— Прям, вы скажете тоже, Феодосия Федоровна! Разве от этого зависит? — клиентка передернула плечами под укутавшим ее парикмахерским покрывалом. — У нас на заводе мастер от трех детей к молодой формовщице ушел. Сейчас мужиков на всех баб не хватает, так им полное раздолье, что хотят, то и творят. А у Агашки, говорят, вообще детей не может быть, у нее в начале войны, когда окопы рыли, выкидыш случился, и ей доктора что-то удалили — иначе нельзя было, а то бы кровью истекла.
— Выкидыш? — Феодосия Федоровна напряженно свела брови. — Да-да, я припоминаю — когда мы работали на окопах, у одной девушки случился выкидыш. Не знаю, правда, Агафья ли это была, я вообще не знала, как ее звали — мне женщины потом рассказывали. Жалко, бедная.
Ей припомнились страшное военное время, промерзлая, неподдающаяся лопатам земля, донесшийся откуда-то издали пронзительный крик боли. Вечером говорили, что у молодой женщины от тяжелой работы случился выкидыш, и ее увезли в госпиталь. Случай этот быстро забылся, не до того тогда было — совсем рядом рвались снаряды, и каждый миг для любого из работавших в поле мог оказаться последним.
— Да чего ее жалеть! — презрительно хмыкнула клиентка. — За войну мы все натерпелись, что ж теперь — каждый будет другим людям жизнь отравлять? Ведь Агашка до чего вредная — муж после развода хотел с ней честно квартиру поделить. Говорит: одна комната тебе, другая пусть нам будет. Пришли они с новой женой с вещами, а Агафья в квартире изнутри заперлась, кричит: «Не пущу! Ты с ней здесь все равно жить не будешь! А если насильно въедете, то и жене твоей и ребенку что-нибудь сделаю!» Он сначала попробовал было ее уговорить, потом увидел, что бесполезно, и рукой махнул — не надо мне такого, лучше я с женой в общежитие для военных пойду. Ушли, и даже из квартиры он выписался. Агашка потом на заводе бабам рассказывала: «Я их так шуганула, что они больше носа ко мне не сунут!». И зря она радовалась, потому что кто же ей разрешит одной в двух комнатах жить? Ее сразу же уплотнили и одну комнату забрали. Агафья взбесилась, конечно, тоже пробовала новую жиличку не пустить, но тут уж ей не с мужем воевать пришлось — к ней гимнастку подселили, она по области первые места завоевывала. Девушка-сирота, родители на фронте погибли, и, говорят, сам председатель исполкома велел ей комнату выделить. Характера тоже решительного — сразу Агафью на место поставила. Та долго злая ходила, на всех гавкала, а теперь все позабыла, расцвела — в сыночка вашего клешней вцепилась. Так что вы в оба смотрите, Феодосия Федоровна, потому что баба это такая, что…
Тревога и сомнения овладели Феодосией Федоровной. Раньше ей никогда не приходилось спорить с сыном — Прокоп рос спокойным и дисциплинированным мальчиком, даже подростком не доставлял особых хлопот ни учителям, ни матери. Неужели теперь, когда он, повзрослев и возмужав, вернулся из армии, ей придется что-то от него требовать, доказывать, объяснять? И что, собственно, объяснять — то, что его завлекла в свои сети нехорошая женщина? Нехорошая, потому что, не удовлетворившись выпавшей ей на долю горькой судьбой, связалась с пацаном на десять лет ее моложе?
Тяжело вдруг стало Феодосии Федоровне, и припомнились ей собственные до боли тоскливые и мучительно-одинокие ночи, встала в памяти вся жизнь, прошедшая под надвинутым на лицо черным платком. В тот день она рано легла спать, долго ворочалась и, наконец, решила:
«Что Бог даст, то и будет, а сын сам разберется».
Так ничего и не сказала Прокопу. Время шло, он то исчезнет на пару ночей, то снова появится, а в один прекрасный день привел домой незнакомую девицу и представил матери:
— Мам, это моя жена Ирина, мы сейчас в ЗАГСе расписались.
Мать с минуту растерянно разглядывала вновь испеченную сноху. Девушка была крепкого сложения и довольно высока ростом — даже немного выше Прокопа. Коротко остриженные волосы обрамляли миловидное личико с решительно очерченным подбородком, и у Феодосии Федоровны мелькнула мысль, что Ирина напоминает женщину с плаката «Родина-мать зовет». Оправившись от неожиданности, она с достоинством кивнула:
— Что ж, поздравляю. Жаль, не знала — никакого подарка не приготовила. Присаживайтесь к столу, я сейчас накрою.
В словах ее слышался скрытый упрек, но Ирина, не обратив на это никакого внимания, весело и широко улыбнулась.
— Ничего страшного.
Феодосия Федоровна поставила на стол чугунок с мясом, нарезала колбасы и хлеба, вытащила из шкафа полбутылки водки, что осталась после новоселья, разлила по стопкам. Ирина пить не стала, лишь слегка пригубила и при этом в упор смотрела на мужа, словно желая ему о чем-то напомнить. Прокоп опустошил одну рюмку, вторую, третью, налил себе четвертую и лишь после этого, раскрасневшись, решился и начал:
— Мам, мы с Ирой с тобой поговорить хотели. Понимаешь, у нас такое дело, что… Короче, хотели тебя попросить, Ира скажет.
Ирина немедленно подхватила:
— Да, мы хотели вас очень попросить. Понимаете, — помедлив, она искоса взглянула на мужа, — ну, короче, я тут рядом живу — на улице Коминтерна. Комната хорошая, большая, только соседка вот… Из-за нее мы с Прокопом даже свадьбу не смогли по-людски справить.
— Не пойму, — Феодосия Федоровна пожала плечами, — причем здесь твоя соседка? Это ваша свадьба.
— Ну, знаете, она очень вредная баба, просто ужас какой-то! — Ирина брезгливо поморщилась и выпятила вперед подбородок. — Когда меня к ней подселяли, она невесть что устраивала — мне даже с милицией вселяться пришлось. Главное, я-то причем? От нее муж сбежал, и ее все равно бы уплотнили — не будет же она одна в двух комнатах жить! А мне по ходатайству горкома комсомола ордер дали, я за город на соревнованиях выступала. Так она мне в первый же день знаете, что сделала? В суп грязной воды налила, в которой у нее белье кипятилось. Хорошо, я еще не отравилась — там отбеливатель был.
Она остановилась, выжидающе глядя на свекровь. Та чуть наклонила голову вбок и вздохнула.
— Разные люди бывают. Если жизнь неудачно сложится, то иной человек станет искать путь к спасению, а другой может озлобиться и возненавидеть весь свет. Попробуй к ней с добром подойти, пожалей ее.
— Вам, конечно, легко, — в голосе Ирины послышалось раздражение, — вы ее не знаете, а говорите. Попробовали бы сами с ней иметь дело!
— Да, конечно, тебе видней. Нам вот с Прокопом повезло — у нас в квартире хоть и три семьи живет, но соседи попались очень интеллигентные, приятные люди. Так что если из-за соседки у тебя в квартире свадьбу справить нельзя, то можете здесь посидеть или в ресторан пойти — я денег дам, у меня на сберкнижке кое-что отложено.
— Ой, да что вы, да я не про то совсем хочу сказать! Просто эта моя соседка… Ну, я же не виновата, что у меня муж есть, а у нее нет? А она такая завистливая! Представляете, обещала, что нас с Прокопом со свету сживет! На работе ему такой скандал закатила! Ой, да вы даже не знаете, сколько ему из-за нее на работе пришлось перетерпеть!
Скромно потупившись и тщательно разглаживая юбку на коленях, Ирина сквозь ресницы наблюдала за реакцией свекрови. Лицо Феодосии Федоровны выразило искреннее недоумение.
— Что-то я вообще ничего не пойму — причем тут работа? — она посмотрела на сына. Прокоп побагровел, избегая взгляда матери, но Ирина спокойно объяснила:
— Ясно причем — Прокоп ведь с этой Агафьей на одном заводе!
Имя Агафьи мгновенно оживило в памяти Феодосии Федоровны давнишний разговор с клиенткой в парикмахерской.
— Агафья? А скажи мне, Прокоп, это не та ли Агафья, с которой ты встречался?
Он виновато икнул, прикрыл рот, но ничего не ответил. Ирина же рьяно ринулась защищать мужа.
— Да она сама ему на шею повесилась! После работы каждый день у проходной дожидалась, липла, как клещ. Он и идти-то к ней не хотел, просто отвязаться не мог!
— Это он тебе рассказал или ты сама так решила? — в голосе Феодосии Федоровны слышалась легкая ирония, и Ирина, сердито отведя глаза, с вызовом в голосе проговорила:
— Вы мне что, не верите? Вы бы сами что — хотели бы, чтобы ваш сын на этой старухе женился? Ей уже за тридцать!
— Гм, — Феодосия Федоровна чуть заметно усмехнулась, — а тебе, невестушка, извини за нескромный вопрос, сколько?
— Мне? — щеки Ирины чуть заалели. — Мне двадцать три, ну и что? Я же всего на два года Прокопа старше, а не на десять! Да спросите, кого хотите, что эта Агафья из себя представляет, какая она наглая и злющая, тогда не будете ее защищать!
— К чему мне ее защищать? Я только говорю, что если ты у своей соседки Прокопа отбила, то она и будет злиться, это понятно. Ты бы тоже на ее месте злилась.
— Ничего я не отбивала! Я его прежде и не знала даже! Видела, что парень к ней приходит — ну, и пусть приходит, мне-то что? А в тот день я вечером на кухне котлеты жарила, и Прокоп забежал воды попить. Я ему говорю, что, мол, давайте, я вам из своего чайника кипятка плесну или чай налью, а сырую воду из-под крана не пейте — после дождя она мутная какая-то, грязная. Налила ему чаю и еще бутерброд с котлетами сделала. Он пошутил, сказал, что такие котлеты — мечта каждого мужа. Я засмеялась, а тут вдруг Агафья из своей комнаты вылетает. Злая, как черт, и на меня с кулаками — отойди, мол, от моего мужика, тварь ты этакая… Понесла-поехала на меня вразнос последними словами. Прокоп сначала ее просто удерживал, уговаривал, а потом разозлился, говорит: «Я тебе не муж, так что отвяжись от меня! Все — ухожу, надоела ты мне со своей ревностью!» Она побежала к входной двери и встала на пороге — не выпускает его из квартиры. Он не знает, что делать — драться с ней ведь тоже не хочется. Мне смешно стало, я говорю ему: «Раз так, то пошли ко мне котлеты есть». Забежали ко мне в комнату, я дверь заперла, чтобы Агафья не вломилась. Она побесилась еще, конечно, в коридоре, но потом ушла к себе, а мы нормально посидели — поели, наливку я достала. На другой день Прокоп меня в кино пригласил — шутил, что должен за котлеты отблагодарить. А через неделю мы в ЗАГС заявление подали. Агафье решили честно все сказать, а она… она тут же в заводской комитет комсомола побежала — заявила, что беременна, а Прокоп ее бросил. Его на закрытом комсомольском собрании обсуждали, даже в партком вызвали — из комсомола грозили исключить. Хорошо потом уже женщины заводские за него вступились, Агафью пристыдили, говорят: «Чего ты парню молодому жизнь калечишь? Если ты беременная, справку от врача принеси!». Тогда только она приутихла немного — где ей такую справку взять? Все знают — потому муж ее бросил, что родить не могла. Мы с Прокопом сначала свадьбу хотели по-человечески справить, друзей позвать, но после такого ему товарищам на заводе совестно в глаза смотреть.
