Более, чем возрастающему воинскому успеху, более, чем орденам, радовалась она сущим пустякам для иных: сапожкам по ноге, сшитым из мягкой и прочной кожи местной выделки, которую впору ножом резать — выстоит! Из нее и нагрудники делали, которые защищали от скользящего удара, и обруч ей на голову с заплетками для косы, которую привязывала к поясу, чтоб не трепалась. Хотела — в который раз — обрезать, так запретили: удачи не будет, талисман для всей дивизии.
Танеида окрепла от вечной езды по горам, плечи раздвинулись. То ли от кумыса, который щедро, ведрами, в нее вливали, то ли от горной свежести на лицо взошла розовая краска, а глазам вернулся их изначальный цвет, переливчатый, как небо. Шрамов уже не считала — хорошо, что не на лице, остальное, если выживу, доктор Линни сведет, как и прежние. И ведь не кашлянула ни разу, хоть спать приходилось на лапнике под общим для всех брезентом, натянутым на колья, да и просто у лошадиного бока.
И еще что давали ей горы — множество книг. В каждой взятой крепостце, откуда выбивали кэлангов и черные банды, валялись они на снегу. Их обжигало огнем, припорашивало золой и прахом — кудрявый насталик корана, сунны и тафсиров, золотое руно греческого письма, нагую в своей красоте латынь и древнееврейское квадратное письмо, готическую стройность и возвышенность начертания летописей, изложенных на лэнском, самом благородном из трех языков Динана.
Книги бывало зачастую жальче, чем людей — в них заключался смысл жизни тех, кто погибал в сражениях и умирал от голода и болезни за скальными стенами. Она приказывала свозить их в селения, где уже были надежные опорные пункты красных плащей. Для себя? Для других? Ее это не беспокоило. Кто из людей знает, доживет ли хотя бы до завтра.
Так шли они с востока, от эдинских равнин, и с запада, всё теснее смыкая крылья захвата. Та-Эль, водительница людей. Со стороны высоких гор, с севера, нельзя было сейчас подступиться к Лэну: Сентегир оберегал его и тяжелые снега, которые могли сбить, сорвать в горный провал целую армию. Нужно было идти через Алан — порт, которым Горная Страна выходит в открытое море, и дальние ворота к ее столице. Подступы к нему с моря закрывали дальнобойные орудия; стратегические дороги, ведущие через перевалы в бухту, были взорваны еще в начале войны. Тогда по тропам, на руках перенесли, как величайшую драгоценность, малую числом полевую артиллерию новейших моделей, разработанную специально для крутых горных троп и уступов, и сотни допотопных пушечек, снятых со стен малых крепостей. Этих хватало на один-два выстрела, зато совершенно убойных: крупной, разнокалиберной картечью домашнего литья. Сами военные шли пешком, с лошадьми в поводу. В одну ночь захватили вражеские аванпосты и встали под аланскими стенами на расстоянии ружейного выстрела.
Командовал гарнизоном Лассель, сын того, эркского. Не бандит и по крови не кэланг. Трус. Похватал в самом городе и ближних селениях человек двести заложников и передал красным, что их смертью ответит на штурм. Один из командиров Та-Эль вызвался прорваться в город, взять тюрьму и освободить людей — только зря полегли.
Город, конечно, штурмовали и взяли. За час до его падения заложников — женщин, детишек, семьи аланского гарнизона — завели в глухой тюремный дворик и сбросили туда несколько связок гранат.
Та-Эль единственная изо всех была невозмутима, когда людей извлекали из того колодца, чтобы похоронить. Ласселя схватили в двух километрах от Алана, ей уже доложили о том. Своим звучным и в то же время — словно иссушенным изнутри голосом она приказала вести его по главному проспекту, чтобы жители и гарнизон могли увидеть его в последний раз. Попросила не трогать его, только смотреть в лицо. Здесь все были либо коренные жители гор, либо те, кто горский закон принял в себя как родной. Они и поняли ее наидолжнейшим образом. Лассель под конец пути еле передвигал ноги и совсем не мог держать голову — охранники подпирали ему подбородок стволами карабинов.
Потом его повесили: стыдная смерть, еще более мерзкая для лэнца, чем расстрел. Против храбреца, провинись он в чем, должно обернуть его клинок, чтобы он пал будто от своей руки или руки честного поединщика… Такой обычай, не слишком одобряемый церковью, пресекал в корне родовую месть: в горах требовали уплату не за всякую гибель родича, только за бесчестную и беззаконную. А за такого поганца, как Лассель, кровь брать — попросту совестно, буде и местные родичи отыщутся.
И вот тогда-то, когда в виду, на ладони Водительницы Людей, был Вечный Город с его славой, из ставки, от Марэма Гальдена, пришел приказ о прекращении военных действий и перемирии.
В Малом зале Дворца Правительства, раззолоченном и обтянутом шелком, народу набилось тьма. Весь генералитет подначистил погоны, ордена, сапоги и собрался. И Танеидин командир корпуса. И пройда Рони Ди: при виде ее сделал печальное лицо, но потом отвлекся на хорошенькую майоршу медицинской службы и, похоже, думать забыл и о сестре, и о «Динанской Жанне-д-Арк». Военных дам — из подразделений правительственной связи, переводчиц, медиков — было так много, что ее собственная уникальность значительно умалялась. Марэм-ини, нынче — Первый-министр-без-портфеля и Генеральный советник по таким-сяким разэтаким делам — восседал за столом: толстоват, плутовские глаза (один чисто зеленый, другой в карих родинках), мясистый нос, пухлые губы. Вдов и обладает двумя прелестными дочками, Энниной и Рейной, меж которых дурень Нойи смотрится по временам типичным Буридановым ослом.
Танеида уселась в задних рядах, однако принаряженная: расшитый пояс и ботфорты до пупа, в которых на лошадь хоть не садись, трофейная шпага в замшевых ножнах с прорезями, откуда проблескивает драгоценная «алмазная» сталь, сорочка с кружевным воротом и целая корона вьющихся кольцом прядок на голове. Кроме того, она вылила на себя наперсток контрабандных французских духов и теперь люто жалела об этом: в зале было не продохнуть от густого табачного тумана, все парфюмы напрочь забивало.
Председательствовал, конечно, дядюшка президент и главнокомандующий, еще более постный, чем обыкновенно.
— Почему город Лэн захотел перемирия, вам, я думаю, объяснять не требуется. Попытается переправить через горы к эркскому побережью людей, ценности и документы и получить с севера подкрепление, ибо осаду мы снимем… во всяком случае, отодвинем войска от города. Почему мы даем передышку явному врагу и идем даже на его усиление? Очень просто. Чтобы не остаться наедине со сложнейшей обстановкой в Южном и еще более — в Северном Лэне. Религиозная вражда, банды различного толка, которые не дают покоя мирному населению. Регулярные войска низложенного нами и переместившегося в город Лэн диктатора всё это… м-м… сдерживают, и хотя сам Эйтельред буквально на днях умер, формально продолжают подчиняться так называемому южнолэнскому правительственному кабинету. Но если совершенно прервется связь между ними и их центром в городе, то уже все они деградируют до состояния банд, не управляемых никаким законом.
— Разрешите вопрос. Существуют ли в данное время группировки кэлангов, которые открыто перешли на сторону бандитов?
(Как фамилия этого генерал-майора, что пролез со своей устной репликой — и никаких записок в президиум? Маллор вроде бы, — вспоминает Танеида. И ведь как нарочно обозвал наших политических противников ходкой и неполитесной кличкой, да еще связал с черными. Кому, как не мне, знать, что последним они фактически не грешат. Дядюшкино «уже» уравновесил не менее сомнительным словечком «открыто». Так явно и нагло выделенные акценты рождают в умах невольное противодействие. Маллор, значит. Стойкая репутация солдафона, тупаря и «ястреба», а ведь проглядывает в нем что-то непредсказуемое.)
— Я повторяю, банды носят различный характер. Некоторые из них действуют заодно с городом Лэном. (Теперь вот и у самого дядюшки Лона получается, что как в городе, так и вокруг засели фактически одни бандиты — здорово! — думает она. — Мужики бросили, а он и поднял с полу себе в карманец). Обратное логически неправомерно. Не отец похож на сына, а сын на отца. Столица задает тон провинции.
— Тогда еще одно, простите. Не следует ли, скажем, специально пропускать в город кое-какие дружественные теневому кабинету группировки, которые стремятся туда за провиантом и боеприпасами? (Ей-Богу, этот Маллор молодец, хоть и зануда. Ослабим хватку вокруг города, заманим пауков в одну банку, а потом сами докушаем то, что осталось в масштабе города и страны — так, что ли, дядя Лон? И ради кого здесь, любопытно мне, этот генерал до нелепости заостряет либо твои мысли, либо господствующее здесь умонастроение?)
— Ко времени окончания перемирия мы будем лучше представлять себе обстановку, — это выступил на подмогу Марэм-ини. — Соответственно и примем решение, как поступать дальше.
