Сянцзы молчал.
— Да скажи хоть слово! Чего ты молчишь? Что стряслось?
— Поезжай! — с трудом проговорил Сянцзы. — Не задерживайся!
— А ты присмотришь за домом? — Гаома немного успокоилась.
— Увидишь господина, скажи ему, что сыщик задержал меня, но потом… потом отпустил.
— Что ты городишь? — воскликнула Гаома, не понимая, шутит он или говорит серьезно.
— Слушай, — раздраженно продолжал Сянцзы, — передай господину, чтобы побыстрее скрылся. Сыщик сказал, что его собираются арестовать. В доме Цзоу тоже опасно. Поезжай быстрей. Я переберусь к Ванам и там переночую. Ворота запру, а завтра пойду искать работу. Я очень виноват перед господином!
— Ничего не понимаю, — вздохнула Гаома. — Ну ладно, я пошла. Малыш, наверно, замерз, пока везли. Побегу! Увижу господина, обязательно передам ему твои слова: чтобы он побыстрее уезжал. Значит, ты запрешь ворота, ночевать переберешься к Ванам, а завтра пойдешь искать работу? Так я говорю?
Сянцзы только кивнул головой.
Когда Гаома ушла, он запер ворота и вернулся к себе в комнату. Осколки разбитой копилки валялись на полу. Он машинально поднял один черепок, посмотрел на него и бросил на пол. Постель осталась нетронутой. Странно, что бы это значило? А что, если Сунь вовсе не сыщик? Тогда господину Цао не грозит никакая опасность, ему незачем бросать семью и прятаться. Непонятно! Ничего не поймешь! Сянцзы присел на кровать, но сразу же, словно чего-то испугавшись, вскочил. Нельзя тут задерживаться! Что, если Сунь вернется? В голове промелькнула мысль: он подпел господина Цао, но Гаома передаст ему, чтобы он бежал, и Сянцзы может быть спокоен. Он никогда никого не подводил, наоборот — ему самому то и дело приходилось терпеть от других обиды. Вот и сейчас потерял свои деньги. А из-за кого? И еще должен стеречь этот дом!
Так, разговаривая сам с собой, он поднялся и начал собирать постель. Затем, погасив огонь, отправился на задний двор. Здесь Сянцзы положил постель прямо на землю, ухватился руками за гребень стены, подтянулся и тихо позвал:
— Лао Чэн! Лао Чэн!
Лао Чэн служил рикшей в доме Ванов. Сейчас он почему-то не отзывался. Сянцзы решил перепрыгнуть через стену. Сначала перебросил постель; она бесшумно упала на снег. Сердце Сянцзы тревожно билось. Он быстро вскарабкался на стену, спрыгнул, поднял постель и пошел разыскивать Лао Чэна: он знал, где его комнатушка. Было тихо. Наверное, у Ванов все уже спали. Неожиданно Сянцзы пришла в голову мысль, что воровать — не так уж трудно. Он зашагал увереннее: снег слегка поскрипывал под ногами. Добравшись до комнаты Лао Чэна, Сянцзы кашлянул.
— Кто там? — спросил Лао Чэн; видимо, он только что лег.
— Это я, Сянцзы. Открой! — негромко попросил Сянцзы. Знакомый голос Лао Чэна утешил его и обрадовал.
Лао Чэн зажег огонь и, накинув старенькую куртку на меху, открыл дверь:
— Что случилось, Сянцзы? Ты что так поздно?
Сянцзы вошел, положил постель на пол u тут же опустился на нее. Он молчал.
Лао Чэну было за тридцать, многочисленные чирьи покрывали его лицо и тело. Сянцзы не был с ним особенно дружен, они лишь здоровались при встрече да перебрасывались двумя-тремя словами. Иногда, когда госпожа Цао и госпожа Ван выезжали одновременно, обоим рикшам случалось вместе попить чаю и отдохнуть.
Сянцзы не очень уважал Лао Чэна: тот бегал быстро, но казался каким-то расхлябанным, даже ручки коляски держал кое-как. И хотя Лао Чэн был добрым малым, Сянцзы не мог с ним сдружиться по-настоящему.
Однако сегодня Лао Чэн показался Сянцзы самым родным человеком, и он испытывал к нему чувство горячей признательности.
Сянцзы старался побороть волнение. Только что он бродил по ночному городу, не зная, где ему приткнуться, а сейчас сидит в теплой комнате своего приятеля. Как быстро все меняется! На сердце у Сянцзы было по-прежнему тяжело, но он словно начинал оттаивать.
Лао Чэн снова нырнул в постель и, указывая на сброшенную куртку, сказал:
— Кури, Сянцзы, сигареты в кармане.
Сянцзы не курил, но ему было как-то неудобно отказаться; он взял сигарету и сунул в рот.
— Так что же с тобой случилось? — спросил Лао Чэн. — Хозяин выгнал?
— Нет, — пробормотал Сянцзы. — Семья господина Цао уехала, а я боюсь оставаться один в доме.
— Какая-нибудь беда? — Лао Чэн привстал.
— Не знаю, но, кажется, что-то стряслось. Даже Гаома уехала!
— И все осталось открытым, без присмотра?
— Я запер ворота!
— Гм! — Лао Чэн призадумался. — Пожалуй, пойду скажу господину Вану, хорошо? — предложил он, собираясь встать.
— Завтра скажешь. Пока я и сам ничего толком не знаю.
Откуда же Сянцзы было знать, что господин Цао читал лекции в одном из учебных заведений, что начальство было им недовольно и собиралось его проучить за слишком смелые взгляды? Слухи об этом дошли до господина Цао, но показались ему несерьезными: он-то знал, как непоследовательны эти его «смелые взгляды» и как мало они в действительности значат. Единственное, что его по-настоящему интересовало, так это искусство. Смешно, но тем не менее его принимали за революционера. Право, это было несерьезно! Поэтому он не обращал ни на что внимания, хотя студенты и коллеги советовали ему быть поосторожнее. Однако самоуспокоенность не гарантирует безопасности, особенно в такое смутное время.
Зимние каникулы были самым благоприятным моментом для чистки в институте. Начались расследования и аресты. Господину Цао уже давно казалось, что за ним следят, и сейчас, когда подозрения подтвердились, он немедля приехал к своему приятелю Цзоу. Тот давно ему предлагал;
— В случае необходимости перебирайся ко мне! У меня они не посмеют тебя искать.
Господин Цзоу имел большие связи, а связи, как известно, сильнее закона.
— Укроешься у меня на несколько дней, — говорил он. — Они подумают, что запугали нас, а мы тем временем сумеем договориться с кем нужно. Возможно, придется потратиться. Но у меня везде свои люди; они получат деньги, а ты вернешься домой.
Сыщику Суню было хорошо известно, что Цао часто бывает у господина Цзоу и в случае опасности укроется у него. Но полиция боялась вызвать недовольство Цзоу, да ей и нужно-то было лишь припугнуть Цао. Загнав его к Цзоу, полицейские рассчитывали получить взятку и прекратить дело под каким-нибудь благовидным предлогом. Сянцзы совсем не входил в их расчеты, но раз уж он подвернулся под руку, почему не сорвать и с него несколько юаней? Так Сунь и сделал.
Многие люди находят выход из любых положений, а вот Сянцзы этого не умел. И его некому было защитить, потому что он был только рикшей. За каждую горсть риса рикша расплачивается потом и кровью, отдает последние силы за жалкие медяки; он стоит на самой последней ступеньке общества, обреченный на все невзгоды, которые ему несут люди, законы, жизнь.
Сянцзы выкурил сигарету, но так ничего и не придумал. Он чувствовал себя беспомощным, как курица, задыхающаяся в руках повара. Все пошло прахом! Ему хотелось поговорить с Лао Чэном, посоветоваться, но он не находил слов, не умел выразить свои мысли. Все горести жизни обрушились на него, и он словно онемел. Купил коляску — она пропала, скопил деньги — их отобрали. Люди надругались над всеми его мечтами! Неужели ему суждено всех бояться, даже бродячих собак, и до самой смерти безропотно сносить обиды?
Но сейчас было не время думать о прошлом. Главное — что делать завтра? К господину Цао возвращаться нельзя. Куда же идти?
— Можно мне здесь переночевать? — спросил Сянцзы. Он походил на бездомного пса, который нашел защищенный от ветра уголок и теперь боялся, не помешает ли людям.
— Оставайся! Куда ты пойдешь в такую непогоду? На полу ляжешь? А то я могу потесниться…
Сянцзы не хотел беспокоить Лао Чэна — ему и на полу будет хорошо.
Лао Чэн вскоре захрапел, но Сянцзы, как ни вертелся, уснуть не мог. От холодного пота ватная подстилка задубела, как на морозе. Сянцзы поджимал под себя ноги — их сводило судорогой. Ветер, проникавший сквозь дверные щели, колол, словно иголками.
Сянцзы крепко зажмурился, натянул одеяло на голову. Посапывание Лао Чэна выводило его из себя. Ему хотелось встать и стукнуть его — кажется, тогда бы он успокоился. Становилось все холоднее, болело застуженное горло, но он боялся кашлем разбудить Лао Чэна.
Сон все не шел. Сянцзы решил тихонько подняться и еще раз взглянуть на дом Цао. Во дворе никого нет, почему ему не поживиться? Все равно все пошло прахом! Деньги, накопленные с таким трудом, у него отобрали. Отобрали из-за господина Цао. Почему же не взять у него что-нибудь? Это из-за хозяина он всего лишился. Хозяин и должен возместить убыток. Так будет справедливо!
Глаза у Сянцзы разгорелись, он забыл даже о холоде. «Пойду! — решил он. — Попытаюсь вернуть свое!»
