— А я до сих пор не понимаю, как вы умудрились закопать хранителя на территории Внутреннего дворца китайского императора! — рыкнула мама. — Мало того что потребовалась туева хуча усилий, чтобы проникнуть туда вне рабочего времени, так нас еще и обвинили в порче культурного наследия Поднебесной после того, как чертов похититель взорвал пол, чтобы добраться до гроба! А знаешь, какое в Китае предусмотрено наказание для вандалов? Смертная казнь!
Я ахнула, прижимая ладонь ко рту, но мама только отмахнулась:
— Не бойся, они сумели скрыться. Но сам факт того, что троица благовоспитанных ведьм в ближайшие сорок-пятьдесят лет не сможет побывать в Китае, удручает, не так ли, Кондратий?
Почему-то я сомневалась, что ведьмы, взломавшие дворец, были такими уж благовоспитанными. И, похоже, не только я. Дядя скрежетнул зубами и процедил:
— В мое время любой достойный чародей с радостью пошел бы на смерть во имя благого дела!
— Да-да, конечно! — саркастично буркнула мама. — А еще небо было выше, солнце жарче и трава зеленее. И китайские императоры куда спокойнее относились к гробницам у себя в спальнях. Увы, Кондратий, то время давно минуло. Пора жить сегодняшним днем! Достал уже своей ностальгией!
У дяди дернулось веко: кажется, призраки не слишком любили перемены и еще меньше советы о том, что их нужно принять для последующих «долгих лет процветания».
— Тогда позволь напомнить тебе кое-что любопытное, — сузив от гнева глаза, процедил он. — Возможно, и дочери твоей это будет интересно услышать. Из тринадцати амулетов вы упустили десять. И что-то мне подсказывает, что эфиопский, захороненный в церкви города Лалибела, тоже наверняка уже в руках похитителя. Если мы, конечно, правильно расшифровали странное объяснение твоего фамильного артефакта.
— Но остается еще два, — тихо вставила я. Кондратий обернулся с такой улыбкой, что она больше походила на оскал:
— Считай, один. Второй, если верить Книге Знаний, не так уж нужен. Оказывается, есть заклинание, способное компенсировать последний амулет в случае, если ритуал будет проведен в месте захоронения титанов.
Я задумалась на мгновение.
— Тогда, наверное, хорошо, что никто не знает, где находится это место…
— Три ха-ха! — не слишком весело бросила Ядвига. — Эти почившие придурки умудрились захоронить один из амулетов в том самом месте, где ведьмы закопали титанов, в Карпатских горах. Прикинь, блин?! Один едва ли не с Атлантидой утопили — никто за двенадцать столетий найти не смог, а второй, видимо, показался не таким и важным.
— Так никто же не думал тогда, что вы, ведьмы, это чертово заклинание придумаете! — гаркнул призрак. — Я сам был уверен, что без последнего амулета у похитителей ничего не получится!
— Выходит, мы все ошибались, — развела руками Ядвига. — И теперь все вместе будем искать способ это исправить. Потому хватит уже на меня орать! А ты, Ева, не бледней. Ситуация, конечно, не ахти, но план победы у нас есть.
— Это не план победы! — рявкнул неугомонный Кондратий. — Я даже не могу назвать это «планом чтобы не сдохнуть»! С таким же успехом мы можем взять бубен, встать в круг и дружно помолиться богине священного фарта!
— Ого! — выдохнула я. Фигасе дядя свою речь прокачал.
— Он много читает, — шепнула Ядвига, правильно поняв восклицание, и вдруг схватила меня за ухо: — Откуда такая красота?
— Да так, — поморщившись в ответ на мамин рывок, буркнула я. — Алекс сережки подарил на День Валентина. Серебряные, с камушками. Правда, красивые?
Ядвига хмыкнула:
— Действительно! Только это не серебро, а белое золото. И не камушки, а изумруды. Знать надо, на что твой парень деньги тратит.
Я мысленно присвистнула: ого, какие, должно быть, дорогие «гвоздики»! А я их в самолет надела…
— А это что? — внезапно спросила ведьма, двумя пальчиками снимая с моего плеча длинный черный волос. — С кем это ты сегодня таким любопытным общалась?
В недоумении скосила глаза на находку и… вдруг ощутила, что от нее тянет чем-то очень знакомым.
— Так вот она кто такая! — воскликнула, понимая наконец, что имел в виду Шурик.
— Кто? — опешила мама.
— Новая знакомая Костика!
И, прежде чем она успела потребовать объяснений, бросилась вон из комнаты. А что? Нужную информацию я уже получила, а участвовать в непрекращающейся битве невестка — призрак свекра не было абсолютно никакого желания. Зато поделиться внезапной новостью с друзьями хотелось просто до дрожи в коленках.
Но, видимо, в тот день судьба решила повернуться тылом не только к Богдану с Полиной, потому что уже в дверях я на полном ходу впечаталась в высокого, крепко сложенного мужчину с лицом современного Алена Делона и «добрым» взглядом Бармаглота. В том смысле, что незнакомец был хоть и в летах, но красавчиком. И смотрел так, что меня начинало подташнивать. Неудивительно, что обратно в гостиную я отпрыгнула едва ли не быстрее, чем выбежала из нее.
— Мама?! — интуитивно, как для защиты поднимая к груди руки, позвала я. Но вместо нее на мой немой вопрос ответил сам мужчина:
— Мое имя Титто Валенсис. Я — представитель Совета заклинателей и здесь по официальному запросу вашей матери. Приехал забрать Александра…
Кажется, он говорил что-то еще, но я уже не слушала. Только ошалело обежала взглядом комнату и хрипло выдохнула, заметив мрачного Алекса за гренадерским плечом мужчины. Одного взгляда на лицо парня было достаточно, чтобы мне стало уже не просто плохо — казалось, словно целый Эверест вдруг обрушился на плечи. Сердце вздрогнуло и нырнуло в гости к желудку. Секунду спустя они тандемом свалились в пятки. Щеки и мочки ушей полыхнули жаром.
Медленно, с трудом поворачивая одеревеневшую шею, я обернулась к маме. В ответ она мягко улыбнулась и, склонив набок голову, объяснила:
— Прости, Евочка, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Будто сквозь сон услышала странный противный скрип: это мои зубы терлись друг о друга. Внутри разгоралось пламя злости и гнева. Никогда бы не подумала, что могу ощущать нечто подобное: в моем стиле скорее приступы отчаяния и затяжные депрессии. А тут — прямо взрыв всепоглощающей ярости, сметавшей разум, страх и то врожденное чувство самосохранения, которое обычно советовало не связываться с более сильным противником. Совершенно незнакомые ощущения, но, надо признать, довольно приятные. Впервые я по-настоящему поняла Полину: ярость давала свободу, снимала ограничения, которые мы сами накладывали на себя. Дарила ощущение собственной силы и могущества. Думаю, если бы в тот момент я соображала лучше, то напомнила бы себе, чем обычно заканчивается такое «наслаждение свободой» для готессы, и, возможно, не сделала бы того, чего сама никак не могла от себя ожидать.
