Все-таки в последние недели ходить Ирине стало тяжело. Пара шагов всего — и готово: сердце заходится, одышка, в глазах темнеет. Потому-то и радуется она, что до больницы — рукой подать. Коту этого не понять.
С облегчением сбросив босоножки, Ирина босиком прошлепала на кухню и жадно присосалась к носику чайника. Мысленно оправдываясь, поскольку нарушала запреты акушерки и доктора на обильное питье. Да пропади оно все пропадом, в конце-то концов! Пока сегодня дотопала до больницы вверх по холму, с нее семь потов сошло. Литр потеряла, не меньше. Надо же восполнять!
И восполнила. Чайник опустел подозрительно быстро. Ирина поставила его на стол, икнула и осторожно похлопала себя по огромному животу. Нет, прав все-таки Пал Палыч: питье срочно надо ограничить!
Улыбаясь собственному непостоянству, Ирина взглянула в окно: прямо за ним, на холме, красовалось убогое здание больницы. Метров триста всего.
О ноги требовательно потерся Трофим.
— Проголодался, обжора? Молоко будешь?
Кот утробно мяукнул. Будет.
Ирина открыла холодильник и взялась за приятно-холодную, запотевшую бутылку…
Дзынь!
В гостиной со звоном посыпалось стекло. От неожиданности женщина вздрогнула. Влажная бутылка, с готовностью выскользнув из пальцев, грохнулась на плиточный пол. И, разумеется, разбилась.
Трофим радостно заорал, прыгнул в самую середину образовавшейся молочной лужи и принялся торопливо ее вылизывать.
— Вот оно, кошачье счастье! — невесело усмехнулась Ирина и отправилась в гостиную.
Судя по всему, придется вставлять стекло в окне. А это — внеплановые хлопоты… вместо давно намеченного валяния с книжкой на диване.
Ну конечно, от оконного стекла остались лишь жалкие воспоминания. В виде торчащих по периметру рамы острых разнокалиберных осколков, хищно сверкающих на солнце.
— Твою мать! — с досадой воскликнула Ирина.
Весь пол у окна был усыпан битым стеклом. Женщина озадаченно посмотрела на свои босые ноги и побрела в прихожую. Кряхтя, натянула кроссовки и вернулась в гостиную.
— Как же оно разбилось-то? — поинтересовалась она у самой себя и озадаченно осмотрела пол. — Камнем, что ли, запустили?
Но камня нигде видно не было. Ирина подошла вплотную к окну и внимательно осмотрела раму. Осколки торчали вплотную друг к другу, окантовывая собой большущую дыру в форме звезды со многими лучами.
Женщина осторожно высунула голову наружу. Посмотрела вниз: почти от самой стены начинались грядки ее, Ирининого, огорода. Внизу, разумеется, никого не было.
Она повернула голову направо. И тут — никого.
Посмотреть налево Ирина не успела: на ее затылок вдруг навалилась чудовищная тяжесть, которая в мгновение ока пригнула, придавила женщину вниз, насаживая шеей прямо на торчащие из рамы осколки.
Боли она не почувствовала. Зато удивилась, успев заметить, как густо окрасились вдруг красным грядки под окном.
И тут же кто-то выключил солнце…
8 сентября, 12.05,
Кобельки, участковая больница
…То есть — абсолютно гладкими. На Алиных ладошках не было даже привычных складок, по которым так любят гадать цыганки и прочие предсказатели судеб. Не говоря уж о том, что папиллярный узор на пальцах отсутствовал напрочь. Лейтенант оказался прав.
— Так не должно быть, да? — тихо спросила Аля, вскинув на меня глаза. Теперь карие.
Я покачал головой:
— Не совсем. Так просто не бывает.
— Потому что не может быть никогда… — философски добавил участковый и опять уткнулся носом в чашку.
— Но вот же — есть! — справедливо возразила нам девушка, демонстрируя свои руки. И улыбнулась.
— Ага! — подтвердили мы с Михалычем хором.
А что еще нам оставалось делать? Ее улыбка оказалась железным аргументом. Да и факт, что называется, имелся налицо: перед нами стоял, вероятно, единственный человек на планете без отпечатков пальцев.
— Видите ли, Аля… — начал было я подводить теоретическую базу под это невероятное открытие, но продолжить не успел.
В кабинет ворвалась миссис Хад… тьфу ты, Клавдия Петровна, разумеется. На этот раз от ее давешней степенности не осталось и следа:
— Пал Палыч, скорее! Вас вызывают, срочно!
— Кто вызывает?! Куда?
— Да тут рядом, с холма только спуститься! Ирка Леонова, помните, утром вы ее смотрели? Ну беременная с шумом в сердце?!
— Помню, конечно. Что с ней?
— Не знаю точно. Соседка ее прибежала, кричит благим матом, толком ничего сказать не может. Все про кровь блажит. Истерика у нее. Машка ее валерьянкой отпаивает. Я только поняла, что Ирка то ли разбилась как-то, то ли порезалась… Словом, кровищи там — море!
— Ясно, на месте разберемся. Показывайте дорогу! — следом за Клавдией Петровной я выбежал в коридор. Лейтенант с Алей — за мной.
Там нас уже поджидал Антон Иваныч с «дежурным чемоданчиком» в руках.
— Не отставать! — деловито скомандовал он и рванул с места, будто заправский спринтер.
Бежать и в самом деле оказалось недалеко. Уже через пару минут мы ворвались в калитку небольшого одноэтажного дома. Фельдшер подлетел к двери, постучал в нее и, не дождавшись ответа, рванул на себя ручку.
— Заперто! — удивленно, даже обиженно констатировал он.
— Надо сзади зайти! Соседка что-то про огород твердила, — предложила Клавдия Петровна.
Я побежал за дом. Свита устремилась следом.
Повернув за угол, я увидел… И остановился как вкопанный. В спину тут же врезался участковый.
— Ты чего? — удивился он.
Я обвел рукой залитые кровью грядки:
— Поздно, Семен. Мне тут уже делать нечего. А вот тебе, кажется, работы добавилось! — и сел, где стоял, прямо на какую-то ботву.
— ……ь! — протяжно и как-то жалобно выругался лейтенант и уселся рядом. — Пятая!
Голова, лежащая под окном, удивленно смотрела на нас остановившимися глазами.
— Что скажешь, лейтенант? Опять несчастный случай? — ехидно поинтересовался я у Михалыча, когда он наконец вышел из дома.
Мы с Антоном Иванычем курили на крыльце. Вернее, Иваныч курил, а я, прислонившись затылком к перилам, тупо пялился в высокое равнодушное небо. Женщин мы сразу же прогнали обратно в больницу. Не для них это зрелище…
— Черта с два! — буркнул участковый. — Можно, конечно, было бы предположить, что потерпевшая по каким-то причинам потеряла равновесие, влетела головой в окно и напоролась на осколки…
— Но что-то мешает этому предположению, верно?
— Две вещи. Во-первых, Ирина в собственной гостиной оказалась в грязных уличных кроссовках. А она была большой аккуратисткой.
