Выдержка из колонки «Разгульная Наследница» Жустины Д. для еженедельного желтого газетного листа «Городские сплетни».
Глэдис не просыпалась уже седмицу. Каждый день я приезжала к ней в лечебницу Святой Угодницы Катарины и первым делом прощупывала на ледяном запястье несмелую ниточку пульса. Жива ли моя верная наперсница? Со стороны казалось, что она не дышала и выглядела мертвой: ногти посинели, черты лица заострились, под глазами темнели почти черные тени. Профессор утверждал, что летаргический сон у Глэдис случился из-за магического наркотика «Звездная пыль»[10]. Она слишком много вдохнула похожего на блестящую пыль порошка, а потому впала в летаргический сон.
Как заставить бедную жизнь проснуться и прийти в чувство немедленно, лекарь не знал. Звездная пыль считалась тяжелым ядом, эликсира от него пока не придумали. Мы были вынуждены ждать, когда тело бедной дуэньи, измученное недавно перенесенной горловой жабой, окрепнет настолько, что само победит магический дурман.
Закрыв роман, я положила толстый томик в стопку к другим книгам. Профессор посоветовал читать спящей наперснице вслух. Мистическая история о призраках не понравилась пациентке из соседней палаты, лежавшей с переломом двух ног, о чем она недовольно заявила лекарю, сказав, что после моего чтения не спала всю ночь, а над философским трактатом о смысле жизни заснула я сама. С невольной слушательницей мы сошлись на эротических рассказах, хотя наверняка Глэдис посчитала бы их крайне неприличными.
– До завтра, нима Петунья! – крикнула я пациентке из соседней палаты.
– Удачи вам, Анна, – отозвалась она и вдруг попросила: – Коль мы теперь немножко знакомы, то могу я попросить вас об услуге?
– Пожалуйста, Петунья.
– Придите завтра в своем бирюзовом платье, мне до слез хочется увидеть, настолько ли вы очаровательны в нем, как пишут в светских сплетнях.
На секунду я опешила, а потом соврала:
– Я испортила платье и выбросила его.
– Какое расточительство, – вздохнула Петунья. – Можно было продать на аукционе. Вы, золотая молодежь, совершенно не умеете зарабатывать монеты.
– Пока, моя дорогая Глэдис. – Я потрепала дуэнью по ледяной руке и, затянув плащ, вышла из палаты.
Погода как будто устраивала по Глэдис поминки. Всю седмицу небо скрывала серая хмарь, точно давившая на голову. Дождь то заряжал с утра до вечера, то делал паузы и возвращался, набравшись сил. Набухла и напиталась водой Эльба, выбралась из каменных берегов, залезла на набережную.
Выйдя из дверей лечебницы на шумный проспект, я открыла зонт, подхватила одной рукой длинную юбку, но только сделала шаг на пешеходную мостовую, как налетела на высокого мужчину.
– Извините, суним, – охнула я, отскакивая от бедняги, но незнакомец так сильно торопился, что, кажется, не заметил меня. С удивлением я выглянула из-под купола зонта и вдруг в суетливом сутулом суниме узнала Генри.
Недолго думая, я бросилась следом за ним, однако подлец перебежал на другую сторону проспекта перед городским омнибусом. На некоторое время Генри исчез из виду, скрытый тяжелой каретой. Стоя на краю пешеходной мостовой, я старалась отыскать его среди толпы, спрятанной от дождя под зонты и капюшоны непромокаемых плащей. И когда мерин, наконец, протащил тяжелый экипаж, то оказалось, что Генри уже забирался в наемную карету.
– Стой, Генри! – выкрикнула я, но городской гвалт поглотил мой вопль.
Хлопнула дверь закрытого кэба. Лошадка, понукаемая возницей, тронулась с места. На днище между колесами болталось грязное ведерко. Мне оставалось либо бессильно проследить, как Генри исчезает очередной раз, либо последовать за подлецом.
Карета с гербом Вишневских, запряженная племенной кобылой, для слежки была слишком заметна. Тут прямо передо мной остановился наемный кэб и выпустил на дождливую мостовую пузатенького клерка в широком плаще, с подножки наступившего в лужу. Закрыв зонтик и подхватив юбки, я бросилась к вознице.
– Суним, если вы поспеете вон за тем экипажем с ведром на днище, я заплачу три серебра!
Кучер проследил за моим пальцем, указывающим на удаляющийся кэб, и ухмыльнулся:
– Как нечего делать, нима!
Я вскарабкалась в салон, подвязала на одном окне затянутую кожаную занавеску и, не обращая внимания на дождь, то и дело выглядывала наружу, проверяя, куда мы едем. Через полчаса преследования стало ясно, что Генри направлялся в район Зеленой мостовой.
В делах слежки мой возница оказался тертым калачом и, чтобы не вызвать подозрений, специально остановил экипаж на другой стороне улицы. Через окно я видела, как Генри вышел, мне пришлось выпрыгнуть из кареты.
– Суним, вы можете подождать меня здесь? – Я протянула вознице на одну серебряную монету больше.
– Не торопитесь, нима, – довольный моей щедростью согласился он. – Я буду ждать вас до темноты.
Генри, между тем, повернул в переулок, и, не дослушав кучера, я бросилась следом. Под ногами хлюпала зеленоватая грязная жижа, от колес экипажей в разные стороны летели зеленоватые брызги. Ботинки промокли, подол платья потемнел и по краю окрасился в едко-изумрудный цвет заживляющего порошка. Мостовая нехорошего района словно помечала меня.
Рядом со зданием, украшенным сверкающей надписью «Лунный театр», мне, наконец, удалось нагнать Генри. Я схватила его за локоть.
– Стой!
С недоумением ко мне оглянулся усатый тип, совершенно не похожий на приятеля Влада.
– Извините, – пробормотала я с едва заметным поклоном, выпустила руку незнакомца. Встав на цыпочки, я крутилась на месте, отчаянно пытаясь найти в толкучке Генри. Неожиданно его высокая, худая фигура в старомодном зеленом камзоле мелькнула на другой стороне театральной площади. Он нырнул в проулок и исчез из поля зрения.
Кинувшись следом, я оказалась в зловонном тупике с единственной замусоленной дверью, неожиданно оказавшейся тяжелой, точно сделанной из железного дерева. Внутри меня встретил высокий плечистый тип. С хмурым видом, сложив мощные руки на груди, он смотрел на меня сверху вниз.
– Вы от кого, нима? – произнес он гулким басом.
Не придумав ничего получше, я выудила из ридикюля личную карточку с гербом Вишневских и протянула охраннику. Он прочел имя, вытесненное золотыми буквами на бархатистой бумаге, смерил меня внимательным взглядом, а потом, не произнеся ни слова, отодвинул кожаную занавеску с поблескивающим в полотнище магическим камнем для звуконепроницаемости.
Стоило оказаться по другую сторону занавеси, как в лицо пахнуло винной духотой и оглушило криками. Помещение оказалось набитым возбужденными людьми, сгрудившимися рядом с высокой клеткой. За спинами зрителей мне было не видно, что происходило на арене, но, судя по всему, народ ждал начала боя.
