На разводе меня поставили в дежурную группу, а прочих парней, чья смена еще не наступили, или же и вовсе выходных в этот день, также оставили на участке в тревожном ожидании. Сохранить от них в тайне то, что наконец удалось выяснить место нахождения убийцы матери Лукреции, конечно, не вышло, потому и отлучаться всем, не занятым на патрулировании, было запрещено. Болтун, как говорят, находка для шпиона. А этот самый Дэнгё-дайси самый натуральный шпион и есть.
Ближе к обеду, когда напряжение на участке достигло практически своего пика, а дождь успел оттарабанить по крышам, в участок пожаловал доктор Уоткинс.
— Нет, инспектор, — медик шел через общий зал вместе со встретившим его у порога мистером Ланиганом. — Мне, разумеется, лестно ваше предложение поучаствовать в аресте, но смысла я в этом не вижу никакого. Убийство раскрыто, личность преступника и его мотивы установлены, что мне в этом деле теперь за интерес?
— Ну а Шарлотта Баксон и пропавшие чертежи? Что вы про них скажете?
— Арест лже-ниппонца найти Баксон нам не поможет, — флегматично отозвался доктор. — Что же касается чертежей, то они все это время находились у вас, в полиции.
— Вот как, — озадачено произнес инспектор. — С чего вы взяли? Насчет чертежей, я имею в виду – насчет Баксон я согласен.
— Ну, мистер Ланиган, это же очевидно, — мистер Уоткинс позволил себе легкую улыбку. — Не надо быть специалистом по старинным фолиантам, чтобы заметить – все найденные у матери Лукреции книги написаны на бумаге, кроме одного.
— "Радужная нить". - кивнул инспектор. — Она написана на пергаменте. Для востока этот материал не характерен, хотя и не понимаю, что нам это дает. Пергамент был дорогим материалом, его чистили от надписей и использовали по много раз. Вероятно, некий европейский том, через Чайну, попал в Ниппон и там был таким образом применен.
— Но иллюстрации, а их довольно много, выполнены на бумаге, и просто приклеены к страницам, — заметил доктор.
— И в этом ничего удивительного нет, — ответил мистер Ланиган. — В Ниппоне отсутствует культура нанесения изображений на пергамент, и все пергаментные книги там иллюстрируются именно таким образом.
— Ну так отклейте одну из иллюстраций, и отыщите искомый чертеж, — усмехнулся Уоткинс. — Тайные послания в Ниппоне передавались и таким вот именно образом.
— Потрясающе, — инспектор замер на месте. — Это необходимо немедленно проверить! Сержант – ключ от хранилища вещдоков, немедленно!
Инспектор, сержант и доктор скрылись в коридорчике, а меня вызвал к себе мистер Канингхем. Эх, ну не мог Старик про меня минут на пять позже вспомнить? Страсть как интересно, право же, угадал мистер Уоткинс про чертежи, или же нет.
Суперинтендант ожидал меня, стоя у окна и разглядывая улицу. Вполне, казалось бы, спокойно и флегматично, вот только легкое постукивание ладонью по бедру выдавало его волнение. Да уж, ойряхтас – это и для него высоты запредельные. Переживает поди, как бы не вышло чего.
— А, Вильк, — он встретил мой доклад о "по вашему приказанию явился" с явным облегчением, видать от дурных мыслей я его отвлек. — Проходите, мой мальчик, присаживайтесь.
Я аккуратно пристроился на краешке стула, а мистер Канингхем, заложив руки за спину, пару раз прошелся по кабинету туда-сюда.
— Айвен, — наконец обратился ко мне суперинтендант. — Вы далеко неглупы, и понимаете, что если добытая вами информация окажется неверной, то сегодняшний день станет последним днем вашей службы в полиции.
Ну… Понимаю конечно. Очень даже волнительно это, чего уж скрывать, да только не верю я, что Добрый Робин мог ошибиться. Нет, мистер Пэк не из таковских.
Да коли б даже и так. Парень я молодой, руки-ноги на месте, голова светлая (все говорят), от жизни в Нижнем Сити не отвык еще – не пропаду коли что. Опять в молотобойцы подамся, а там, глядишь, и в мастера выйду – с грамотой и арифметикой у меня за время службы в полиции куда как лучше стало. Трехзначные цифири в голове складываю.
Или вот в матросы подамся – мир повидаю.
Мери, правда, за простого работягу или палубного навряд ли замуж пойдет. Женщины… им стабильность да перспективы подавай… А может и пойдет – кто ж их, девушек, разберет-то? Любит ведь, сказывала…
— Но я, впрочем, такое развитие событий почитаю маловероятным, — продолжил меж тем сэр Эндрю. — И как добрый католик, — недаром чудотворная икона явилась именно вам, — и как профессионал. Имею некоторые представления о возможностях гильдии нищих. Так вот, к чему я это все говорю. Если, а вернее – когда добытая вами информация подтвердится, вы, мой мальчик, вправе рассчитывать на нашивки сержанта. Может быть даже и на медаль.
Да-а-а, медаль бы – это хорошо. Во-первых, почетно и для служебной карьеры вовсе даже небесполезно, а во-вторых – прибавка к жалованию в полукрону. Денежки-то, они не лишние, коли всерьез намерен семьей обзаводится. А я-то как раз и намерен.
— Но вот в чем дело, констебль, — суперинтендант немного помялся. — Приказ на ваше повышение я уже подготовил, осталось только подписать, только на Третьем участке сержантских вакансий сейчас нет. А мне, не стану скрывать, вовсе не хотелось бы отдавать такого молодца на сторону. Вы понимаете?
— Да, сэр, — кивнул я.
Эх, видать плакало мое повышение. Ну да может хоть медаль дадут – и то уже кленовый сахар.
— Так вот, Вильк. Через месяц мистер Сёкли выходит в отставку – выслужил пенсион. Согласитесь ли вы этот месяц подождать повышения, мой мальчик? Уважьте уж мою просьбу.
— Сэр, — ответил я, поднимаясь. — Вам, человеку которого безмерно уважаю, я отказать совершенно не в состоянии.
Хо-хо! А жизнь-то налаживается! Сержанту не такая конура, как у меня положена, а в две комнаты, не считая кладовки. Ну, Мэри – готовь приданное!
— Прекрасно, Айвен, я знал, был уверен, что вы пойдете навстречу этой моей маленькой прихоти. Но только глядите, не зазнавайтесь раньше времени. И нашу беседу до времени прошу вас сохранить в секрете. Сержант Сёкли оценивает вас крайне высоко, но считает, что пока у вас для нашивок маловато опыта. Носить их, согласитесь, не только честь, но и большая ответственность.
— Я понимаю, сэр.
В этот миг часы в кабинете начали отбивать полдень. Суперинтендант едва заметно вздрогнул, и поглядел на циферблат.
— Началось, — едва слышно пробормотал он. — Так или иначе, в ближайший час решится многое. Как же мне хотелось бы услышать хорошую новость…
— Прошу прощения, сэр, — я кашлянул. — Полагаю, что добрых вестей вы дождетесь в ближайшие минут пять, если не меньше.
— Вот как? — Старик удивленно приподнял бровь. — Что вы имеете в виду, констебль?
Ответить я не успел, поскольку дверь в кабинет, — без стука, — распахнулась, и через порог перешагнул сияющий, словно новенький пенни, инспектор Ланиган.
— Сэр Эндрю, — торжественно провозгласил он и положил на стол стопку рисовой бумаги, — нам удалось обнаружить чертеж броненосца из Корё.
— Корабль-черепаха, сиречь кобуксон, — добавил улыбающийся доктор Уоткинс входя следом.
Я покосился на верхний лист стопки. Тушью там был изображен корабль, действительно напоминающий черепаху. И, при этом, еще и ежа, поскольку покатая, словно купол романского храма, крыша над палубой, ощетинилась сонмом шипов. Из бортов корабля, в промежутках между пушечными портами, торчали весла.
— Великолепно, господа, — воскликнул мистер Канингхем в восторге. — Надо срочно уведомить эрла Чертилла – это должно помочь ему на заседании ойряхтаса. Вильк, пришлите ко мне посыльного постарше, да посмышленее. И поспешите, поспешите констебль!
К суперинтенданту я отправил Томми, старшего из внуков сержанта Сёкли, мальчика уже практически взрослого – тринадцать лет как-никак. В посыльных на участке он с девяти лет, ни разу не осрамил за это время деда, так что лучше кандидата на выполнение миссии было и не сыскать.
У сэра Эндрю парень пробыл буквально пару минут, затем выскочил из кабинета сжимая в руке запечатанный конверт, скатился по перилам лестницы на первый этаж и вылетел во двор участка, где под парами, на всякий случай, стоял локомобиль. Почти сразу тихое пыхтение агрегата перешло в громкое шипение, послышался цокот передаточного механизма и звон металлических колес по брусчатке. Оголец хотя еще и мал, но управляется со сложной машиной мастерски – у нас не каждый констебль-то решается за его штурвал встать, хотя уметь управлять дорожным паровозом нам и положено, а Томми вот словно в будке машиниста родился. И ведь, отчаянная голова – не боится даже до безумной скорости тридцать миль в час разгоняться! Лихач растет, одно слово.
Когда из кабинета мистера Канингхема вышли инспектор Ланиган и доктор Уоткинс, а и минуты не прошло, как оттуда пулей вылетел Томми, грохот локомобиля уже и слышен не был.
