Я обхожу стол и встаю перед полкой с адресными книгами. Затем снимаю одну и просматриваю. Каждая заключает в себе записи пяти лет, и каждому году отведен отдельный линованный блок с разделителем. Я открываю последний — этот год — и пролистываю его в поисках записей о третьем этаже. В колонке 3F кто-то простым карандашом перечеркнул слово «свободно» и аккуратным почерком написал «Мистер и миссис Бишоп». Пролистнув назад, я выяснила, что до этого квартира 3F два года пустовала, а еще раньше сдавалась некоему Биллу Лайтону. Я закрываю книгу, водворяю ее на полку и тянусь за следующей.
— Что-то ищете? — спрашивает мисс Анджели. В ее голосе чувствуется легкое напряжение.
— Просто любопытствую, — говорю я, просматривая записи о своей квартире. Все еще мистер Лайтон. Потом появляется мисс Джейн Олингер. Я задумываюсь — судя по картинке, которую показали стены, это произошло больше десятилетия назад. К тому же девушка была слишком молода, чтобы жить в одиночестве. Я возвращаю и эту книгу, беру следующую.
Снова мисс Олингер.
А перед ней мистер и миссис Альберт Локк. Недостаточно давно.
А перед ними — свободно.
Вот так обычные люди знакомятся с прошлым.
Затем появляется мистер Кеннет Шоу.
А потом я нахожу то, что искала. Черную стену, мертвое пространство между воспоминаниями и убийством. Я веду пальцем по колонке.
Свободно.
Свободно.
Свободно.
Это не просто колонка. Это уже целая книга гласит «Свободно». Я продолжаю пролистывать книги под напряженным взглядом мисс Анджели. Осталась последняя синяя книжка с подписью «1950–1954».
В 1954 году здесь по-прежнему никто не живет, но, открыв разделитель 1953 года, я замираю.
Колонки 3F нет вообще. Нет всего третьего этажа. Нет и года.
На их месте нетронутые листы. Я пролистываю 1951-й и 1952-й. То же самое. Никаких записей про убитую девушку. Вообще ни о ком. Все эти годы пропали. Первый год, 1950-й, отмечен, но в графе 3F не написано имени. Что сказала Линдси? Никаких записей и сведений. Подозрительное молчание.
Я роняю книгу на стол, чуть не расплескав чай мисс Анджели.
— Вы что-то побледнели. С вами все в порядке?
— Тут не хватает некоторых частей.
Она хмурится:
— Книги очень старые. Возможно, что-то вывалилось и потерялось.
— Нет, — отрезаю я. — Это сделано намеренно.
Квартира 3F пустовала почти два десятилетия после загадочно исчезнувшего промежутка времени. Убийство совершили в эти годы.
— Наверняка, — говорит она больше себе, чем мне, — эти части где-то хранятся.
— Да, я… — И тут меня осеняет: — Вы правы. Вы совершенно правы.
Кто бы это ни сделал, он считался лишь с уликами, хранящимися во внешнем мире, но в Архиве все так просто не уничтожить. Я буквально вылетаю из кресла.
— Спасибо вам огромное за помощь! — выпаливаю я, подхватываю книжку, ставлю ее на полку и спешу дальше.
Мисс Анджели удивленно поднимает брови:
— Но я ничего такого…
— Наоборот. Вы просто волшебница. Спасибо. Спокойной ночи!
Я бегу наружу, в вестибюль Коронадо, и, еще не добежав до двери, снимаю кольцо и вытягиваю ключ из-под воротника.
— Что привело вас в Архив, мисс Бишоп?
За столом Лиза.
Она поднимает на меня глаза, и ручка зависает над фолиантами, громоздящимися у таблички «Соблюдайте тишину», — наверняка это ее придумка.
Ее волосы, как всегда, собраны в пышный пучок, а из-за темно-зеленой роговой оправы за мной следит цепкий, но добрый взгляд. Лиза — Библиотекарь, как Патрик или Роланд, но в отличие от них внешне она гораздо лучше соответствует подобной должности. Если не обращать внимания на то, что один глаз у нее стеклянный — память с тех времен, когда она была членом Отряда.
Я смущенно мусолю в руках ключ.
— Не могла уснуть, — вру я. На самом деле еще не так поздно. Это мой привычный ответ, наподобие того, как в обычном мире люди обмениваются вопросами «как дела» и ответами «нормально» и «хорошо». — Прикольно выглядит, — киваю я на ее ногти. Сегодня у нее золотистый маникюр.
— Думаете? — Она с удовольствием смотрит на них. — Я нашла лак в каком-то старом шкафу. Роланд сказал, сейчас это последний писк.
Я ничуть не удивлена — в дополнение к чтению бульварных журналов, у Роланда есть еще одна слабость — разглядывать новоприбывшие Истории.
— Точно, он в этом разбирается.
Она перестает улыбаться:
— Мисс Бишоп, чем я могу помочь?
Ее загадочные цепкие глаза следят за мной.
Я на мгновение теряюсь. Я бы могла рассказать ей о том, что ищу, но скорее всего мной уже израсходован весь месячный норматив Лизиного терпения — слишком часто я ходила к Бену. И никаких подношений и сувениров из внешнего мира, способных заинтересовать ее, у меня нет. С Лизой мне спокойно и уютно, но если я попрошу ее и она откажет, мне уже не пройти мимо стола.
— А Роланд здесь? — непринужденно спрашиваю я. Ее взгляд на мгновение вспыхивает, но затем она снова утыкается в свои фолианты.
— Девятое крыло, третий зал, пятая комната. Последний раз видела его там.
Я улыбаюсь и шагаю к дверям.
— Повторите, — приказывает Лиза.
Я закатываю глаза, но бубню, как попугай:
— Девять, три, пять.
— Не заблудитесь, — предупреждает она.
Я прохожу в Атриум и замедляю шаги. Стекло в потолке потемнело, будто на небо над ним опустилась ночь. Несмотря на это в Архиве светло, хотя не видно ни одной лампы или люстры. Когда шагаешь по залам, словно погружаешься в бассейн с водой. Восхитительной, свежей, кристально чистой водой. Она придерживает тебя и омывает волнами. Это потрясающее ощущение. Дерево, камень, витражи и тишина. Я усилием воли заставляю себя опустить голову и уткнуться взглядом в пол. Повторяя как заклинание: девять-три-пять, — я выхожу из Атриума. Здесь легко впасть в блаженное оцепенение.
Сверху Архив, наверное, походит на лоскутное одеяло — с годами к нему добавляются все новые и новые отсеки. В одной части холла, который я прохожу, отделка из более светлой древесины, а таблички на ящиках поистерлись. Я подхожу к пятой комнате, и здесь уже все по-другому — мраморная отделка и низкие потолки. Здесь много разных мест, и неизменно только одно — всепоглощающая тишина.
Роланд стоит у открытого ящика спиной ко мне. Его ладонь лежит на плече какого-то человека.
Стоит мне переступить порог, и одним тихим, почти неразличимым движением он закрывает ящик и поворачивается ко мне. Я замечаю, что его глаза полны невыразимой грусти, но пролетает мгновение — и он снова становится самим собой.
