дело в том, что и весь наш разговор был немного странным и я периодически думал: «Как они ее еще держат? И заговаривается частенько, и несет откровенную пургу…». Но молодая, сообразительная замдиректора, рулившая всем вокруг нас во время разговора, вселяла мысль, что, возможно, держат Валентину Петровну как заслуженного работника, а руководит всем в интернате молодуха.
На этой ноте мы и расстались, а через пару часов я уже мирно спал и смотрел свои, увы, пустые, ничего не значащие и не предвещающие сны.
Утром решив, что как-нибудь на днях надо будет снова выбраться к маме Вале и привезти к ней Ваньку, чтобы она удостоверилась, что он жив и здоров, занялся своими рутинными делами.
Еще какое-то время, исчисляемое в днях, я провел в праздности. На ум пришла идея средненького детективчика с убийствами и трупами на одной из лестничных площадок этого старого дома, наверняка хранившего миллион тайн и интрижек, скрываемых от соседей и родных. И я думаю, что если бы не последующие события, то и из истории древней старушенции, проживавшей в столичной квартирке самой известной улицы Москвы (если бы не подвернулось ничего более приличного), я бы выудил неплохой сюжетец для книги.
Наступила фаза поиска. Осмотревшись вокруг и не найдя ничего воодушевляющего, за что, соразмерно моим амбициям, могла бы зацепиться мысль, я пошел бродить по городу, надеясь ухватить за хвост замысел, а потом размотать его по полной в какие-нибудь 20 авторских листов.
Все навевало скуку. Рано наступившая осень прятала людей в коконы, и они не хотели делиться своими историями. Подсмотренное на лету не вдохновляло. В этот момент на глаза попалась чебуречная, о которой я слышал разные небылицы, поговаривали даже, что она неизменно стояла еще с советских времен. Голод и промозглость погоды заставили поддаться желанию свернуть с дороги в сторону чебуречной, и рука сама, не советуясь с мозгом, потянулась к ручке двери − организму пора было подкрепиться.
Посетителей в этот утренний час было немного. Купив два чебурека и горячий чай, я устроился у окна. Несколько сомнительного вида мужиков за высоким столиком в углу бухтели что-то невнятное, а парочка грустных молодых ребят торопливо ела в полном молчании.
Не заметив в окружающем пространстве ничего примечательного, я погрузился в свои мысли, краем глаза поглядывая на улицу: в период поиска сюжета сознание всегда бывает начеку − вдруг произойдет что-то, из чего разуму удастся создать писательское нечто.
Под конец моего завтрака двое мужиков пошли на выход, а третий, не совсем уверенный в правильности своих действий, направился ко мне.
− Разрешите? – спросил достаточно молодой человек весьма потрепанной внешности.
Я пожал плечами. В таких заведениях не принято отказывать, да и я был не в том положении, чтобы затворничать.
− Роман, − представился мужик. – Вы не смотрите, что я так выгляжу, я из довольно приличной семьи и с высшим образованием, просто жизнь поистрепала, да и лет мне не так много, просто как-то надо встать с колен, – с паузами и медленно продолжал человек. – Мне бы денег хоть немного, просто у приятелей нет совсем ничего. Я бы и не попросил никогда, просто, понимаете, не ел дня два или больше…
Мужик замолчал, глядя в стол. Его «просто» немного подбешивало, хотелось отказать, но я знал, что на этапе поиска сюжета люди случайно не врываются в мою жизнь. Я начал язвительно и недружелюбно:
− А вы можете мне доказать, что вы из приличной семьи и что вас «просто поистрепала жизнь»? – сделав ударение на его «просто», ответил я.
− Да, конечно! – искренне удивился такому повороту Роман и даже немножко просветлел. – Поедемте ко мне домой, и вы сами во всем убедитесь! Только… можно мне все-таки что-нибудь съесть вначале…
− И выпить! – закончил я.
− Нет, что вы! Я совсем не пью. Не люблю. Не нравится, не вкусно, тошно!
– По утрам… – решил я уточнить.
– Нет. Совсем, – смутился, как маленький, взрослый мужик.
Я купил и принес ему еды. Пока он ел (кстати, аккуратно и не жадно), я заметил, что от него не было тяжелого духана бомжа или совсем опустившегося человека. По всему было видно, что парень был действительно из приличной семьи.
Закончив трапезу, Роман робко спросил:
– А мы не могли бы по пути зайти и купить чая или кофе, а то мне совсем нечем будет вас угостить, кроме кипятка...
Я кивнул и удивился такой предусмотрительности и непритязательности. Человек не попросил захватить еды или чего-то еще, что может быть необходимо безработному человеку.
– Диктуйте адрес, – скомандовал я. – Я закажу такси и чай в онлайн магазине, и нам все привезут.
– Улица Сурикова... – отозвался Роман.
– Сурикова? Вы не ошибаетесь?
Какой столичный писатель не знает улицу Сурикова в Москве!
– Нет, я не ошибаюсь, – спокойно ответил Роман.
– Писательский поселок? – удивившись, уточнил я.
– Да. Я там живу...
Я увидел в этом явный знак судьбы, места сомнениям: ехать или нет – не осталось.
Всю дорогу в такси я пытался постичь замысел этой встречи... Кто этот человек? Почему он живет в писательском поселке? Тетушка оставила ему дом? Он живёт там с другом-бомжом, забравшись в пустующее здание? Сын писателя в четвертом поколении?
Спрашивать не хотелось, любой ответ мог стать преградой потоку мыслей, замерших в ожидании замысла новой книги, который, я чувствовал, вот-вот должен проявиться.
Роман сидел молча, не пытаясь разговорить меня, чтобы понравиться и раскрутить на деньги. Это безоговорочно выдавало в нем сдержанного и воспитанного человека.
Утренние дороги были не сильно загружены. Время не тянулось, оно стремительно приближало меня к разгадке. В какой-то момент пришло осознание, что я не хочу попасть с этим человеком в его дом, чтобы не разрушить тонкое предвкушение интригующей истории его жизни и падения. Очень не хотелось услышать что-нибудь простое и тривиальное. Мне казалось: чуть больше времени, и сознание писателя создаст тот шедевр, который каждый пишущий человек ожидает от своего следующего произведения!
Если бы я мог знать, что ожидает меня впереди... Как бы я поступил? Кинулся бы прочь от этого нового знакомого? Не знаю. Но жизнь оказалась ошеломительнее моих фантазий!
Мы подъехали к старенькому, но опрятному заборчику, поддерживающему живую изгородь, которая тщательно скрывала дом от посторонних глаз.
Двор был аристократически запущен. В