— И впрямь сатана, ох! — рассмеялся полковник, придерживая своего жеребца.
— Разрешите спросить, с какой стати вы за чужой лошадью гоняетесь? — произнес с земли до крайности вежливый голосок.
Он оглянулся. Под одной из пышных ив, коих много по степи произрастает, на каком-то старом одеяле или пледе сидела девушка в рубахе навыпуск и брюках, заправленных в высокие ногавки.
«И сама светлая, и от голоса будто свет исходит: вот чудно-то», — подумал Нойи.
— Так я спрашиваю. Отвечать собираетесь?
— А что, уж размяться нельзя понарошку. Больно жеребец классный.
— Хорош конь, ваша правда. Поближе хотите рассмотреть?
Девушка поднялась и свистнула вроде бы одними губами, будто произнесла долгое, летящее «О», по ходу украшая его переливами.
Вдали раздалось ответное ржание, и темная точка, мельтешащая почти на горизонте, начала расти.
Черный конь послушно подскакал к ним, подошел к девушке и замер, сверля ее огненным глазом в лучших традициях новобранцев.
— Умница. Щеночек ты мой лошадиный. Бархат, на!
Достала из кармана яблоко, разломила, подала ему половину на раскрытой ладони: другую съела сама.
— И впрямь твой жеребец. А мы думали, раз не подседлан, то ничей.
— Ну да, ничейный, как же.
— Слушай, может, продашь армии?
— Никак нельзя. Мы с ним одной крови, он и я.
Она положила руку на холку коня, прыгнула ему на бок — по дамски, — обвела ногу вокруг крупа и уже сидя верхом, положила ладони ему на шею.
— Подайте мне одеяло и книгу, пожалуйста, а то забыла.
Томик она сунула за пояс, одеяло перекинула через конский хребет.
— Вообще-то это был чепрак, но не беда, обойдусь. Ехать близко.
— А ты где живешь?
— В эркском квартале. Квартиру снимаю в старых домах.
— Вот теперь я тебя узнал. Ты новая секретарша дяди Лона, а зовут Танеида, Тэйни Стуре, правда?
— Правда.
— Слушай, мы часто сюда выбираемся. Давай с нами кататься? Только не на раздетой лошади, а то я бояться буду.
Она рассмеялась беспечно.
— Хорошо.
Понемногу они привыкли быть рядом все свободные от работы дни. Бархата она подседлывала легким седлом со стременами, но не вставляла мундштука, обходясь одним наголовьем, и шпор не терпела: зачем портить сапоги себе и бока лошади? Конь и так слушается.
Ребята затевали состязания. Со стременами и трензелем, когда им всё же пользовалась, Тэйни ездила еще более рискованно, чем без них: умела и вспрыгнуть в седло на ходу, и стать на нем, балансируя руками, и перекатиться колобком через круп, и сделать «закидку» — не бросая стремени, опрокинуться с седла вбок, так что коса почти мела по земле, цепляя за тернии. Но коронный ее номер именовался «вывоз раненого трупа с поля боя». Как-то она соскользнула с Бархата на землю вялым комочком. Он отбежал было, но подумав, вернулся. Пихнул мордой — чуть шелохнулась. Еще толкнул, картинно недоумевая. Наконец, стал рядом на колени, ухватил за ворот рубашки (ткань затрещала) и стал затаскивать на себя в положении поперек. С некоторым усилием поднялся. Тэйни крутнулась и под аплодисменты всей братии утвердилась в седле, на ходу вдевая ногу в стремя.
— Только не втирай мне, что выездке тебя в Оксфорде учили, — смеялся Нойи. — Скорее уж в индейском цирке Буффало Билла.
— Мы с дедом ведь почти что лэнские жители.
— Там, жаря горных куропаток на вертеле, ты и фехтовать научилась?
Она округлила глаза в комическом ужасе:
— А про фехтование ты откуда знаешь?
— В клубе «Гармония» все тренеры о тебе байки рассказывают.
— Спорт — полезная вещь.
Впрочем, одним спортом ее таланты не ограничивались. Знала уйму разноязыких поэм и стихотворных речений; легко переходя с французского на древнегреческий и с латыни — на арамейский, любила накрыть собеседника макаронической фразой позатейливей и смотреть, как он из нее выкарабкивается.
Ее эскурсы в историю имели вид пестрых «дней минувших анекдотов»: льдинки от айсберга, крошки от пирога, бросаемые пичугам. Нойи довольно все же был искушен в науках, чтобы это чувствовать. Куда более озадачивало его, потомственного коневода, то, что Тэйни кое-что секла и в зооинженерии: родоначальники Обеян, Хадбан, Кохейлан, Сиглави, семья Идрицы, линия Нечетного, стати, масти, колена — все это при случае выстреливалось в собеседника единой очередью. Еще бы, изучишь селекцию, имея коня благородного, но загадочного происхождения (на расспросы отвечала, что еще в Британии землячество подарило).
Еще бывало, вдвоем с Нойи верхами заезжали на всхолмие, лицезрели, как остальные состязаются в стрельбе и вольтижировке. «Седой полковник» и Тэйни, золотая, смугло-розовая и синеглазая: он на дух не переносил кукол, предпочитал крепких бабешек, что сядут на орех своим тылом — и расколют, а иных эпитетов, кроме кукольных, для нее не находил.
Дан, самый изо всех глазастый, понял, куда дело клонится, раньше их обоих.
— Госпожа моя Тэйни, не одолжишь нам колечко с руки? — спросил во время одной из джигитовок.
Это обычай был такой: кольцо девушки бросали наземь, и всадники пытались на полном скаку его поднять. Победитель надевал ей кольцо и целовал в губы.
— Что же, бери, — сказала она храбро.
Дан потянулся было к тяжелому серебряному силту с ободом — виноградной лозой. Но она не дала, сняв другое, в виде золотой змейки.
— Трудненько будет его взять с земли.
— Ничего, лучше стараться будете.
Кажется, ребята мазали нарочно, гребли горстями один песок, пока не раззадорили самого полковника. Увы, ему не повезло еще хуже. Только нагнулся с седла — конь рванул вперед и едва не сронил с себя.
— Тоже мне галанты, — рассмеялась девушка. — Вольтижеры. Придется самой назад брать.
Она послала Бархата, на скаку вынимая ногу из стремени, прежде чем все прочие догадались, что она собирается делать. Перегибаться с седла она и не подумала: просто повисла на одном стремени и поводе, изогнувшись, как лук, кольцо будто само прыгнуло ей в руку — и вот она уже снова гарцует с золотом на пальце.
— Видно, не судьба вам, женишки. Кто хочет меня взять, должен во всем превзойти.
— Так ты девкой и помрешь, — с грустью промолвил кто-то из-за спин. — А если кто тебе так понравится, что хоть из одежек выпрыгивай, а талантами не весьма блещет?
— Такого я сама возьму!
Кончилось дело тем, что Нойи в одно из «дворцовых дежурств» зашел в закуток рядом с кабинетом Лона-ини, где Тэйни переводила очередной обзор со своего макаронского на чистый эдинский. Она дружески кивнула ему, продолжая писать. Разделять языки на письме было для нее делом не так уж легким — невольно подкатывалось под перо самое точное словцо из ее многоязычного словарного запаса… Он смотрел на это, смотрел — и наконец не выдержал, прорвался:
— Тэйни, если не женюсь на тебе — помру.
— Ой, да зачем же тебе помирать, такому баскому, — запричитала она на манер крестьянки. — Или хоть на моих глазах не кончайся, я их мигом закрою, чтобы тебе меня не стыдно было целовать.
И он понял, что его взяли.
Бусина восьмая. Альмандин
Ах, Лэн, город Лэн — золотое кольцо! И Эро, и Эдинер наперегонки желают надеть тебя на руку. Только Горная Страна хочет сама владеть собою. И у Та-Эль Кардинены ни одного кольца на белых, крепких ее пальцах. Но есть у нее Кертсер, вечно угрюмый, отчаянный воин, преданный волк из стаи. Есть друг — не брат, не муж, а больше их всех — Нойи Ланки. Есть целая армия, которая служит не Кесарю, не Маммоне, не Тельцу, а Женщине-О-Семи-Жизнях.
И снова двинулась вперед война. Свито гнездо, угрето, отдано семье — брось. Может, еще даст судьба вернуться к его цветам и книгам. Ты наемник, ты солдат, но отдаешься ты за деньги или воплощенную мечту — никто не знает.
Когда объединенная армия «красных плащей» и «черных всадников» стала над Вечным Городом, уже укрепилась зима. Дальнобойную артиллерию везли по узким обледенелым тропам, пуще жизни оберегая точнейшую оптику приборов и прицелов, вывезенную из Эро — по условию мирного договора. Кардинена самолично надзирала, как лаборатористы распаковывали ее, протирали спиртом и устанавливали. Техники у нее были мастера на весь Динан, да и артиллеристов набирал сам полковник Армор, который тоже напросился к ней в подчиненные.
Во время штурма снаряды аккуратно ложились в стороне от Кремника с его колоколами, мечетей и арочных мостов. Колокола, правда, могли упасть от сотрясений и разбиться, если бы главнокомандующий кэлангов Роналт Антис не снял загодя семь самых знаменитых и не обернул остальные соломой. Местное население по преимуществу всё уже бежало в горы — красноплащники, добродушно ухмыляясь, пропускали одиночек через цепи, предварительно почистив узлы и карманы. Хотя псы Керта уж точно своей дани не брали, за этим он сам надзирал. Люди Нойи — ну, может быть.
