— Элмер! О, Элмер, тише, ты пугаешь людей! Пожалуйста, говори по-русски!
"Элмер" скорчил забавную гримасу:
— Простите, пожалуйста! Я так волнуюсь! Я так люблю our beauties! [13]
— Наших красавиц, — подсказал Артур.
— Мы поняли, — высокомерно отвернулась второклассная советница.
"Как же, — мысленно не согласился Кривошапкин. — Вы по-английски между собой за ланчем последние новости обсуждаете, ага. По понедельникам. А по вторникам по-французски, в среду по-немецки, в четверг по-испански, а в пятницу по-китайски… или по-японски. Но матюжитесь-то всё равно по-русски!"
Серёга между тем, успешно перемежая русские и английские слова, рассказывал про то, что вот этих двухлеток уже махом выгоняют, они уже призы на соревнованиях берут, а этих вот будут продавать, а вот от этой пары ждут жеребёнка, который унаследует выносливость по материнской линии и скорость по отцовской… в общем, всё, как и советовал Кривошапкин.
Все три пожилые дамы слушали "Элмера" молча, даже не шевелясь. Что таилось на дне их глаз? Артур никак не мог понять.
Кажется… нет, загадывать рано.
— Эти гнедые станут основателями новой породы! — провозглашал Серёга и просто сиял от счастья, как монетка, только сошедшая с конвеера. — А эти! These black! These non-fading black! They are excellent! [14]
Алекс посматривала на Серёгу с интересом, и Кривошапкин, было, учуял внутри живота целый айсберг — неужели это и есть то самое чувство, что сводит женщину с мужчиной?! Но нет, интерес обозначился чётче: так некоторых женщин безотчётно влекут к себе йоркширские терьерчики и лысые кошки.
Итак, можно выдохнуть!
А вот на "Вирджинию" Алекс поглядывала с совершенно иным интересом.
Артур гордо расправил плечи и тут же натолкнулся на полный ненависти взгляд Сейфулина.
Пусть Аяз Вахитович и не был, по мнению Кривошапкина, особенно умным мужчиной, но понять, чего хочет женщина, умел.
А также кого хочет женщина.
Ну и что его самого она явно не хочет — тоже.
"Джинни" улыбнулась Алекс.
Алекс ответила на улыбку и подошла ближе.
"Джинни" погладила Алекс по руке.
Алекс обняла "Джинни" за талию и спросила:
— Do you speak Spanish?? [15]
— Hablo un poco… [16] — неожиданно для себя самого ответил Артур.
Ха!
Хорошо всё же Алекс придумала!
Только лучше б она какой-нибудь хинди знала или там японский… всё меньше шансов, что поймут.
И как только сам Артур не догадался, что Алекс может знать и другие языки — и что можно с ней поговорить на одном из них, чтоб другие ничего не поняли…
— Te gusta lo que era la noche? [17]
— Sí, caro, gusta fabulosamente! [18] — просияла Фрост, как снежинка на солнце.
"Крысиная Королева" ничего не замечала, Серёга расстарался на славу, и его слушали очень внимательно, зато Сейфулин, казалось, вот-вот взорвётся.
Покраснел, на лысине уже просто лужица пота…
Артуру стало на мгновенье даже жаль его.
— Те deseo, mi gatita… [19] — жарко выдохнул он на ухо Алекс.
И, не успела она ответить, как в воздух взлетели фотокарточки — альбом не вынес очередного ретивого рывка.
Уши заложило от вопля:
— I need a successor! [20]
Серёга стоял в позе приземляющегося Супермена, удивительно напоминая при этом взлетающего Карлсона.
Артур тяжело сглотнул и пролепетал:
— Се… Элмер! Элмер, что ты творишь?!
Но "Остапа несло". Он не реагировал на слабые призывы "жены". Его мозг был занят сверх-идеей!
— I need a successor! — взывал он ко всем трём головам "Крысиной Королевы", прижимая руки к груди. — The son who will love horses just like me! [21]
"Второклассная юристка" опалила "Джинни" жалобным взглядом:
— О чём он? Чего он хочет от нас?!
Артур от души пнул Серёгу коленом под зад.
— Эй, ты чего?! — возмутился Лавров.
— Ничего! — прошипел Кривошапкин, дотягиваясь до мочки уха товарища.
— Ай! Ты что! Озверел?! Больно!!!
— О, Элмер, ты так внезапно вспомнил русский!
Глаза Серёги округлились.
— Я… я всего лишь хотел сказать… ну… что мне нужно этого… как его… наследника, вот… — забормотал он извиняющимся тоном.
Аяз Вахитович задумчиво смотрел на Серёгу.
А взгляды "Крысиной королевы" вдруг стали понятны Артуру.
Все три дамы — о ужас! — прониклись внезапным уважением к бедному несчастному Элмеру Миллеру, который ищет наследника для своего "Гринвуда".
Саша как приклеился к Вере.
Нет, не так.
Они словно оба проросли друг в друга корнями переплетённых пальцев, нежных взглядов, сливающегося в поцелуях дыхания. Саша отмахнулся от Олега, когда тот напомнил про дела в Омске — мол, куда они денутся, в лес, что ли, убегут? А вот Алёшеньку спасать надо.
Олег подумал-подумал… да и поехал в Ухтомск с другом.
К тому же у него нешуточный интерес вызывала эта Ариадна-не-Ариадна. Она так и не назвала своего настоящего имени, старательно избегала говорить на какие-либо серьёзные темы, особенно, если они могли вывести её на воспоминания о прошлом, и Олег постепенно стал ощущать настоящий охотничий азарт.
Как же так? Обычно он от женщин бегал-прятался, а тут, вот, вроде и не прячется, и в то же время как золотая рыбка проплывает сквозь пальцы, неуловимая, эфемерная, неосязаемая… хотя, да. Вполне осязаемая и очень приятная на ощупь!
Водитель попутки высадил их под корявой бетонной глыбой, на которой неясно проступали перекошенные буквы "Ухтомск", и махнул рукой, типа, вам в ту сторону.
Впереди полетели на крыльях любви Саша и Вера.
За ними степенно пошли Олег и Ариадна.
Вскоре среди зарослей по обе стороны от дороги стали прослеживаться определённо культурные сады.
Саша и Вера вдвоём держали фотографию Алёши, что-то увлечённо обсуждали.
Олег будто бы невзначай взял Ариадну за руку.
Женщина вздрогнула, словно её ударило током.
— Тебе неприятны мои прикосновения?
Она помотала головой — волосы чёрной волной по плечам:
— Приятны…
— Тогда почему так странно на них реагируешь?
После долгого молчания и череды тяжёлых вздохов женщина, печально глядя вдаль, усмехнулась:
— Я хотела бы реагировать иначе, Олег. Но не получается. Я не могу забыть о том, что у нас с тобой нет будущего. Ты только не подумай, что я под ним подразумеваю всякие там штампы в паспорте и марш Мендельсона… — она остановилась, Олег тоже.
Теперь они смотрели друг на друга.
И Олегу не нравилась эта невыносимая тоска в её взгляде.
— Мне кажется, мне хватило бы… я даже боюсь называть срок, — у неё задрожали губы. — Не знаю, не знаю, недели? Двух? Да хотя бы двух дней! Ещё двух дней… Хотя бы одного дня, сверх того срока, что мне отпущен… если бы мне кто-то сказал, что я начну считать будущим всего один день!
