В основном это была кухня южных штатов, много стейка, индейки, бургеров, кукурузы, бобов и салатов. Если вы любитель кулинарных изысков — то американская кухня не самая утончённая, но очень питательная.
В каждой палатке стояла коробка с сухпайками — шести вариаций рациона с саморазогревающимися консервами и обязательным арахисовым маслом. Сами палатки абсолютно все без исключения были оснащены кондиционерами. Как сказал мне однажды начальник отдела снабжения и строительства майор Чак Гудман: «Холодный воздух жарким летом это право каждого американского гражданина».
Отбой для большинства населения базы был в 22.00.
На базе работало отделение полевой жандармерии и контрразведки армии.
Несмотря на спортзал, кучу игровых приставок два вида скоростного интернета (секретный армейский СИПР и простой гражданский НИПР) меня не оставляло ощущение пребывания в лагере. Режимном лагере.
Наверное от того, что под запретом был секс. Будь ты голубой, розовый или черно-белый, спариваться на территории К-2 было запрещено и точка. Понятно, народ под страхом взыскания и штрафа все же шел на риск. Но я вам так скажу — холодный воздух летом и завал жратвы это, конечно, круто. И магазин военторга. И спутниковый интернет с со всеми основными каналами телевиденья. И наезды Роби Уильямса и Шакиры.
Но секс когда вздумается, все же важней для элементарного душевного равновесия.
Участковые ментуры в Ташкенте часто устраивают в прямо в квартирах домов советской планировки, окончательно их испоганив.
Когда вытащим отца, надо будет забирать его с Северо-Востока. Хотя он уже сам собрался дергать отсюда. А ещё идеально было бы вытащить его из страны. Но это уже утопический проект. Спасибо хоть квартиру в другом районе купил.
Каракамыш. Почему именно там? Может ближе к кампусам Вузгородка? Что за тяга к экзотике? То Сергели, то Северо-Восток, теперь вот — Каракамыш. Хотел сделать госпожу Ангелопулос богиней Олимпии? Юморист.
— Ну и что долго ты будешь тут пузыри выпускать в пространции?
— В прострации — ты хотела сказать.
— Нет, в полной просрации! Сучка похоже у тебя мачеха, а?
— Кажется да. Не повезло с мачехой. Бох дал, бох и взял, как грится. Я вот тут кайтарю стою, что же теперь дальше делать?
— А что теперь делать? Теперь на второй квартал Чиланзара! Все дороги ведут туда.
Боже, не смотря на печальный идиотизм ситуации, я рассмеялся. Хотя бы раз в неделю судьбе в лице моей милой Анны, просто необходимо было загнать меня на кишащий неприятностями второй квартал.
Мы взяли такси и уже через полчаса звонили в дверь квартиры Артурика. Того самого, которого недавно сами же побили довольно странным предметом — мотоциклом с идиотским названием «Чизет»
* * *
Артурик оглядел нас как Александр Македонский взирал на смиренную делегацию из мэрии очередного, по случаю захваченного города. Делегация с поклонами вручала связки ключей и бананов.
Сам Артурик встречал нашу делегацию в трусах. В пакостных минималистических трусах, за которые на общем режиме можно легко попасть в непонятку. Приходить и умолять человека, который открывает дверь в таких вот трусах уже само по себе невероятно унизительно.
Нижняя часть волосатой задницы Артурика со всеми ее шероховатостями, потёртостями, покраснениями и созревшим малиновым прыщом, невежливо напрасилась на мой случайный взгляд. Это ужасно, какими мерзостями иной раз нас потчуют органы чувств без всякого нашего согласия.
Обладатель созревшего прыща понял, что мы приехали каяться и бить челом. Он-то знал и всегда верил, что однажды мы с Анной приползём на коленях. Думаю из вертепа ему тоже поступала однобокая, предвзятая информация о моих унылых способностях прокормить Анну приторговывая ей же.
Я проглотил гордость, да и что там говорить, не мог даже минимально влиять на развивающееся события. Так что не говорите мне будто, если отсидели в тюрьме, вам на воле потом всё будто два пальца об гололёд. Нет! Люди на свободе хитрее, циничней и подлее, чем в тюрьме, ведь они умудрились выкрутиться и совсем в тюрьму не попасть! Их просто не поймали, как нас.
Сейчас я был настолько нелеп, что Анна решительно бросила меня одного в комнате с кусочками чизета. Сами высокие переговаривающиеся стороны торжественно отбыли на балкон — перекурить.
* * *
Я оглядел комнату профессионального сутенёра. Лё шамбрь де ляртист. Сталоне, Шварцнегр, мотоциклы и ферарри на стенах, несколько початых склянок с дорогими мужскими одеколонами, гладильная доска и «Динамика каратэ» Масатоши Накаямы. Как и любой другой книжный червь на моём месте, я не стал любоваться формой живота у Слая Сталоне, а сразу же обратился к консервированной мудрости Накаямы.
«Обнимая тигра, возвращаюсь к себе. Вот сущность совершенства». Мне подумалось, что частая плохо понятная глубокомысленность некоторых зарубежных авторов это не понты, а просто брак в работе переводчика. Я усомнился, что Артурик бы понял мой аргумент и вообще усомнился в его способности оценить до конца мессидж бессмертного Масатоши. Как вообще можно читать книги в таких трусах и с прыщом на плоской жопе?
В этот момент обладатель японской книги вернулся с балкона. Правда, вместо тигра Артурик обнимал за плечи Анну. Мою Анну. Глаза у Анны сияли и она ему улыбалась. Никому не желаю, чтобы его женщина так искренне улыбалась чужому мужику. Вы даже не знаете, как себя при этом вести и куда девать свои непропорционально длинные руки.
— Давай, Артурик, звони, звони, милый, уговор дороже денег!
Эта тварь в паскудных трусах, наконец, отпустила мою Анну, натянула джинсы и выудив из кармана мобилу, начала кому-то бодро докладывать о чинимом участковыми Северо-Востока беспределе, идиотской судьбе профессора-чепушилы, и необходимости быстро накрыть вымогателей «пока горячо». Ибо не понятиям это, пасаны. Не по понятиям.
* * *
А крыша у Артурика и впрямь оказалась литая, как Леонид Броневой. Уже минут через сорок, большую часть которых я мучительно ловил каждый намёк на флирт между Арутуром и Анной, я с волнением звонил отцу.
Отец к тому времени, как говорят в местах не столь отдалённых — уже благополучно откинулся. Причём дома он пребывал некоторые время, потому как был пьян в коромысло. Явно отмечал своё условно-досрочное освобождение. Я считаю любое освобождение в джамахирии следует считать условным — по настоящему освобождаешься, только задав оттуда стрекача или откинувшись на малое сергелийское кладбище.
Плохая новость заключалась в том, что в жизни за всё приходится платить. Артурику, например, надо было услугой за услугу. Анна засобиралась на съёмки к почётным артуровским клиентам. Упаси вас бох от таких сделок, это я вам по совести говорю. Когда надо выбирать кем из своих близких придётся пожертвовать. А собой пожертвовать, а это легко, попробуйте, собой пожертвовать не дадут — потому что сами мы нахрен никому не нужны.
Остаются зарубки на сердце. Сейчас этих зарубок уже столько, что сердце моё совсем очерствело. Знаете, как я на днях за завтраком из яиц Веры Петровны, сформулировал идею христианской любви? Я очень люблю людей. Моя любовь заключается в том, что каждый день я нахожу в себе силы не взять в руки автомат одного старенького конструктора, и не перестрелять их всех в соответствии с количеством патронов в магазине. Один к одному. Вот как сильно я люблю людей. Пусть живут. Пока.
— У тебя должен где-то быть мой парик, ну, с того раза ещё, помнишь?
«С того раза, помнишь» меня окончательно убило. Никогда не думал, что я так ревнив.
Я грубо схватил Анну под локоть и поволок на кухню. Здесь я стал убеждать её не выполнять нашу часть контракта с бесом. Ведь отец-то уже на свободе, Артурика можно просто кинуть. Ки-нуть! Это будет ловко, красиво даже! А? Швырнуть дьявола на его собственной территории. Вот это, понимаешь, бессмертное искусство!
На удивление Анна проявила твёрдость и целостность в отношении взятых на себя контрактных обязательств. Гениальности моего решения она не оценила. Только печально покачала головой.
— Послушай я ведь уже объясняла тебе — это самая обычная работа. Ничего такого. В коробке конфет иногда находишь визитку — «Упаковщица номер 9». Ты когда-нибудь задумывался, что может эта упаковщица прекрасный душевный человек? Может в театр драмы ходит по выходным. Может в детстве принцессой хотела стать? Блондиночка такая голубоглазая, упаковщица, у мужиков до сих пор хуй пучком стоит, когда рядом с ней больше минуты проводят? А муж её — дальнобойщик и вечно в командировках? Половина шоколадной фабрики с разбитыми сердцами, перестрелялись, переломали шпаги на бесконечных дуэлях за неё? А она внутри всё же так одинока и всё так же ждёт прекрасного принца! «Упаковщица номер девять» — маленькая грань её кипучей жизни и натуры. Упаковщица, станочница широкого профиля — что вы знаете о жизни, потаскуны с пучком или с букетом!
