— Ты чему удивляешься? Сам же придумал: имя определяет сущность. Как там в песенке у капитана Врунгеля: «Как вы лодку назовете — так она и поплывет». Верно?
— Все в мире относительно, — сердито проговорил Велор. — Почему Кутх? И почему лоцман?
Петр Сергеевич усмехнулся и ответил уклончиво:
— Я здесь места хорошо знаю. Почему Кутх? Можно Куркыль. Или Ка-ар…
Велор непонимающе посмотрел на своего бывшего учителя.
— Как вы меня нашли? — хмуро спросил он.
— Ты оставил много следов, — снова улыбнулся Кутх.
Новое имя сильно резало слух.
— И чего пошли за мной?
— Будем считать, что я твоя энциклопедия.
— Неужели все знаете?
— Почти, — снова по-вороньи подмигнул Петр Сергеевич. — Это, кстати, — тут он показал на охотников, — семья Медведей.
— Настоящих? — съехидничал Велор.
Кутх вдруг посерьезнел и на секунду-другую задумался.
— Странно, что ты вообще нашел сюда путь, — вздохнув, произнес он. — Большинство пытается пройти с помощью каких-нибудь устройств. А ты, прямо-таки, «эволюционировал» и пошел сам. Но с таким «негативизмом» вообще сложно куда-то попасть. Тем более выйти в…
Мысль он не закончил.
— Почему эта семья Медведей на меня набросилась?
— Они хранители западной «двери».
— Что? — Велор прищурился.
Кутх не успел ответить: старший охотник, отец этой ватаги Медведей, подошел к тому и показал куда-то вправо. Речь его казалась опять набором каких-то непонятно-понятных слов.
— Чего он? — насторожился Велор.
— А ты сам не понял? — Кутх встал.
— Я не «энциклопедия»…
— Тогда прислушивайся. — Кутх повернулся к старшему и сказал: — Скази ще втора.
— Витр идеж вильмы дуг. Метаты снег зле. Худо быти.
— Ну что? Понял? — Кутх обернулся.
— Что-то понял, — Велор встал. — На каком это они говорят?
— На своем, — судя по всему, Кутха что-то раздражало.
Охотники собирались быстро. В прочем погода портилась не менее быстро.
Велор неохотно поднялся. Ему не хотелось никакой компании. Появилась даже мысль отстать по дороге и продолжить свой путь самому. Но старый Медведь поставил его в середину отряда. Следом пошел Кутх.
— Позволишь несколько вопросов? — решился Велор на объяснения.
— Валяй.
— Я все же не совсем понимаю, что это за место.
— Ну, допустим, что это… петля лабиринта во Вселенной… Вернее, это некое заповедное место Вселенной, в котором пространство и время изменили свои параметры…
— А название у этого места есть?
— Известно множество названий этого места: Великая земля, Земля жизни, страна Юности… э-э Сид, Хай-Бризейл… или Остров Буян… Лукоморье. Ты сомневаешься?
— Нет, — Велор говорил правду. — А что тогда такое «лабиринт»?
— Извини, но тут уж ты должен найти ответ сам.
«Другого ответа я и не ожидал», — усмехнулся про себя Велор.
— Ты где так ловко драться научился? — спросил Кутх. — Это интересует наших друзей, — он кивнул на охотников.
— В секции…
— Это, наверное, после меня, — сделал заключение Кутх.
— Да, после того, как мы с вами расстались, я через полгода пошел в клуб «Дао» на Спартаковском. Время было такое… сами знаете. Я тогда только сменил свою «философию» на более реальную… жизненную.
— И тренировки тебе помогли в этом?
— Помогли. На том этапе… Я оказался достаточно понятливым учеником.
— Ты всегда таким был. Только одно «но» — ты всегда полагаешься на свое мнение.
— По-моему так делает каждый. Если брать аналогию с физикой: то разум человека это «оптическая» призма… условно, конечно… И мир мы видим через неё искаженно. Каждый по-своему. Это и называется свое мнение.
— Логично… Тогда никто из нас истины не видит.
— Не видит, — согласился Велор. — Когда я только начал заниматься стилем «кёкусинкай», то имел уже за плечами истину, так скажем, от вас. Там она разбавилась новыми темами и перешла на следующий круг… И там тоже была свобода. Но только своя.
Велор закрутил головой, отчего захрустели шейные позвонки.
— У нас, — начал он, — неделя была разбита на три основных занятия: понедельник — техника, среда — «день улицы», пятница — «классика». Понятно, что основная часть учеников приходила в понедельник: технику ударов выполнять было легче всего. Но в этом-то и была загвоздка: достигнуть свободы можно было только при условии преодоления собственного страха. А для этого надо было участвовать в занятиях и в среду, и пятницу.
— Что такое «день улицы»?
— Сенсей делил нас на две группы: в первую входили «спортсмены», во вторую «хулиганы». Последним разрешалось биться без правил: в голову, в спину, по суставам… разве только пах оставался неприкосновенным.
— И кто побеждал? Пятьдесят-на-пятьдесят?
— Нет. Всегда побеждала «улица». Мне в первом же бою сломали нос… Я тоже несколько недель ходил только по понедельникам. Страшно было… Боишься боли, и боишься еще потому, что знаешь — победит противник. Перешагнуть через это тяжело, но перешагнув, ты приближаешься к свободе.
— А в пятницу?
— «Классика» — это еще одно испытание: ученик должен простоять «круг». Это когда все бойцы группы по очереди проводят с тобой кумите. На каждого по две минуты. Когда дошла очередь до меня: то четвертый по счету боец лоу-киком свалил меня на землю. А шестой попал точно в солнечное сплетение… Я расплакался… От собственного бессилия, что-то изменить…
Велор нахмурился:
— А изменить ничего нельзя. Это еще одна «призматическая» истина.
— Ты хоть раз выстоял?
Велор не ответил.
— А что было после клуба? — снова спросил Кутх.
— Шесть лет я ходил… Даже ездил на соревнования… один раз… Потом новый виток.
— Какой?
— Религия…
— Религия? — не понял Кутх.
— Я пытался найти свободу и в религии тоже… Очередное «додзё» — место, где ищут путь.
— И чьей религии? Буддизме, христианстве…
— Во всех.
— Представляю! — Кутх рассмеялся. — Вот это каша у тебя в голове.
— Почему? — обиделся Велор.
— Обычно, смесь религиозных взглядов…
— У меня не смесь. Я не брал от каждой религии то, что мне по душе! Я внимательно изучил каждую сторону «призмы».
— По душе! — хохотнул Петр Сергеевич. — И тебе, понятное дело, наверняка были «откровения»? — голос Кутха показался Велору вызывающим.
— Нет, — резко ответил он. — В отличие от адептов этих религий я остался непобедимым. Потому что настоящий воин ни с чем не борется.
— Морихей Уесиба? — продемонстрировал свою эрудированность Кутх.
— Да, О-Сенсей Уесиба.
— Что-то не видно, чтобы ты исповедовал его философию.
— А я и не исповедываю его философию. Я вообще не исповедываю ничью философию. У меня собственный путь.
— Ого! — расхохотался Кутх подобному заявлению.
— Помните, я к вам приходил тогда вечером?
— Помню.
— Может и хорошо, что тогда вы мне ничем не помогли.
Воздух заметно похолодел. Старый Медведь, часто останавливался, принюхиваясь либо щупая землю под ногами.
Спустя какой-то час группа вышла к старой землянке.
— Вот и наше убежище, — улыбнулся Кутх…
Снаружи буйствовал ветер. Здесь в землянке было хоть и тесно, но очень уютно. Судя по всему семья Медведей была здесь часто.
Велор потихоньку раззнакомился с охотниками. Отца звали Свирепа, старшего сына — Ласка, среднего — Грызозуб, а младшего — Легконог.
«Прямо, как индейцы из племени могикан», — Велор никак не мог избавиться от ехидства.
Кутха, судя по всему, они знали. А главное — уважали. Это было видно по тому, как они слушали и выполняли его указания.
— Когда кончится этот буран, куда мы пойдем? — спросил Велор.
— Это тебе виднее. Куда ты шел?
— Я думал…
— Ты думал, что я тебя буду вести? — Кутх рассмеялся. — Я лишь сопровождение. А путь этот твой. И «истина» твоя. Это место — очередное твое «додзё». Продолжай искать путь…
— Колкости вам не к лицу… Если так, то…
— Не торопись отказываться от моей компании… Да и от их тоже, — Кутх кивнул на охотников.
Велор резко встал и ушел в другой конец землянки.
Они уже второй день сидели здесь. На улице вовсю гуляла непогода.
— Мне казалось, что на Буяне, или как там у этих…
— Ирландцев?
— Точно, у этих. Так вот они, по-моему, говорили, что здесь царит вечная весна.
— Ну, может, у них царит и весна. А у тебя — зима… Впрочем, у Афанасьева с Карамзиным тоже.
Велор обернулся, пытаясь сообразить, шутит Кутх, или говорит серьезно. Тот устало тер виски. Перехватив взгляд Велора, он пару секунд настороженно что-то обдумывал.
— Ты чего-то хочешь? — спросил он.
— Снова свела меня судьба с вами. Спрашивается: зачем?
