– Да как ты смеешь, мать твою! – Он весь так и дрожит от злости, но не двигается с места, не отступает ни на дюйм. Это, как ни странно, не отрицание. Чувство вины? Неужели Лаури может испытывать чувство вины?
Теперь ты стоишь на зыбкой почве, прощупываешь дорогу, не уверенная в правоте своих слов.
– Скажи, во время первой экспедиции ты с ними контактировал? С Зоной Икс?
– Я бы не называл это контактом. Все есть в документах, которые ты уже видела.
– Но что ты видел? Каким оно для тебя было? – Иными словами, были ли мы обречены с самого начала или только после твоего возвращения?
– Здесь никогда не получится выстроить обобщенную и грандиозную теорию, Глория. Мы никогда не найдем ответа. Во всяком случае, не при нашей жизни, ну а потом в любом случае будет уже слишком поздно. – Лаури пытается спутать все карты, отвести от себя подозрения. – Знаешь, прямо сейчас они смотрят на воду на лунах Юпитера, там, в далеком космосе, эти наши не такие уж и секретные братские организации. Там может обнаружиться некое тайное море. Возможно, там существует жизнь, прямо у нас под носом. Но ведь под носом у нас всегда была какая-то жизнь, просто мы были слепы и не замечали ее. Все эти долбаные вопросы – они не имеют никакого значения.
– Джим, это свидетельство контакта. Вот этот мобильник, найденный в Зоне Икс. – Нужно, чтобы он признал наконец этот факт.
– Нет, это случайность. Чистой воды случайность.
– Она хочет поговорить с тобой, Джим. Зона Икс хочет с тобой поговорить. Хочет задать тебе один вопрос, правильно? – Ты не знаешь, так ли это, но уверена: подобное предположение должно до смерти напугать Лаури.
Ты ощущаешь, что тебя отделяет от Лаури некий временной провал, и разрыв этот, эта пропасть между вами становится все шире и шире. И в глазах его, смотрящих на тебя, проблескивает какой-то странный, древний огонек.
– Я туда не вернусь, – говорит он.
– Это не ответ.
– Да, это мой телефон. Мой чертов мобильник.
Неужели сейчас ты видишь Лаури в том же состоянии, в каком он вернулся из первой экспедиции? Как долго человек способен придерживаться определенной модели поведения, мыслить и действовать, несмотря на то что получил такие ужасные повреждения? И ты вспоминаешь, что говорил тебе Уитби: «Думаю, это сумасшедший дом. Как и весь остальной мир».
– Ты еще не устал? – спрашиваешь ты. – Двигаться вперед и вперед, не приближаясь к цели. Знать правду и быть не в силах с кем-то его поделиться.
– Знаешь, Глория, – отвечает он, – ты никогда по-настоящему не поймешь, на что это было похоже в первый раз. Пройти через дверь в границе, вернуться назад. Не понимала и не поймешь, хоть перейди через эту границу тысячу раз. Нас принесли в жертву, и мы пропали. Мы прошли через дверь призраков в царство духов. И от нас требовалось смириться с этим. До конца своих дней.
– А что, если Зона Икс сама придет искать тебя?
В глазах Лаури по-прежнему читается некая отстраненность, точно он не здесь, не стоит прямо перед тобой, но уходит все дальше неведомо куда, даже не обернувшись. Он исчезает.
Ты никогда не увидишь его больше и при мысли об этом испытываешь невероятное облегчение, даже начинаешь приплясывать на месте, и солнце выходит из-за туч, и снова появляется выдра. И ты еще несколько минут сидишь на берегу и наблюдаешь за ее прыжками и веселыми играми, и тебе хочется, чтобы это никогда не кончалось.
…разбросал семена мертвецов, поделился с червями, что копошатся во тьме… Ночью слышал: крики филина, малого козодоя, лай лис.
Свет на маяке погас. Маяк потемнел, и нечто пыталось вырваться из него, а может быть, пройти сквозь него на пути неведомо куда. Тени бездны подобны лепесткам чудовищного цветка, который расцветет в черепе и распространит рассудок за всякие пределы того, что под силу снести человеку, и все, что разлагается под землей, на зеленых лугах, в море или даже в воздухе, – все постигнет откровение и возликует, открыв знание зловонного плода из руки грешника.
Саул все еще пребывал в шоке после бара – хотелось верить, что, если он туда вернется, выяснится, что это было просто видение или чья-то дурацкая шутка. Вот Старина Джим в кровь разбивает пальцы о клавиши пианино. Сади смотрит так, точно ее предали, погубили собственные слова. Брэд стоит на месте не двигаясь, взгляд его прикован к стене, словно некая неведомая сила разом заморозила его. Слава богу, что хоть Глория уехала. Что он скажет Глории, когда увидит ее снова? Что скажет Чарли?..
Саул припарковал фургон, шатаясь, дошел до маяка, отпер дверь, захлопнул ее за спиной и какое-то время стоял у входа, пытаясь отдышаться. Надо позвонить в полицию, попросить их приехать в бар, проверить, что там случилось с беднягой Стариной Джимом и остальными. Он позвонит в полицию, а потом попробует связаться с Чарли, который вышел в море, а затем попробует позвонить всем остальным, каждому, кто только придет в голову. Потому что здесь происходит нечто ужасное, чудовищное, гораздо страшнее его болезни.
Но никто не отвечал. Никто нигде ему не ответил. Телефон не работал.
Можно бежать, вот только куда? Свет иссяк. Свет иссяк.
Вооружившись ракетницей, Саул заковылял вверх по лестнице, упираясь одной рукой в стену, чтобы сохранить равновесие. Та ранка была просто укусом насекомого. Или прелюдией. Или вторжением. Или вовсе ничем, пустяком, не имеющим ко всему этому отношения, подумал он, поскользнулся на чем-то влажном на ступеньке, чуть не упал, ухватился за стену – та тоже оказалась покрыта какой-то липкой дрянью, так что пришлось вытирать руку о джинсы. «Бригада легковесов». Это они подсунули ему какой-нибудь экспериментальный наркотик или облучили радиацией из своего оборудования. Все постигнет откровение и возликует, открыв знание зловонного плода из руки грешника, ибо нет греха ни во тьме, ни в свете, которого семена мертвецов не смогли бы простить.
В верхней части маяка посвистывал ветер, и Саул обрадовался прохладе, она словно подсказала ему, что где-то, помимо его мрачных мыслей, существует и иной мир, помогла отвлечься от симптомов загадочной болезни, которые возвращались, прокрадывались в тело исподтишка, словно воры. Он ощутил сильный прилив волны и вибрацию, которая пришла с этим приливом, и почувствовал, что весь горит.
Или это горел не он, а маяк? Потому что на верхней площадке лестницы смотритель увидел оранжевое сияние, несравненно более яркое, нежели зеленоватое фосфоресцентное свечение, исходившее теперь от стен и ступенек. Нет, то был яркий и неумолимый свет огня, знающего свое дело, он уже это понял. Это не было похоже на свет прожекторов, и, подойдя к фонарной комнате, он на минуту замешкался. Даже присел на ступеньку, не уверенный, что хочет видеть, что за новый огонь пришел на место старому прожектору. Руки у него тряслись. Он весь дрожал. Из головы никак не выходили окровавленные пальцы Старины Джима, а также слова проповеди, непрошеные гости, которые вопреки его воле так и рвались наружу. И он не мог сопротивляться, не мог удержать их в себе.
Но потом вспомнил: здесь его место и он никак не может его бросить.
Поднялся. Развернулся. И вошел в фонарную комнату.
Коврик сдвинут с места. Люк открыт.
Оттуда исходил свет. Свет, который кружил и извивался как-то странно, точно ему дали задание ни в коем случае не касаться пола и не отражаться от потолка – нет, вместо этого он притворялся то дверью, то стенкой, исходя из наблюдательного пункта.
Стараясь ступать как можно тише и не выпуская ракетницы из руки, Саул подкрался к краю люка, источнику света, интуитивно ощущая, что лестница у него за спиной изменилась еще сильнее и ему не следует оборачиваться. Он опустился на колени – икры напряглись – и заглянул вниз, в помещение, жар так и ударил в лицо, шею, опалил бороду.
Поначалу он видел только огромную гору бумаг и блокнотов или журналов, они до отказа наполнили помещение, эдакий Бегемот, библейское чудище, сваленная с полок библиотека теней и отражений, которые то попадали в фокус, то исчезали – призраки и иллюзии, они кружили, загибались знаками вопроса, и в то же время их словно там и не было, и он не понимал значения этого послания.
А потом глаза его привыкли к мельканию, и он увидел источник света: цветок. Ослепительно белый цветок с восемью лепестками, который распустился на верхушке уже знакомого ему растения, корни которого тонули внизу, в ворохе бумаг. Именно это растение заманило его тогда на лужайке у маяка, привлекло, заставило наклониться, приманив блеском листьев.
Яркое, почти божественное свечение поднималось откуда-то изнутри, наполняло Саула вместе с усиливающимся головокружением. Теперь свет сочился уже и из него, стекал в помещение под потайной дверцей, словно желал общаться с тем, что находилось внизу, и возникло ощущение, будто кто-то притягивает его к себе, держит крепко… узнает его.
