Городовой наклонился, чтобы рассмотреть руку получше. И обмер. А потом с ужасом и обречённостью понял, что смена его через час никак не закончится.
Восковые манекены он уже видел. Искусно их мастерят. И лица как живые выглядят, и волосы как настоящие. Только не бывает у кукол таких синих ногтей. И мозолей на пальцах.
Часы на здании «России» пробили семь. Снег продолжал падать.
* Около 6 метров
Глава 1. В которой говорится о пользе бульварной прессы
Завтрак в семье Загорских начинался в половину девятого.
И, как всегда, Соня на него опаздывала.
Внизу уже вовсю гремели тарелками, двигали стулья, а она, стоя перед зеркалом, лихорадочно застёгивала многочисленные пуговички на домашнем платье. Пуговицы, как назло, выскальзывали из пальцев. Платье — одно из любимых, синее, клетчатое, но, откровенно говоря, Соня к своим 17 годам из него выросла. Пора в этом признаться самой себе. «Сегодня же Глаше отдам», — решила она, застегнув наконец последнюю, самую упрямую пуговку.
— Софья! Бегом завтракать! — раздалось снизу.
— Бегу, мам!
Соня бросила на себя последний взгляд в зеркало. Лучше уж опоздать ещё на несколько секунд, чем прийти, как говорит мама, неопрятной. Она, разумеется, вслух ничего не скажет, но лицом непременно продемонстрирует. И, считай, настроение к завтраку уже испорчено.
Так. Рыжую косу заплела неплохо, хоть и кривовато. Прядь на лбу, как обычно, выбилась. Соня заправила её за ухо, но локон тут же вылез обратно. Лицо выглядело свежим, щёки после холодной воды были румяные. Девушка потрогала широкие скулы — «эхо монголо-татарского ига», как иронично называл их папа. Глаза, видимо, тоже были из тех монгольских степей — хоть и голубые, но слегка раскосые. А вот нос достался наш, славянский — курносый и слегка конопатый. Соня состроила гримасу отражению. Всё, можно бежать.
И, дробно топоча каблуками по лестнице, она спустилась в столовую.
Вся остальная семья Загорских уже была за столом. Папа, Николай Сергеевич, как обычно, спрятался за газетой «Биржевые ведомости». Мама, Анна Петровна, указывала кухарке Варваре, как изящнее расставить розетки с вареньями. Младший брат Лёлик (он же Алексей) вяло ковырял в тарелке кашу.
— Доброе утро! — поздоровалась Соня, проскользнув на своё место.
— Воспитанную барышню, Софья, отличает пунктуальность, — не обошлась без упрёка мама и окинула внимательным взглядом дочь и её наряд. Видимо, утренние Сонины усилия не прошли даром. Не найдя видимых огрехов, Анна Петровна расслабилась, и лицо её приняло выражение приятное и благонравное, как и подобает супруге дворянина и биржевого чиновника пятого класса.
В наряде и наружности Анны Петровны царили те же приятность и благонравие. Волосы с утра тщательно завиты и правильно уложены — спереди локоны, сзади сложный пучок. И не ярко-рыжие, как у Сони, а благородного оттенка тёмной меди. Блузка белоснежна, воланы манжет безупречны, крахмальный воротничок-стойка огибает шею, поверх него — нитка жемчуга. Верхнее платье цвета сомо* изящно облегает слегка располневшую после рождения двух детей фигуру. Кружев и вышивки совсем немного. Всё по протоколу рекомендованных нарядов женщине средних лет для завтрака в кругу семьи. Глаза у Анны Петровны были голубые, как и у дочери, но без всякой татарской раскосости — большие и глубокие.
Папа в качестве приветствия пошевелил газетой. Это означало, что котировки какого-нибудь зерна внезапно упали или выросли, и отвлечься от этой важнейшей информации глава семьи никак не может. Лёлик молча помахал Соне ложкой. Он вообще неразговорчивый и на удивление спокойный ребёнок — в отличие от сестры и маме на радость. И лишь кухарка Варвара расцвела в улыбке — ну, как не любить единственного в семье человека с превосходным аппетитом?
— Утречко, барышня! — Варя вытерла руки полотенцем. — Садись, моя деточка, сейчас каши пшеничной принесу с маслицем.
— Масла, Варежка, не жалей!
Соня, не дожидаясь каши, правой рукой схватила ещё горячий калач, а левой вытащила свежую газету из стопки. Прессу и письма всегда доставляли к завтраку. Николай Сергеевич считал, что человек должен развиваться разносторонне, потому в семье Загорских выписывали и читали разное: «Биржевые ведомости» (это папино чтиво, сплошные цифры и таблицы, скукотища), консервативное «Русское слово», либеральные «Русские ведомости», «Парижские моды» (это мамина скукотища). Был даже журнал «Всходы»: «Добротное чтение для плодотворной работы мысли и чувства подрастающего поколения», как значилось на титульном листе (бывают неплохие рассказы, но в целом детский лепет, конечно).
Соня с интересом читала практически всё, но более прочих ей был по душе «Московский листок» — ежедневная массовая газета о Москве и её жителях. Как раз свежий «Листок» от 3 января 1920 года она из стопки и вытащила. Развернула и, не переставая откусывать калач, принялась читать. С пристрастием дочери «поглощать» газеты вместе с завтраком мама после долгих баталий смирилась («Папа же читает! Значит, и мне можно!»), но за выбор печатных изданий тихая битва всё ещё велась.
— Ах, Софья, не понимаю твоей любви к бульварному чтению, — Анна Петровна приподняла брови и аккуратно опустила чашку с чаем на блюдце. — Это же сплошные скандалы и фельетоны, сплетни и происшествия. Совершенно обывательская жизнь людей… не нашего круга.
— Как раз это, мама, самое интересное, — рядом с Соней возникла тарелка с кашей, и девушка, не прерывая чтения и разговора, вонзила туда ложку. — Вот смотри: у каждой партии своя газета. Они ни в Думе договориться не могут, ни в печати. Правительство одну линию гнёт, оппозиция — другую. Спорят вечно об экономике, о последствиях Великой войны, о том, вернётся ли магия, каким курсом надо двигаться, какие законы принимать. А жизнь-то вот она! Мимо них проходит! — и Соня встряхнула газетой.
— Да какая это жизнь, — нахмурилась Анна Петровна. — Мелочь всякая, финтифлюшки про каких-то лавочников да певичек.
— Это жизнь города, мам, — Соню обидело такое сравнение. — Она как раз из таких «мелочей» и складывается. Чем люди живут, что делают, что думают, куда ходят, что им нравится, а что нет. Это как… лоскутное покрывало. По отдельности все лоскутки разного цвета и рисунка и кажутся неподходящими, а вместе выходит цельная вещь, и вся картина видна.
— Кустарщина, — вздохнула мама. — А сегодня пришёл новый каталог «Ворт», там такие изысканные весенние платья…
Анна Петровна, к счастью, не заметила, как дочь при этих словах закатила глаза.
«Нет, мама решительно ничего не понимает в жизни», — убедилась Соня и, решив не продолжать привычный спор, снова углубилась в чтение. Однако молчать долго она не умела, и желание поделиться прочитанным и продолжить беседу (точнее, доказать свою правоту) её всё-таки распирало.
— Смотри, мам, — Соня подвинула газету поближе и не глядя макнула калач в малиновое варенье. — Тут не только про нашу провинцию пишут, но и что в мире интересного происходит. Вот, например: «Так как уже более месяца в Лапландии стоит бесснежная суровая зима, то оленям очень трудно найти себе лишаев. Если в придачу замёрзнет на деревьях хвоя, оленям угрожает голодная смерть»*. Представляешь?
— Какой ужас, — сказала Анна Петровна, совершенно, впрочем, не дрогнув лицом. — Лапландия и без снега. Зато у нас нынче сугробы и холода, каких давно не припомню.
— И про это пишут, — продолжила Соня. — «Московский градоначальник предписывает в большие морозы впускать больше людей в хлебные и другие лавки во избежание хвостов на улицах». Или вот: «На Петровке с крыши церкви Жизуса Чудотворца упала ледяная сосулька весом в полпуда на проходившего по тротуару М.О. Звёздышева, причинив ему ушибы».
— Серьёзные ушибы? — вдруг заинтересовалась мама.
— Вряд ли. Пишут, что от медицинской помощи Звёздышев отказался.
— Вот и славно. Но, напомню, Софья, что не стоит просматривать раздел происшествий. Это не лучшее чтение для барышни. Слышал бы тебя папа…
