«И чтобы не обижалась на частые задержки на службе», — мысленно добавил Митя и настроился в надежде, что искомая барышня немедленно материализуется на кухне так же, как это сделали предыдущие кандидатки.
Барышня, увы, не появилась.
Зато в проёме двери возникла деятельная Даша с синим костюмом на вешалке.
— Дмитрий Саныч, вы сюртук нонче этот одевайте, я его как раз обузила по фигуре. И сорочки накрахмалила, в шкапу лежат.
Иногда с женщинами лучше не спорить.
Сгоревшая яичница запоздало полетела в мусорное ведро.
* У Сони все эти французские названия вызывают смех. Если платье цвета лосося — так и скажите! На худой конец — розовое.
* Новости и объявления взяты из реальных московских газет начала 20 века.
Глава 2. В которой строятся невероятные предположения
— Много видел мертвецов, но таких никогда. Занимательный случай, хоть монографию пиши, — прозектор Глеб Шталь снял шапочку и провёл пятернёй ото лба к затылку, приминая непослушные светлые волосы, которые тут же вспушились обратно.
— Подождут твои мемуары, Глеб. Ты мне скажи, от чего она умерла? — стоявший напротив врача Дмитрий Самарин покачал головой.
— Понятия не имею, Митя, — широко улыбнулся Шталь.
Мужчины внимательно посмотрели друг на друга. Мёртвая девушка, лежащая на столе между ними, безмятежно глядела в потолок.
— И это говорит мне друг и лучший полицейский врач Москвы, — сыщик иронически прищурился. — Ладно, хватит шуток. Давай по порядку.
— Как скажешь. Итак: девушка, от семнадцати до двадцати лет, рост метр шестьдесят два, телосложение худощавое, цвет волос — русый, цвет глаз — карий. Особых примет вроде родимых пятен или шрамов не имеется. Судя по внешности — не из богатых, но и не крестьянка или прачка. В общем, тяжёлым физическим трудом не занималась. Но есть нюанс… Точнее, два.
— Какие?
— На глаза посмотри внимательно.
— Тёмные. Блестящие. Погоди…
— Ага. А должны быть тусклые и сухие. Она же не пять минут назад умерла.
— Что за фокус?
— Краска. Масляная. Нарисовано поверх роговицы. Весьма правдиво, кстати.
— Бред какой.
— Вот именно. Зачем это сделано, ума не приложу. Никогда такого не видел.
— А второй нюанс? Тоже странный?
— Второй проще. Вот, гляди, — доктор отвернул простыню и взял труп за руку, повернув ладонью вверх. — Видишь мозоли на пальцах? Такие характерны для швей, причём тех, что шьют руками.
— Это ж сколько надо шить, чтобы такие заработать? — Дмитрий наклонился, чтобы изучить мозоли.
— Много, Митя. Мы-то с тобой фабричное носим, а в дорогих ателье по-прежнему ценят ручной труд, тонкую работу. Кстати, бельё своё эта Снегурочка, вероятно, тоже сама шила, но про одежду потом. Меня больше заинтриговала причина смерти и её обстоятельства.
— А с ними что?
— А тут начинаются загадки, — доктор откинул простыню полностью. — Смотри сам. Ни ушибов, ни порезов, ни следов удушения. Один крохотный след еле нашёл, вот, на шее. То ли укол, то ли укус. Есть пара синяков, но все старые, к делу не относятся. Невинность, замечу, не нарушена, признаков полового насилия нет. На вскрытии тоже чисто — молодой, крепкий организм. Ну, коронарные артерии слегка сужены — сердечко, видимо, трепыхалось перед смертью, но, опять же, не до приступа.
— Может, замёрзла насмерть?
— Думал об этом, но клиническая картина совсем не та.
— Болезни? Тиф? Испанка? Туберкулёз? Что-нибудь хроническое?
— Никаких болячек. Абсолютно здоровая, хоть и худосочная на мой вкус.
Митя поморщился. Нет, врачебный цинизм иногда всё-таки переходит рамки.
— Отравление рассматривал?
— Пока склоняюсь к этой версии, хотя в желудке ничего не нашёл. В крови есть следы каких-то непонятных химических соединений. По всем известным ядам прогнал — определить не смог, уж извини. Отправил образцы коллегам в университет, у них лаборатория и финансирование получше наших. Обещали помочь.
Как будто в подтверждение его слов лампочки на потолке угрожающе замигали и затрещали. На пару секунд свет погас вовсе, и в полной тьме Митя ощутил, как замерло сердце и перехватило дыхание. Всего лишь сбоит электричество. Сейчас пройдёт.
Освещение вернулось, а с ним и голубые стены со слегка облезлой краской, и коричневый терракотовый пол с выбоинами от каталочных колёс. Глеб, казалось, не заметил некоторую бледность приятеля и махнул рукой:
— Сколько месяцев уже требую независимый генератор! Постоянно электричество сбоит, а тут же холодильные шкафы, вентиляция. Артефакт стазиса ещё до войны выпрашивал, а теперь уже и не пытаюсь, мёртвое дело. Но генератор-то можно купить?
— И не говори, — тема финансирования и для Дмитрия была такой же болезненной. — Мы стазис тоже просили — для архива документов и улик. Нету — и весь разговор. В последний раз отписали — заведите, мол, кота, если вам грызуны досаждают. За свой счёт, разумеется.
— Мне кот точно не поможет. Скорее, наоборот. Ладно, о чём мы там с тобой?
— О причинах смерти. Если склоняешься к отравлению, то могла ли она сама…
— Не исключаю. Но есть неувязка. Ты помнишь, как мы её нашли?
Дмитрий, к сожалению, помнил. Это москвичи после больших праздников безмятежно отсыпаются, в то время как полиция собирает оставленный отдохнувшими «урожай». Кому — разбитые витрины, кому — пропавшие вещи, а Мите — труп. Прекрасный подарок в новогоднее утро, лучше не придумаешь.
— Положение её тела мне сразу показалось странным, — продолжил доктор. — Неестественным. Она будто… позировала как для фотографии. И словно в один момент замерла и окоченела в этой позе, что невозможно.
— Магическое воздействие?
— Исключено. Проверили. Думаю, тут другое.
— Говори уже.
— Сразу после смерти кто-то её намеренно в такую позу поставил, зафиксировал, подождал, пока труп окоченеет, а потом водрузил возле ёлки. Как экспонат. Ещё и деревяшками её под шубой подпёр, чтобы не упала. Трупных пятен два вида, барышню двигали и переносили.
Дмитрий задумался. Выходит, одно из двух. Либо некто нашёл уже мёртвую девушку и зачем-то «украсил» ею площадь у пассажа, либо этот же некто её убил и там выставил. Обе версии, если честно, казались бредовыми. Зачем такое делать? И Дмитрий, кажется, понял, почему доктор Шталь был так озадачен.
— Глеб, ты время смерти определил?
— Судя по окоченению, не более сорока восьми часов, но и не менее суток. То есть умерла она, скорее всего, днём тридцатого декабря. Но учти, сейчас морозы. В общем, её могли раньше убить и хранить в холоде. Из-за этого картина смазана.
— Прекрасно. Я к тебе за ответами, а ты мне ещё больше вопросов набросал. Мирозданию не чуждо чувство юмора. Первое дело же!
— А ты хотел, чтобы всё было легко? — теперь доктор иронически прищурился.
— Закрыть хочу быстрее. Ладно, надеюсь, разберёмся, что за убийственный спектакль там случился. Может, загадка совсем несложная, просто мы ответа пока не видим.
— Всё возможно. Но я с этой барышней ещё поработаю, уж больно дело интересное. И как в университете анализы закончат — результаты пришлю. Ты тоже держи меня в курсе.
— Буду. А что ты про одежду говорил?
— Заберёшь у дежурного, там все её вещи. Они тоже… странные. Шуба богатая, как и вся верхняя одежда — явно с чужого плеча. А вот исподнее, судя по виду, своё. Там записка от меня есть, посмотришь.
— Отлично. По делу вроде всё. На воскресенье, есть планы?
— Я тут с медсестричкой познакомился из хирургии, в кинематограф зовёт, на мелодраму «Водопад жизни». И подружка у неё есть — говорит, миловидная. Не сходить ли нам вчетвером?
— Почему нет? Телефонируй, как условишься.
На том и попрощались.
Сев с увесистым мешком в служебный автомобиль, Дмитрий размышлял и анализировал разговор с Глебом. Эх, если бы всё было просто… Сыщик и так, откровенно говоря, чувствовал себя не в своей тарелке. Да, вернулся с войны, неплохо себя показал в полиции после перерыва, но дать ему целый отдел под руководство? В его-то возрасте? Есть люди старше, опытнее. Но нет. Вызвал под Рождество сам Карл Иванович Ламарк, начальник Сыскной полиции Москвы. Хвалил, руку жал и сообщил, что на него, Дмитрия Самарина, возложена серьёзная задача — возглавить новый отдел, который будет заниматься исключительно убийственными делами.
