Андрей
Он прекрасно видел, что Мечтательнице не до него. Он видел этот противный сгусток, с которым она болтала часами. Он видел, что этот сгусток ей важнее, чем он. Он понимал, что она забыла о нем, как только появился более интересный собеседник. Он злился на нее, жалел себя и проклинал свою неинтересность.
А ведь как все начиналось! Первые дни они повсюду были вместе — гуляли, обнявшись, по миру и болтали. Она рассказывала ему про этот мир, про тот мир, откуда она пришла, про самые разные разумные расы. Он рассказывал ей про свой мир. Они рассуждали о том, как плохо, когда не с кем поговорить, когда вокруг никто не способен тебя понять. Скорее всего, ему казалось, что Мечтательница тоже так думает, потому что все это, как мы с вами знаем, всего лишь подростковые иллюзии. Он видел то, что хотел видеть, и был счастлив. Счастье было таким полным, что не могло продолжаться вечно.
Потом ему, очевидно, показалось, что она его бросила. Что она уделяет другим больше внимания, чем ему. Это могло быть правдой, потому что в мире все же больше разумных существ, и далеко не каждое счастливо или упивается своим несчастьем без посторонней помощи. Это было легко объяснимо, и он понимал это, но этого хватило, чтобы впасть в депрессию, сесть в уголок и включить грустную музыку, предаваясь ностальгии по первым его дням в этом мире.
Он был, казалось, еще несчастнее, чем раньше, но и не думал о том, чтобы вернуться обратно. Ведь там не было Мечтательницы, и, вероятно, он скоро забыл бы ее и увлекся бы кем–нибудь из одноклассниц, как бывало уже не раз. А, если ты влюблен и еще не доверился предмету страсти, у тебя всяко больше надежды, чем когда ты наблюдаешь, как тебе предпочитают другого. Так что Андрей сидел и был несчастлив. Он не желал себе никаких книг или компьютера, чтобы отвлечься. Он не искал в себе новые таланты. Он не шел искать новых знакомств. Он сидел в уголке (непонятно, кстати, откуда взявшемся; должно быть, он сам себе его и пожелал — темный угол в тесной комнатке прямо посреди поля — романтика!) и грустил.
Может быть, со временем он поймет, что это бессмысленно, и пойдет на поиски счастья. Может быть, он перестанет грустить так сильно и отправится на поиски еще большего горя. Может быть, Мечтательница или кто–нибудь другой его расшевелит. Эти мысли проносились по краю его сознания, но не сформировывались в желания. Ведь пока что все было сообразно его натуре.
Имени ему не дали. В его мире это было необязательно, ведь общались в основном мысленно. А в этом мире его знали как Утешителя.
Он стоял на лестнице эволюции выше всех, кого когда–либо встречал здесь. Его народ уже прошел и войны, и перенаселение, и падение нравов. Кончилось засилье эгоистов, произошел возврат к высокой нравственности и любви к ближним.
Всем на его планете было хорошо друг с другом. Можно было пообщаться с кем угодно о чем угодно. Можно было делать что угодно, не опасаясь осуждения. Но делать многое запрещала строгая мораль, а говорить можно было только на философские темы, потому что «выговориться» было не о чем. Плохое настроение бывало только у детей и подростков, поэтому вся жизнь взрослых этого народа была посвящена молодому поколению, иначе говоря, хоть они и достигли вершины эволюции, они все еще были замкнуты сами на себе.
Утешитель был одним из лучших среди своего народа. Ему было мало наставлять на путь истинный своих детей, тем более, что все больше и больше детей росло здоровыми, без перепадов настроения и вспышек агрессии. Ведь из поколения в поколение в них воспитывали Душу и, вроде бы, что–то начало получаться. К тому же, кроме Утешителя были миллионы и миллионы воспитателей. Ему некуда стало себя девать. Он покинул свой мир.
Как он выглядел, сказать не берусь. В отличие от Безымянного и Мечтательницы, он всегда менял свой облик так, чтобы у собеседника создавалось впечатление кого–то доброго и мудрого. Таким он, собственно, и был, и скромничать ему было не перед кем.
Он появлялся в те моменты, когда разумным было плохо, и утешал их. Такой случай произошел и сейчас.
Сначала он не понял, что чувствует. Вроде бы, он явно ощущал несчастье, но в то же время все указывало на полное исполнение желаний. Правильно это было или нет, Утешитель не знал. Поэтому он спросил у Мечтательницы.
Она любила Утешителя. Не так, как люди любят своих мужей и жен, не так, как влюбляемся мы, подростки. Он был ей как старший брат — теплый и спокойный, добрый и понимающий. С ним хорошо было беседовать, да и просто сидеть рядом. Мечтательница понимала, что он нужен другим, но в свободное время любила посидеть с ним и поговорить о людях, которым нужна помощь.
— Вы говорите об Андрее? — сразу поняла она. По непонятной ей самой причине она обращалась к Утешителю на «Вы». Наверно, уважала его. Но его было за что уважать. — Я сама, если честно, не очень уверена. То, что он несчастен, очевидно. Но подростки из его мира любят грустить, и я не знаю, что с этим поделать.
— Беседа не помешает, — решил Утешитель.
— Осторожно, Учитель! — Иногда она называла его так, и отчасти была права. Он был тем, что в нашем мире называют Учитель, Мастер, Гуру. Будда. Разумный, достигший просветления и несущий его другим. — Он резок на язык.
— Кто только меня не оскорблял на моем веку! — улыбнулся Он. — Но спасибо, что предупредила.
Он сидел и размышлял, сам не понимая толком, о чем именно. В голове вертелись обрывки песен, послушно, хотя и немножко тормозно воспроизводимые, должно быть, здешним мирозданием. На душе было тяжело, он уже подумывал о самоубийстве, но сидел и размышлял.
Не спрашивайте меня, как так можно. Наличие таких Андреев становится печальным фактом, если полчаса посидеть Вконтакте и почитать тамошние блоги. Не новостные, естественно, а именно эти, со статусами. В половине их все время кричат о суициде и ненависти к миру. Кричат, но не стреляются, скажете вы. Знаете, а ведь я пробовала это на себе. Уже после одной–двух машинописных страниц сочинения чего–нибудь грустного–прегрустного слезы на глаза наворачиваются и депрессия накатывает. А если постоянно…
Теперь вы понимаете состояние Андрея. И вот, пока он размышлял, кто–то бесцеремонный подошел и тронул его за плечо. Наш мир кривой, поэтому Утешитель вызвал у него ассоциацию с родителями. А с родителями Андрей не церемонился:
— Чего надо? Не видишь, я думаю! — сказал он. Мечтательница в другом конце мира услышала это (она была хранительницей, поэтому могла слышать все, что хотела, а с Утешителем у нее была практически постоянная мысленная связь, потому что он излучал свет, который ей так нужен был во время ее полуодиноких блужданий по этому миру), и сердце ее сжалось от жалости. Не к Андрею — этот и так скоро лопнет от жалости к себе. К Утешителю. Она знала, насколько тому все равно, но все же жалела его.
— Чего надо? — улыбнулся Утешитель. — Да ничего, в общем–то. Тебя вот проведать зашел.
— Меня? На фига? — удивился Андрей.
— Да вот увидел, как ты тут грустишь, и решил выяснить, в чем дело.
— Я? — Андрею стало немного стыдно, но, как известно, от стыда мы начинаем обижаться и говорить еще больше гадостей. — Вам–то что за дело? Все время забываю, что в этом долбаном мире все, кому приперло, могут все знать обо всех. А потом припираются, блин, добренькие, и начинают выпендриваться.
— Ну почему же — припираются и выпендриваются? — возразил Утешитель. — Ты забываешь одну–единственную вещь: если бы ты так уж сильно не хотел, ты бы меня просто не видел. Значит, я тебе нужен хотя бы как мишень для грубостей. Хотя в этом случае тебе казалось бы, что я обижаюсь и начинаю спорить, ведь именно это обычно нравится таким, как ты. Так что дело в другом.
— Философ, блин! — выругался Андрей. С родителями он был не вежливее. Поверьте, это нормально в наши дни. Впрочем, чего это я, вы же сами из нашего мира. — Откуда я знаю, может, вам в кайф долбать мои мозги, а мое несчастье роли не играет. Или вы здесь важная шишка и вам вообще по фиг на здешние правила.
— На здешние правила, похоже, «по фиг» как раз тебе, — улыбнулся Утешитель, и Мечтательница в который уже раз поразилась его терпению. — Ведь с одной стороны, ты несчастен, с другой, твои желания выполняются. Вон, Мечтательница подтвердит, а она, между прочим, хранительница здешняя.
— Что за на хрен! — Андрей удивился словам Утешителя, но продолжил хамить. — Желания, говорите, выполняются? Да выполнилась бы хотя бы половина, я бы тут не сидел!
— Что–то не так, — сказал Учитель. — А чего тебе хочется на данный момент? Сильно хочется? Предупреждаю, ответ в духе «чтобы от меня отцепились» не засчитывается.
