в память с семилетнего возраста, когда он в последний раз видел родителей, которых затем отправили на войну с Остеррианским Союзом, откуда они уже не вернулись. Тогда он еще не думал, что нечто столь прекрасное с виду могло нести не спасение и надежду, а разлуку и отчаяние.
— Выдвигаемся. Мы берем на себя разведку восточного пригорода.
После команды старшего сержанта Лукиана четыре «Гончих» сорвались с места и устремились навстречу призрачному сиянию грозового неба.
Из мобильного штаба Алан наблюдал, как белые вездеходы, растворяясь в сгущающейся мгле, исчезали за каменными развалинами. Всего за пять минут до этого разведка обнаружила местное население, укрывавшееся в западной оконечности города. Происходящее больше напоминало охоту, нежели мирный контакт с аборигенами. Четверка белоснежных хищников на всех парах мчалась в сторону забившейся в угол добычи. И Алан не ждал от этой встречи ничего хорошего.
Экспедиционный корпус встал лагерем в южных окрестностях поселения. Недавно разразившийся ливень за считанные минуты растранжирил все запасы воды. Теперь последние капли дождя изредка постукивали по корпусам машин. Когда блестящая влагой техника заняла, казалось, бескрайний простор зеленого поля, солдаты и офицеры в форме разных цветов начали выбираться под залитое чернилами небо.
Несмотря на то, что первый день за пределами Республики близился к концу, в мобильном штабе третьего полка по-прежнему витало безмолвное напряжение. То, с каким рвением вооруженные отряды бросились по следу местных жителей, насторожило всех за голографических столом. Особенно непонимание и тревожность отразились на лицах Теоса и Марианны.
Вскоре с улицы стало доноситься эхо криков и детского плача. Спустя еще минуту до мобильного штаба долетели отголоски выстрелов. Три выстрела, за которыми последовала пугающая тишина, а затем люди завопили еще громче. Их боль и страх будто передавались на расстоянии, подобно порывам колючего ветра, пробирая Алана до глубины души.
Теос поднялся на ноги и окинул товарищей взволнованным взглядом небесно-голубых глаз:
— Я посмотрю, что там происходит.
За ним встали Марианна и Ник. Троица устремилась по наклонной рампе мобильного штаба наружу. Теос обернулся:
— Алан, ты не пойдешь с нами?
— Идите, я скоро вас догоню.
Алан остался за голографическим столом в одиночестве. Он попытался пригладить непослушные волосы цвета вороньего пера, после чего снял с головы гибкий полуобруч, обвивавший его уши. Пальцы скользили по сглаженным граням устройства, изобретенным его отцом, Клементом Верро, словно по отшлифованному льду. М-линк использовался эллиадской армией как обычная рация, но на самом деле являлся портативным нейроинтерфейсом, способным синхронизироваться с человеческим мозгом, напрямую связывать сознания людей и — при должной настройке и тренировке — передавать информацию от разных сенсорных систем, от зрения до обоняния, или даже цельные ментальные образы. Однако в отсутствие создателя Республика извратила саму его суть, низведя инновационное изобретение до заурядного устройства связи. Как извратила и суть идеалов, некогда заложенных в фундамент нации.
Алан никогда не хотел становиться военным, не желал отправляться в экспедицию, но будучи сыном тех, кого признали национальными предателями, и сиротой, задолжавшим государству за свою опеку, был лишен выбора. Он ощущал собственные бессилие и незначительность, слыша доносившиеся снаружи крики, и убеждал себя, что происходящее не имеет к нему никакого отношения, хотя что-то внутри не позволяло ему в это поверить. Долгие годы он провел в одиночестве, но за это время его сердце так и не наполнилось холодом безразличия к судьбам других людей.
Не в силах отмахнуться от реальности, Алан поднялся с кресла и направился вслед за товарищами.
***
Ник шел за Теосом и Марианной под покровом угольных облаков. Остатки дождя падали на его медовые волосы. Они втроем приближались источнику беспокойства. Спереди горел призрачный свет, похожий на сияние луны средь ночного неба. Голубовато-белые лучи ослепительным блеском отражались от рядов военной техники и рассеивались в вечерней мгле алмазным веером.
Теос и Марианна уперлись в спины сгрудившихся перед ними военных. Ник догнал их и осмотрелся, пытаясь разобраться, в чем причина столпотворения. Высокий рост позволял его взору скользить поверх голов. Солдаты с белой лентой на плече оцепили территорию и не пропускали никого из тех, кто пришел поглазеть на нелицеприятную сцену. В зоне оцепления, точно айсберг над водой, возвышался белоснежный корпус бронированной машины. Марианна и Теос молча переглянулись и вплотную приблизились к бойцам, преградившим им путь вперед. Ник держался за ними.
— Здесь опасно, всем отойти назад! — кричали солдаты с белыми нарукавными повязками.
Всю линию оцепления облепили солдаты и офицеры экспедиционного корпуса. Почти все они были молоды. Обеспокоенные взгляды собравшихся следили за процессией бедолаг, гонимой вооруженной охраной. По освещаемой ярким светом тропе ковыляли измученные люди, на некоторых из них виднелись следы побоев, а одежда несчастных походила на вымокшие лохмотья. На обреченных лицах читалась горькая смесь из страха и отчаяния. Они медленно поднимались по открытой рампе белого бронетранспортера.
Ник заметил, как двое солдат тащат большой черный мешок. Из него свисала голая человеческая нога, по которой стекала багровая струйка. Сгорбленный старик из середины колонны развернулся и сделал пару медленных шагов в сторону одного из конвоиров. Солдат настороженно отступил назад, крикнул старику вернуться назад, грозя винтовкой. Пожилой человек не отступал и что-то пытался сказать, однако слушать его не стали. Солдат перехватил винтовку и ударил дряхлого мужчину прикладом в грудь. С мучительным стоном старик рухнул под ноги своим соплеменникам. Тощее бородатое лицо исказило гримаса боли.
Поднялся страшный гул. Ник бросил взгляд на Теоса. Его мужественное лицо застыло. Глаза, не моргая, смотрели прямо перед собой, точно два голубых стеклышка. Теос пробормотал себе под нос:
— Почему…
Марианна переводила испуганный взор то на Теоса, то на Ника. Однако сам он не был поражен увиденным, хоть и ощущал вкус омерзения каждой клеткой своего тела. Вкус, который был знаком ему с детства.
Родители Ника были военными, верными и благочестивыми эллиадскими гражданами, что покорно сложили свои головы во имя Родины и заодно оставили своего сына сиротой. Ник провел в детском доме девять лет, пока не попал под государственную программу «О защите сирот граждан Республики». Также ее называли «сиротским законом». Согласно этой программе, детям, еще не достигшим десятилетнего возраста, подыскивали опекуна, как правило, полноценную семью, готовую их принять. Взамен те получали постоянные выплаты и льготы от государства, а все их долги перед родиной аннулировались, что имело огромное значение для эллиадских граждан.
Опекуном Ника стал Дениэл Мораитис — холостой тридцатилетний капитан разведки, служивший в Центре Командования Вооруженными Силами
