– Белые Сиськи, по-моему, уже двинулись, – язвит Грейс, имея в виду промерзшие белые палатки на контрольно-пропускном пункте у границ Южного предела.
– Но-но, двинулись они или нет, но это наши Белые Сиськи, – строго поправляешь ее ты, погрозив пальцем. – И потом, у «рыболовов» крыша уехала гораздо дальше.
После новой истерики Чейни ты прочла очередной бессмысленный, бесплодный отчет «рыболовов», агентства, изучавшего радиоволны, пытаясь поймать сигналы внеземной цивилизации. Центр не раз предлагал вам «скооперироваться» с ними, объединить свои усилия. Они слушают послания со звезд в крошечном диапазоне в двух микроволновых регионах, где их не искажают радиоволны от природных источников. Эти свои частоты они называют «полыньей», потому что они соответствуют длине волн водорода и гидроксильных групп. Какими надо быть идиотами, чтобы надеяться, что другие разумные виды обязательно будут передавать свои послания, держась этой самой «полыньи»?
– Пока они смотрели в небо, то, что они искали, вошло через заднюю дверь…
– Или даже проломило стену…
– Вот так, пока ты смотришь в небо, кто-то проходит мимо и вытаскивает у тебя бумажник, – хихикает Грейс.
– А как же «полынья»? Нет, «рыболовы» смиренно ждут, пока им откроют калитку для слуг, – подводишь ты итог и передаешь ей бутылку.
– Если хочешь произвести впечатление, надо принарядиться, – говоришь ты, вспоминая рассказы Риелтора о том, на какие уловки приходится идти ради бизнеса. – Красивое платье, побольше бриллиантов. Умение вести беседу. Умение танцевать. Уроки этикета. Войдя, ты как бы говоришь: «Вот она я, культурная, образованная, порядочная. Так что подходи, поболтаем». Побрызгаться духами и приподнять бюст корсетом – этого мало.
Ты уже сама не понимаешь, что плетешь, но Грейс хохочет взахлеб, и ты понимаешь, что с ней все в порядке, что вы помирились и теперь можно вернуться к Генри и Сьюзен, этим говорящим манекенам, этим смертельно скучным или смертельно опасным близнецам.
Но в какой-то момент на той же неделе Грейс вдруг застает тебя врасплох, когда ты, потеряв всякое терпение, швыряешь об стенку папки от файлов и тебе не хватает слов для объяснений, остается лишь недоуменно пожать плечами. Просто выдался плохой день – была у врача. Плохой день – очередные проволочки с подготовкой к экспедиции. Плохой день – исследования не движутся. Просто еще один плохой день в длинной череде плохих дней.
Так что тебе приходится что-то со всем этим сделать.
Примерно за месяц до двенадцатой экспедиции ты вылетаешь в штаб-квартиру Лаури. Тебе страшно не хочется предпринимать это путешествие, ты надеялась заманить Лаури в Южный предел хотя бы еще один раз. Последний раз. Ибо все, что окружает тебя – твой офис, разговоры в коридорах, вид с крыши здания, – обретает какую-то особую отчетливость и ясность. И происходит она от понимания, что ты скоро умрешь.
Лаури подошел к финальным стадиям подготовки к экспедиции, уже перевез и продемонстрировал Центру свою наименее инвазивную технику. Он, если верить Северенс, всегда обожал выступать в роли инструктора перед членами экспедиции. Биолог, уверяет тебя Джеки, пережила «минимум вмешательства». Единственное, что ты хотела изменить в биологе, – так это усилить ее чувство отчуждения от других людей. Все, что ты от нее хотела, – это чтобы она максимально приспособилась к Зоне Икс. Судя по отчетам, ты даже не уверена, нужно ли ей для этого дополнительное вмешательство. Ни один человек за всю историю программы еще столь охотно не отказывался от своего имени.
Легкое гипнотическое внушение, предназначенное скорее для повышения шансов на выживание в Зоне Икс, чем для изыскания любимых Лаури «дополнительных ресурсов». Он утверждает, что ему удалось каким-то образом обойти обычное для гипнотических техник ограничение – необходимость убедить человека, что он сам хочет совершить требуемое действие. Лаури называет свою сомнительную практику «особого рода фокусы и подмены». В документах, которые ты видела, четыре стадии этого процесса обозначены как «идентификация, индоктринация, усиление и дислокация», но Грейс утверждает, что видела и другие документы, в которых использовалась терминология скорее оккультного толка: «манифестация, заражение, подавление и одержимость».
Особое внимание Лаури уделял лингвисту, волонтеру с радикальными идеями о ценности и смысле свободной воли. Интересно, думаешь ты, предпочитает ли он, когда жертва сопротивляется больше или меньше. Ты впитываешь его брифинги, его доклады о подвижках в подготовке, его полушутки-полуоскорбления относительно того, готова ли ты учесть его предложение подвергнуть гипнозу и тебя, за которыми крылся прозрачный намек, что ты не смогла бы остановить его, если бы даже попыталась.
Честно говоря, тебе было наплевать на все эти его брифинги.
В какой-то момент тебе удается уговорить Лаури пойти прогуляться – по берегу, неподалеку от фальшивого маяка. Начало лета, погода довольно теплая, и нет никаких причин торчать все время в командном пункте. Ты убеждаешь Лаури, играя на его гордыне, попросив устроить тебе большую экскурсию, и захватила с собой одну лишь тоненькую папку, привезенную из Южного предела.
Он устраивает тебе экскурсию, не слишком-то и большую, по своему миниатюрному миру тоскливых чудес. Особый шарм всему действу придает доносящаяся из скрытых колонок китчевая музыка – какие-то веселенькие мелодии, не поп, не джаз, не классика, в неуместной жизнерадостности которых читалась смутная угроза.
Поднявшись на самый верх этого небольшого причудливого маяка – что бы подумал о нем Саул? – Лаури отмечает, что дневная разметка скопирована точно, как и «эти долбаные осколки стекла, которые кто-то рассыпал позже». Потом он открывает люк, и ты видишь внизу небольшое помещение, заваленное целыми горами пустых незаполненных журналов и отдельными чистыми листами бумаги, словно он обзавелся побочным бизнесом, стал торговать канцелярскими товарами. Прожекторы тоже не работают. Словно в компенсацию этого ты получаешь урок истории: «Когда-то, давным-давно, в незапамятные времена, они ловили большую жирную птицу, насаживали ее на долбаную пику, поджигали и ставили вместо маяка».
«Распроклятая дыра в земле», как называет ее Лаури, это наименее точно воспроизведенная часть. Ее роль исполняет старый артиллерийский редут, откуда убрали орудия, оставив выложенный из темного гранита круг. Там имеется лестница, спускающаяся в тоннель, который, в свою очередь, ведет назад к холму, где Лаури хранит большинство своих инсталляций. Ты спускаешься туда ненадолго, но времени хватает, чтобы осмотреть художественную галерею Лаури: выставленные в рамках на сырых стенах мутные, расфокусированные фотографии из разных экспедиций. Своего рода мета-версия туннеля, расположенная в фальшивом туннеле, самонадеянно демонстрирующая то, о чем никто не имеет ни малейшего представления. Ты думаешь о Сауле, представляешь, как он стоит на ступеньках настоящего туннеля, потом оборачивается к тебе и смотрит с таким укоризненным видом, что ты испытываешь крайнюю степень презрения к Лаури; и ты долго стоишь, опустив глаза, опасаясь, что это отразится на твоем лице.
Издав несколько восхищенных восклицаний, дав понять, что ты просто в восторге от всего этого, ты предлагаешь Лаури прогуляться по берегу – «свежий воздух, природа и все такое», и он соглашается, поддавшись твоей тактике – ты задаешь ему вопрос обо всем, что попадается на пути, и он, не в силах заткнуться, без умолку вещает о том, какой он умный. Ты выбираешь тропинку, ведущую вдоль брега к северу. Гуси, гнездящиеся на камнях поблизости, окидывают вас обоих недовольными взглядами. Чуть поодаль, в море, мелькает тень плавающей выдры.
И вот ты переводишь разговор на БП&П. Достаешь листок бумаги с фразой, позволяющей предположить связь этой организации с «Джеком Северенсом». Показываешь ее Лаури, подчеркнутую красным. И делаешь вид, что это тебя страшно забавляет, что это просто смешно и что Лаури просто не мог об этом не знать. Особенно с учетом того, что ему прекрасно известно о некоторых подробностях из твоего детства, что выяснилось при моем поступлении на работу в Южный предел.
– Именно по этой причине вы с Джеки работаете вместе? – спрашиваешь ты. – И БП&П была связана с Центром через… Джека?
Лаури немного раздумывает над вопросом, на морщинистом лице мелькает ухмылка. Ухмыляется, опускает глаза, потом снова поднимает их на тебя.
– Так мы вышли с тобой сюда ради этого? Ради вот этого? Господи, да проще было бы позвонить, я бы ответил и по телефону, мать его!
– Не самый важный вопрос, я понимаю, – говоришь ты, застенчиво улыбаясь в ответ этому волку, страдающему нарциссизмом. – И все же очень хотелось бы знать.
До того как ты пересечешь границу.
