— Может, посидим ещё?
— Мне нужно ещё кое-кого навестить. А тебе надо отдыхать. Только не разбуди уродцев. Приятных снов.
С этими словами она поднялась и направилась вдоль поезда — к последнему вагону. Скай смотрел ей вслед. Почему-то его терзало любопытство. К кому пошла принцесса? На ночное свидание? Наверняка. Впрочем, это не его дело. Пусть идёт. Они ведь всё-таки знают друг друга уже много лет и живут по-взрослому, как бы ни выглядели… а он лишь чужак. И вообще ему здесь не место, ведь из-за него у Вэрди и так неприятности. Минуту Скай сидел перед костром… а потом встал и бесшумно последовал за предводительницей крысят.
Поезд был довольно длинный, и он нагнал Вэрди, уже когда она забиралась в последний вагон, из покорёженного бока которого почему-то выступала половина старого рояля. Дойдя до него, Скай осторожно заглянул в единственное окно — видимо, вагон был когда-то багажным. Присмотревшись, он увидел девочку — ещё более худую, чем Вэрди, с прядями седых волос. В первый миг ему показалось, что девочка мертва, — таким бледным было её лицо. Но склонившаяся над ней Вэрди выглядела спокойной. Она что-то успокаивающе шепнула. Легла рядом и закрыла глаза, совершенно умиротворённая.
Скай невольно улыбнулся и отступил от окна. Что-то внутри него уже начинало ревновать эту полуседую Незнакомку к Принцессе. Развернувшись, Скай пошёл обратно к первому вагону.
Ресницы женщины дрогнули, и она открыла светло-серые глаза, взглянула на белый потолок. Сухие губы слабо шевелились, но говорить она пока не могла или не решалась. Доктор Леонгард улыбнулся и знаком велел ей молчать. Уже давно он не проводил операций в собственной больнице… особенно таких сложных — по пересадке почки. И таких удачных. Датчики ровно гудели, данные на экранах были хорошими, по ним можно было судить о наступившей ремиссии. Прошло уже довольно много часов. И… кажется, всё удалось. Он оказался прав. Ткани этих детей действительно были универсальны.
Тридцатитрёхлетняя женщина, учительница в школе для «новых» детей, стояла на очереди уже второй год… и Леонгард вовсе не был уверен, что её удастся спасти. А теперь…
— Спасибо, — шепнула она одними губами. И прикрыла глаза.
Ради этого он и делал свою работу. Всегда. Даже сейчас.
Вчерашние операции по переливанию крови тоже были удачными. Осталось самое сложное. Клетки костного мозга. И ещё сердце, ведь прошлая операция закончилась летальным исходом. Леонгард понимал, что пока не готов к столь сложным пересадкам. Нет, сначала нужно провести ещё несколько операций, как у этой пациентки, и только потом…
Отойдя от койки больной, он посмотрел в окно. Сегодня впервые пошёл снег. Странно… в последний раз его так долго ждали четырнадцать лет назад — тогда осень тоже затянулась.
— Знаете… — женщина по-прежнему говорила тихо, губы у неё были бледные, словно бескровные, — я не думала, что у меня есть хоть один шанс… Теперь сделаю то, что так хотела перед тем, как заболела…
— И что же?
Ответ стал для него чем-то вроде струи ледяной воды:
— Возьму воспитывать кого-нибудь из этих бедных крысят. Я не боюсь. А их ведь кто угодно может обидеть, убить, поранить… как они живут…
Чарльз невольно скривил губы. Но когда он обернулся, на лице его уже была ровная приятная улыбка:
— Хорошая мысль, фрау. Благородная. А теперь вам нужно отдохнуть. Я позвоню вашей сестре и скажу, что с вами всё в порядке.
— Спасибо. И… кому-нибудь из моего класса. Они так волнуются.
…Выйдя за дверь, он тяжело привалился к стене и провёл пальцами по лицу. Сегодня он спал плохо… и хотя во время операции руки у него не дрожали, но сейчас вся скопившаяся усталость навалилась, огромная груда камней. Доктор зажмурил глаза и тут же поспешно открыл их, услышав приближающийся цокот каблучков: навстречу шла медсестра. Чернокожая. Не из местных. И как они, люди из нормального мира, сюда пробираются? А главное, зачем? Леонгард улыбнулся девушке и проводил её взглядом. Красивая. Но совсем не такая, как…
Внизу его ждала Сильва. Скромно накрашенная, одетая в норковую шубку и красные сапожки на каблучках. Прекрасная. Чарльз улыбнулся, подошел к ней и, осторожно погладив по щеке, спросил:
— Замёрзла?
Она покачала головой:
— Как всё прошло?
Он вспомнил слова пациентки о крысятах и снова выдавил улыбку:
— Хорошо. Она поправится.
— Так что же это за удивительное открытие, что ты снова решился сделать операцию сам, хотя уже давно не возглавляешь хирургическое отделение?
Он пожал плечами:
— Новый метод пересадки. Ничего особенного.
Она смотрела на него с прежним любопытством. На миг ему почему-то показалось, что она не поверила. Но тонкая рука уже сжала его руку:
— Ладно… идём домой, папа.
Когда они вышли на улицу, под падающие хлопья снега, на глаза Чарльзу Леонгарду вдруг попался рекламный щит, видимо, укреплённый не так давно. Гертруда Шённ, казалось, смотрела прямо на него и грустно улыбалась. А рядом с ней светлела надпись:
«Заводите семьи. Родина начинается с семьи»…
А сама она об этом не думала, когда бросала его с дочерью. Тогда она считала, что родина начинается с политики. И когда она осталась на развалинах, Леонгард торжествовал. Конечно, он не хотел катастрофы в таком масштабе, он хотел уничтожить не больше, чем один или два городских района, но… нет худа без добра.
Неожиданно доктор почувствовал, как губы его снова растягиваются в улыбку. С семьи, говоришь? Что ж… похоже, в ближайшее время снова придётся включить стоящую в подвале машину. Теперь он управляется с ней лучше, чем тогда, и ошибок не будет. Желательно сделать это до того, как та, кому он пересадил почку, действительно кого-нибудь усыновит и свяжет себя нитью.
От мрачных мыслей его отвлекла маленькая девочка, закутанная в шарф. Подскочив, она потянула Леонгарда за край пальто:
— А фрау Черити уже сделали операцию? Мы очень волнуемся. Хотим, чтобы она вернулась в школу.
На её руке не было крысиной татуировки. Новая. Леонгард вздрогнул, встретившись со светлым взглядом. Почему-то в горле у него встал ком. Неожиданно на помощь пришла Сильва. Она улыбнулась и кивнула девочке:
— Да. Скоро вы можете её навестить, — она глянула на отца. — Ведь можно?
Леонгард с усилием кивнул:
— Конечно. Можно. Дня через три. Она вас всё время вспоминает.
Девочка просияла:
— Спасибо. Она нам как… как мама.
И, развернувшись, побежала через дорогу. Доктор Леонгард посмотрел ей вслед. Голова у него снова слегка закружилась, Сильва мягко взяла его под руку:
— На тебе лица нет. Ты слишком много волнуешься.
Нет… он больше не включит машину. Не сможет. Ещё немного — и рано или поздно может случиться так, что по его вине в стране вообще не останется людей. Ни живых, ни мёртвых. И тогда…
— Пап?
— Да, милая. Идём.
Интересно… что же значат все эти тонкие цветные нити? Алан думал уже не первый день. Энергия? Здоровье? Или…
Но у Ала никак не получалось сосредоточиться на этом вопросе Его мысли занимало совсем другое. То, как Вэрди носилась с этим непонятно откуда появившимся лётчиком. Сидела с ним, пока он был без сознания. Ухаживала. Гладила по голове. И всё время краснела, потому что он отвешивал ей какие-то красивости, когда временами приходил в себя.
Нет, у Алана не было повода сердиться на незнакомца, которого девочка назвала Скаем. Едва поправившись, он стал помогать им: починить генератор, запастись водой, утеплить вагоны… Всё-таки зиме пора уже было настать и нужно было готовиться. Да и вообще… странно, но присутствие взрослого оказалось очень даже неплохим стимулом, чтобы крысята перестали ругаться между собой. А сколько девушек заглядывались на этого Ская. Но… он был лишь с Вэрди. Всё время с ней.
И сейчас, глядя, как они вдвоём разводили костёр, Ал боролся с обуревавшим его раздражением. И чтобы отвлечься, начал думать о дурацких очках. Снова нацепил их на нос и нажал кнопки, и снова пространство вокруг расцветилось невидимыми в обычное время нитями. Та розовая, что тянулась от Ская к Вэрди, стала плотнее и ярче, более красноватого оттенка… вторая, идущая к Вэрди от самого Алана, была такой же бледной и мелко дрожала, как паутинка на ветру. От Вэрди же по-прежнему уходила куда-то вдаль ещё одна линия — белая.
Ал снова задумался и взглянул на голубоватую нить, идущую от его собственной груди к груди Ская. Неожиданно у него возникла догадка… настолько неожиданная, но настолько же логичная, что мальчик даже повеселел.
— Если красный это любовь… А синий это неприязнь… а белый… — тихо бормотал себе под нос Ал.
— Эй, Ал, ты опять валяешь дурака? — голос Вэрди вмиг оборвал его размышления.
