«Перевести напряженный пневмоторакс в открытый», — будто мантру повторял я про себя фразу из учебника по хирургии.
А это значит, что мне придется поставить в грудную полость Мишки специальный дренаж, чтобы отсасывать поступающий в нее воздух.
Нужное в чемоданчике упорно не находилось. Вернее, находилось, но не все. Большой шприц Жанэ отыскался моментально, да и немудрено: огромный прибор занимал собой добрую четверть саквояжа. Перчатка и одноразовая капельница тоже не стали проблемой. Но вот где раздобыть специальный стилет для пункции с уже надетым на него катетером?
Краем глаза я посматривал на Мишку. Тот посинел ее больше и начал закатывать глаза.
— Клавдия Петровна, кислород ему дайте, живо! А потом возьмите флакон с физраствором и разведите в нем фурацилин. Будем дренаж ставить. По Бюлау! — невесть зачем уточнил я авторское название манипуляции. Вряд ли, конечно, фельдшерица его слышала.
Ошибся. Клавдия Петровна быстренько приспособила к лицу малыша маску кислородного ингалятора, развела фурацилин и принялась споро отрезать ножницами пальцы от резиновой перчатки. Для дренажа. Старик Бюлау в Кобельках явно был популярен!
Оставив бесплодные попытки отыскать стилет, я решил импровизировать дедовскими методами. Вооружился банальным скальпелем и склонился над Мишкой. Тот уже был без сознания. Ну что ж, по крайней мере, можно обойтись без анестезии. Нет худа без добра!
Нащупав пальцами нужное межреберье, я вонзил в него скальпель…
— Ай, доктор, вы что?! — заверещала Зара и принялась хватать меня за руки.
От неожиданности я едва не протолкнул лезвие глубже, чем следовало.
— Отойди, Зарка, доктор знает, что делает! Мишка твой ребром легкое проткнул, надо лишний воздух вывести. Иначе — помрет! — весьма доходчиво разъяснила ситуацию Клавдия Петровна и быстренько выпихнула плачущую цыганку из комнаты.
— Спасибо! — с облегчением выдохнул я и продолжил работу.
— Не за что! — ответила фельдшерица и протянула мне отрезанную от капельницы прозрачную трубку. — Это ставить будете?
— Ага! — уже не удивляясь, подтвердил я. И ввинтил трубку в только что проделанную дырку в Мишкиной груди.
А Клавдия Петровна уже подсоединяла к другому концу шприц Жанэ с фурацилином. Я принял его из ее рук и осторожно потянул за поршень. По трубке в шприц пробежало немного крови. А потом — пошел воздух. Поршень шел с небольшим усилием.
Пятьдесят кубиков…
Сто…
Двести…
Триста…
На пятистах миллилитрах поршень уперся в заднюю стенку шприца.
— Зажать! — скомандовал я.
Клавдия Петровна с готовностью пережала зажимом трубку. Я отсоединил шприц, вернул поршень в исходное положение и подсоединил вновь. Фельдшерица освободила трубку.
Еще двести…
Триста…
Триста пятьдесят…
Поршень двигался заметно туже. Я взглянул в лицо малыша: синева явно уменьшилась, да и дышит теперь намного спокойнее.
Четыреста двадцать.
Все. Поршень остановился. Воздух в шприц больше не поступал. Хочется верить, что и легкое расправилось.
— Зажать!
Опять зажим на трубке. Фельдшерица без моих команд приладила к свободному концу трубки палец от резиновой перчатки со вставленной в него спичкой. И засунула получившийся клапан во флакон с фурацилином. Простая, но чертовски эффективная конструкция! Имени Бюлау.
Мишка открыл глаза. Дыхание его стало совсем спокойным, гадкая синева ушла. Из трубки, погруженной в желтый раствор, время от времени вырывались пузырьки воздуха. Дренаж работал.
— Как дела, молодой человек? — улыбаясь, спросил я пацана.
Вместо ответа он показал мне большой палец. И тоже улыбнулся.
— Клавдия Петровна, пригласите мать!
Зара влетела в комнату и с разбега грохнулась на колени у постели сына, уронив голову ему на живот. Роскошные черные волосы блестящим одеялом укрыли всего Мишку.
— Мам, ты чего? — все еще улыбаясь, поинтересовался он.
Зара встрепенулась. Она подняла голову и недоверчиво всмотрелась в лицо сына:
— Мишенька? Золотой мой, тебе лучше?!
— Ага! — гордо ответил он.
Цыганка вспорхнула с пола и повисла на моей шее. Что-то бессвязное шепча по-своему, будто в бреду.
— Все уже хорошо, Зара. Самое страшное позади. Сейчас мы вызовем «скорую» из района, и Мишку отвезут в больницу. Отлежится недельки две — и будет как новенький! — поглаживая по спине бормочущую женщину, приговаривал я.
Потом, в ожидании «перевозки» из района, мы все сидели на кухне у Зары и пили безумно вкусный чай, заваренный на каких-то травах. Вернее, все, кроме Мишки. Парень, намаявшись, мирно спал в своей постели под аккомпанемент тихого бульканья пузырьков во флаконе.
Поглядев на часы, я покачал головой: мы уже почти два часа пробыли в этом доме. А в больнице — куча народу приема ждет!
— Клавдия Петровна, боюсь, вам придется вернуться в больницу. Иначе Мария Глебовна там костьми ляжет! Так что собирайтесь. Кеша вас отвезет и за мной вернется, — прервал я почти семейную идиллию.
Фельдшерица с водителем с сожалением оторвались от своих чашек и засобирались.
— Только чемоданчик оставьте на всякий случай! — попросил я, очень надеясь на то, что такого случая не будет.
Зара проводила их до машины и вернулась. Уселась напротив, подперла подбородок руками и принялась сверлить меня огромными черными глазами. Чтобы скрыть неловкость, я уткнулся носом в чашку.
— Вы вчера только приехали, Пал Палыч, верно? — поинтересовалась вдруг цыганка.
Я кивнул:
— Вчера.
— А ведь вас уже присушил кто-то тут, в Кобельках! — торжественно констатировала она.
Я поперхнулся чаем. Прокашлявшись, поинтересовался:
— Это как так «присушил»? И кто же?
Зара улыбнулась.
— Женщина ваше сердце заняла. Да прочно-то как! — прищурясь, она посмотрела мне в грудь, будто и в самом деле разглядев «занятое сердце» сквозь одежду и тело. — А вот кто — не скажу. Знаю только, что не наша она. Не здешняя. Красивая, наверное?
— Очень! — машинально подтвердил я. И покраснел, сообразив, что попался.
Цыганка рассмеялась и взялась чайник.
— Еще чаю, Пал Палыч? Да вы не смущайтесь, это же хорошо, когда любишь. Главное это. Многих любят, многие думают, что любят… А вот так, чтобы по-настоящему, из души — немногим дано. Счастливый вы, доктор!
— Наверное… Только я и сам пока еще не понял, люблю ли… — ни с того, ни с сего разоткровенничался я с Зарой.
— Поймете. Обязательно поймете. А когда поймете — не испугайтесь. Многие пугаются той силы, которой полна настоящая любовь… и бегут от нее. Чтобы никогда больше ее не встретить. Вы — не убегайте! — строго сдвинув брови, приказала цыганка.
