И сын начинает меня знакомить с положением дел в нашей колонии…
Незаметно пролетает час, я вижу, как время от времени в пределах заднего обзора дефилируют девчонки из прицепа. Ни Аоры, ни тем более Хьямы, не видно. Похоже, сто мои дамы, точнее, моя дорогая будущая половина и сноха желают произвести убойное впечатление на меня и моего сына…
— Пулемётов у нас два. Патронов ты к ним привёз?
— Тысячу двести. Все в коробках.
Просто великолепно! Но врагов с подкреплениями куда больше. Впрочем, можно рассчитывать на 'эски', на наши автоматы, снайперские винтовки, и оружие наших беженцев.
— Думаю, минные заграждения поставим там.
Указываю направление, с которого подходит караван и преследователи. Не сдержавшись, упрекаю парня, хотя он ни в чём не виноват:
— Будь у нас миномёты…
— Па!
Восклицает тот.
— Никто даже подумать не мог, что вы в таком положении. Если бы знали — перекинули бы роту десантников со вем положеным, и чихать нам на океанцев…
Всё правильно. Опять моя ошибка. Бодрился, докладывал, что всё в порядке. И вот тебе результат 'всё отлично'. Теперь погибнут люди, могущие стать отличными членами нашего общества. Молчу, потом достаю сигару. Сын щёлкает зажигалкой. Раскуриваю, пускаю колечки дыма.
— Что-то долго дамы там возятся.
Роняет сын, тоже задумчивый, погружённый, как я понимаю, в предстоящий нам бой.
— Угу.
Односложно отвечаю я. Позади раздаётся шорох, рефлексы срабатывают в нас синхронно, поэтому и действуем одинаково и мгновенно: вскакиваем, пригнувшись, готовые в следующий момент перекатиться в разные стороны и открыть огонь из всего, что при нас имеется. Но тревога ложная — это Юница.
— Папочка, мама просила сказать, что вы можете идти купаться. Все остальные уже вымылись.
— Хорошо, милая. Сейчас идём.
Сын улыбается, глядя на меня, потом говорит:
— Иди ты, а я после. Покараулю пока.
— Хорошо. Я недолго.
Это верно. Нам, мужчинам, в отличие от женщин, привести себя в порядок надо куда меньше времени… Оставляю Володе свой пистолет-пулемёт, боезапас к нему, иду к пруду. Он проточный, и на дне бьют ключи. Так что, когда караван придёт, вода будет чистой. Во всяком случае, для лошадей пригодной. А для людей есть колодец, сложенный их камня. И вода в нём удивительно вкусная и холодная. Так что можем использовать в противоположность колодцу тёплый пруд для мытья с чистой совестью… Через тридцать минут сижу в чистом обмундировании снова у входа в городище, пока сын приводит себя в порядок. Шаги за спиной. Но это оказывается не он. Хьяма. Ужасно, просто до потери сознания смущённая.
— Батюшка…
Тянет она, не решаясь задать вопрос, потом всё же выдавливает из себя.
— А про меня ваш сын ничего не говорил?
Я улыбаюсь, потому что Вовка бесшумно подкрался и уже стоит за её спиной, чего девушка не замечает. Он подмигивает и кивает мне. Отвечаю тем же.
— Говорил, вообще-то.
Тяну я. Сноха напрягается, словно струна, даже, как всегда. Засовывает себе большой палец в рот, кусая ноготь. Вся в ожидании ответа, от которого зависит её будущее. Не стану больше мучать:
— Ты ему понравилась.
— Ой…
На лице появляется улыбка и безмерное облегчение. Делает шаг назад, буквально врезаясь в сына. Испуг, потом его руки ложатся ей на плечи:
— Да. Понравилась. Батя верно сказал.
В следующую минуту океанка рвётся из его рук, но тщетно. Впрочем, попытка явно демонстративная, потому что Вовка просто улыбается. Видно, что практически никаких усилий она не прикладывает. Просто создаёт видимость. Зато опять краснеет всё больше и больше. Машу рукой:
— Ладно, молодёжь. Пока время есть, сходите, почирикайте там…
Отворачиваюсь. Тишину нарушает шум травы под ногами. Хочется посмотреть, но чего я там увижу нового? Ну, идут парень и девушка, взявшись за руки. Она голову опустила, он — сила и уверенность. Сами решат. Я, во всяком случае, её как родню, принимаю. В бинокль вижу, как спешат наши. До них уже километров десять. Значит, часа полтора до того, как будут здесь. Где кого и что расположить, уже решено. Так что как только они будут здесь, сразу займёмся подготовкой к бою. А пока надо поторопить наших там, в Метрополии… До побережья — пятьсот километров. С какой скоростью движется 'Зубр' мне неизвестно. Так что когда придёт помощь — даже не могу представить. Будем исходить из худшего. Сутки. Больше мы вряд ли протянем при всём моём желании. А снова удирать — далеко не уйдём. И лошади, как я вижу, на последнем издыхании из-за недостатка воды, и времени отпоить их тут и дать отдых хотя бы сутки, нет. Да и люди уже измотаны и на пределе. Усмехаюсь про себя. Всё-таки прислать сына было иезуитским решением со стороны наших. Новость разлетелась по каравану мгновенно. А раз я вызвал сюда родственника, тем более, такого, значит, уверен, что непосредственной угрозы гибели нет. Либо, что будет помощь. А значит, никто не станет бунтовать, отказываться исполнять приказы, или паниковать. Ладно. Хватит. Пора дело делать…
…Взмыленные кони, роняющие хлопья пены буквально врываются внутрь пространства, огороженного валами, и их пассажиры бросаются к лошадям, торопливо распрягая их и начиная сразу гонять по месту. Это правильно, так лошадям дают остыть после длительного бега. Постепенно темп замедлится, и когда лошади немного отойдут, их напоят и дадут отдохнуть. Раньше нельзя — можно сразу списывать животное со счетов, запалятся они, и зачахнут. Этим занимаются дети и женщины. Мужчины бегут ко мне, Пётр уже рядом:
— Что делать будем?!
Он встревожен, ведь фактически мы будем сейчас умирать. Только я спокоен, и мой сын, уже успевший сорвать с губ Хьямы поцелуй, паршивец.
— Драться. Нам надо продержаться шесть часов. Помощь уже на подходе…
Новость молниеносно разлетается среди людей, передающих её из уст в уста. Напряжённые лица начинают разглаживаться, и угрюмая обречённость постепенно сходит на нет. Становится легче — исчезает их невыносимое давление на мою психику. Да и Пётр облегчённо вздохнул. Дав с минуту осмыслить сказанное мной, начинаю распоряжаться:
— Сейчас всем: мужчинам — проверить оружие, начать подготовку позиций. Женщинам — кони, ужин. Мальчишкам, кто свободен — перетаскать патроны и прочее к бойцам, куда скажут. Докторам — готовить место для полевого госпиталя. Скотникам — копать траншеи!
Это про тех мужчин, что взяты из лагеря, где мы нашли девушек. Уверенный голос словно вдыхает в людей вторую жизнь. Все сразу принимаются за дело. Привычно, чётко. Пётр подходит ко мне:
— Как я понимаю, ты уже всё спланировал?
Киваю в ответ:
— Разумеется. И океанцы умоются сегодня кровью. А когда подойдёт подмога — могу гарантировать, что назад из них не вернётся никто.
..Я знаю, что говорю. Потому что на мчащемся к нам 'Зубре', который уже в трёхстах километрах от нас, и давит со скоростью шестьдесят километров в час по ровной степи, две установки 'АК — 630', и, опять же два морских варианта 'Града', здесь называемые 'Огонь'. В трюме — один из наших 'Т-80', сто человек десантников со всем вооружением и огромным боезапасом. Этого хватит, чтобы перемолоть любое количество океанских, и не только, вояк…
— Так что наша задача, Петя, продержаться. Идём.
Я веду его к джипу, который честно отработал своё, спасая нас. Нет, машину я ни за что не брошу! Но больше ему сегодня делать нечего. Пусть его бронированная шкура послужит сегодня укрытием для моих близких, двое из которых так и не знают, что сейчас дороже их для меня нет никого на свете, если не считать Владимира и СВетланы, моих старших детей… Открываю дверцу багажника, начинаю выгребать оружие. Его оказывается довольно много: шесть 'калашниковых', китайская снайперская винтовка, жаль, что одна. Вторую я оставил Горну, да будет ему в Ирии земля пухом… Четыре РПО азиатского происхождения, полсотни гранат, опять же один пистолет-пулемёт, точная копия висящего у меня на шее. Высыпаю из ящика имеющийся боезапас.
— Раздай своим. Лучшим из лучших. Эту машинку возьми себе.
Быстро показываю, как пользоваться 'калашом'. Рарог вояка старый, схватывает всё с полуслова и полувзгляда. Вертит машинку в руках, восхищается. Ещё бы, после древней винтовки…
— Аккуратней только, Петя. Он бьёт не так далеко, как ваша винтовка, примерно, на две трети дистанции. Зато очередями, как пулемёт. Нажал — отпустил. Два патрона вылетело. Подержишь дольше — больше пуль. Им удобно почти в упор работать. Метрах со ста.
Он удивляется ещё больше — после неуклюжих, с водяным охлаждением, на здоровенных лафетах уродов, такая маленькая штучка, а действует точно так же. Вовка уходит в сторону, показывает срочно вызванной Рарогом пятёрке, как снаряжать магазины, заряжать автомат. Я пока гружу себя коробками с пулемётными лентами и тащу их к уже откопанному нами с сыном окопу. Половину мне, половину ему. По десять снаряжённых массивными патронами лент каждому. Правда, у меня есть ещё семьдесят пять штук своих, а у него ещё коробка в комплекте со второй смертоносной машинкой. Аккуратно укладываю их на землю, примеряюсь, вроде всё в порядке. А теперь — мины. Их, увы, две сотни. Но нам хватит, думаю. Беру четверых солдат. Первых, попавших под руку. Маленькие сапёрные лопатки у каждого. Отбегаем подальше, метров за триста от вала, торопливо роем ямки, куда я закладываю выделенные нам от щедрот Метрополии ОЗМ — 72. Немного. Пока — двадцать. Остальные зароем позже. Когда после первой атаки океанцы откатятся, и их командиры начнут ломать голову, как им быть. Кто-то из обоза притаскивает мне РПО. Думаю, их хватит для того, чтобы остановить заокеанские машины, если вдруг кто-то решит сыграть из себя камикадзе. Или героя. Ну, или, если станет совсем жарко. Врагов видно уже невооружённым взглядом. До них километров десять.
