— Леша, дверь, — бросил он, шагая по паркету. — Саня, твою дивизию, ты где должен быть?
Кобылин, бросившийся закрывать дверь, услышал лишь невнятное бормотание парня с карабином, что начал путано оправдываться. Наружная деревянная дверь закрылась без проблем, а с внутренней пришлось повозиться. Кобылин потянул ее на себя, но засов удалось задвинуть, лишь хорошенько дернув железное чудовище.
Обернувшись, Алексей увидел чудесную картину — Гриша, сжимавший в руках свое чудовищное орудие, что-то строго выговаривал парню с винтовкой. Борода напоминал сильно подросшего и одичавшего гнома — отросшие волосы разлохмачены, борода стоит дыбом, старое кожаное пальто, на пару размеров больше чем надо, свисает до самого пола.
— Температура упала, — рычал охотник. — Саня, я же тебе сказал, следи за котлом! И спрячь свою пукалку, пока никого не подстрелил!
Кобылин потер ладонями застывшие щеки, разгоняя кровь. Только сейчас он почувствовал, как тепло в доме. Не то что тепло, скорее жарко. Онемевшие руки и щеки уже начало щипать, и Кобылин понимал, что это только начало. А Борода все продолжал орать на парня, у которого уже даже шея налилась кровью и покраснела.
— Гриша, — позвал он, отнимая руки от лица. — У тебя тут баня есть?
Борода, поперхнувшись посреди очередной тирады, резко обернулся к другу и вытаращил глаза.
— Баня? — зловещим шепотом переспросил он.
— Да, она самая, — безмятежно отозвался Кобылин, отряхивая снег с колен. — Знаешь, с веничком там, с камешками…
— Баня, — севшим голосом обреченно повторил Борода.
— Всю дорогу о ней думал, — признался Кобылин, поглядывая на Саню, застывшего с открытым ртом. — А то запсел я на этих чердаках. Еду и думаю, значит, как мыться буду. С березовым веничком и мочалкой, это чтоб обязательно, в приказном порядке.
Григорий медленно выдохнул, запустил лапу в бороду, а потом заржал.
— Кобылин, — прорычал он, подходя ближе и обнимая его за плечи свободной рукой. — Леха! Вот за что тебя люблю, так это за оптимизм.
Охотник похлопал друга по плечу и ухмыльнулся.
— Рад тебя видеть, Гриша, — сказал он. — Живой и при деле. Ну, рассказывай, что тут за фигня творится?
Борода сразу помрачнел, перестал улыбаться и, нервно забарабанил пальцами по длинному стволу своего орудия.
— Вот что, — наконец сказал он, скидывая с плеча лямку и сгружая огнемет на пол, словно простой вещмешок. — Давай сначала дело, потом разговоры. Саня!
Здоровяк, судорожно сжимавший карабин, вздрогнул, как от удара. Его оттопыренные уши сияли алым, как стоп-сигналы, но при этом парень хмурился — видно, не привык выслушивать нравоучения.
— Что? — басом осведомился он.
— Прошу тебя, сходи в подвал, проверь котел, — миролюбиво произнес успокоившийся Григорий. — А я проведу Алексея по дому да расскажу ему, что к чему.
Саня кинул быстрый взгляд на Кобылина, потом демонстративно пожал плечами, взял карабин под мышку и побрел к винтовой лестнице, что вела, как догадался Алекс, и наверх и вниз.
— Чудовищная планировка, — шепнул Кобылин другу. — Ни на секунду не подумал, что это твой дом.
— Оно верно, — буркнул Борода, проверяя, заперта ли дверь. — Дом этого обормота. И это он во всем виноват.
— В чем? — быстро спросил Кобылин.
— Видишь ли, Леха, — медленно сказал Борода, увлекая охотника за собой. — У нас тут Карачун.
— Это я уже понял, — отозвался Кобылин. — А подробнее?
— Натуральный Карачун, — со вздохом повторил Григорий и, наткнувшись на серьезный взгляд друга, пояснил: — Карачун — это дух холода и тьмы. Этакий злой бог. Это если вкратце, не углубляясь в путаные легенды.
— Так, — произнес Кобылин, оглядываясь на огнемет, лежащий на полу у входа. — Здесь безопасно?
— Сейчас да, — ответил Григорий. — В дом им не попасть, пока здесь тепло. Уже проверено.
— Злой дух холода и тьмы, — протянул Алексей. — И он не в настроении, как я понял, да?
— Может, и не он, — задумчиво протянул Григорий. — Но в целом что-то похожее. Местный дух, хранитель местности, имеющий отношение к зиме и холоду. Саня, мать его за ногу, своим строительством растревожил, вот этот дух и пошел вразнос. Выпустил мелких тварей, что могут замораживать все вокруг. И заморозил, к чертям, весь поселок.
— Сколько? — отрывисто спросил Кобылин.
— Десять душ — точно, — хмуро отозвался Борода. — Еще семерых я вывел, когда сообразил, что происходит.
— Позавчера началось?
— Да, — Григорий кивнул. — С тех пор сидим тут, поддаем жару и нос не высовываем наружу.
— Значит, они боятся тепла, — пробормотал Кобылин.
— Боятся, — отозвался Борода. — И огня.
— Кстати, где ты взял огнемет? — спохватился охотник. — Только не говори, что с собой привез.
— Собрал в первый же день, — буркнул Борода. — У этого обормота тут гараж вполдома и мастерская в нем.
— А чего на газу? Не мог горючки намешать?
— А толку-то. Лучше так — быстро и горячо. Отпугивает гаденышей на раз. Они не материальные, горючка к ним не прилипнет, а вот полоснуть огоньком — это им как серпом по…
— По чему? — с живым интересом осведомился Кобылин.
— В том-то и дело, не по чему, — с огорчением признался Борода. — Давай сюда.
Григорий услужливо распахнул перед ним большую деревянную дверь с медной ручкой, и взору Кобылина предстала огромная комната. Вдоль стен стояла бытовая техника — стиральная машина рядом с раковиной, стойка с посудой, два холодильника, столики… Увидев газовую плиту с вытяжкой, Кобылин сообразил, что это кухня. Посреди комнаты стоял огромный круглый стол, за которым сидело четверо человек, закутанных в невообразимое тряпье. Они довольно бодро прихлебывали чай из одинаковых белых пластиковых кружек и о чем-то бубнили. Присмотревшись, Кобылин с удивлением опознал в теплой компании трех старух и одного древнего дедка с седыми усами, тронутыми никотиновой желтизной.
— Это все? — тихо ужаснулся Кобылин.
— Еще сам Саня да Петрович дежурит в гараже, — так же тихо отозвался Борода.
Старики, увидев гостей, загомонили. Говорили быстро, хором, да так, что ничего толком нельзя было разобрать, в основном жаловались, но на что именно — охотник так и не понял. Кажется, на все разом. Кобылин аж попятился под таким акустическим натиском.
— Тихо! — гаркнул Гриша, шагнув к столу. — Хорош бубнить. Давайте еще чайку, грейтесь, пока есть чем.
Кобылин покосился на газовую плиту, на которой горели все конфорки, и тихонько попятился к выходу. Борода тем временем успокаивал вцепившуюся в его рукав старуху — маленькую, сгорбленную, весившую, казалось, не больше птицы. Но из-под вязаной шапки бодро блестели живые глаза, а сухонькая ручка крепко держала рукав кожаного пальто Бороды.
