Тина сидела в гостиной и пила восхитительный кофе. Его сварил тот самый седоусый полицейский, который стерег их с Алексом в машине. Из открытого подвала доносился знакомый стук, но теперь он не вселял страх: это трудились, разбирая камни, Андре с товарищами.
Женщина взглянула на часы: работы в подвале продолжались уже почти час. Неужели Мессанж все-таки успел откопать амфору, пока зализывал раны в подвале после неудачной атаки? Или еще проще: бандиты просчитались и никакого клада в подземелье нет вообще?
Внезапно стук прекратился. Раздались приглушенные радостные возгласы. Сердце Тины сжалось: неужели нашли?! Она с невольным сожалением поставила чашку с недопитым кофе на столик и выбралась из кресла.
Из кухни вышел сияющий Андре. Обеими руками, словно младенца, он прижимал к груди небольшую… амфору! Все-таки амфору!
— Нашли?! — выдохнула она.
— Как видите. От вашего подвала, правда, мало что осталось! — улыбнулся лейтенант и осторожно положил находку на столик.
Тина присела рядом на корточки, рассматривая амфору. Ничего необычного в ней не было: простой глиняный сосуд с двумя ручками и вытянутым, сходящим на нет дном. Даже рисунка никакого нет. Амфора вполне могла быть и очень древней, и сделанной неделю назад в одной из многочисленных здешних сувенирных мастерских. Тина почувствовала разочарование и закипающую в глубинах души злость: это что же, ради вот этого невзрачного горшка ее хотели убить?!
— Ну что, откроем ее? — голос Андре заставил ее отвлечься от обидных размышлений.
Тина только теперь заметила, что горловина сосуда наглухо залита воском. Она пригляделась: в желтоватой застывшей массе четко был виден пятиугольный отпечаток с рисунком Акрополя. Или не Акрополя, но другого храма, очень на него похожего. Женщина осторожно взяла амфору в руки. Та оказалась неожиданно легкой. Неужели пустая? Да нет, бред какой-то: зачем так тщательно запечатывать пустой горшок?
Тина слегка потрясла амфору. Внутри явственно что-то тихо стукнуло, перекатываясь. Что-то очень легкое…
— Я думаю, там что-то бумажное… или вроде того. Слышите шорох? — Лейтенант присел рядом с ней.
Она еще раз потрясла сосуд, на этот раз смелее. Внутри и в самом деле что-то шуршало.
— Зачем прятать в амфору бумагу?! — изумилась Тина.
— Ну, например, чтобы сохранить какой-нибудь важный документ в целости и сохранности. Сосуд запечатан герметически, хранится в подвале. То есть при постоянной температуре и влажности. В таких условиях бумага может храниться веками.
— И что же это может быть за документ?
— А к чему гадать? — Андре пожал плечами. — Давайте откроем, и дело с концом.
— И в самом деле, что это я… — Тина взяла со столика нож для бумаг и принялась сосредоточенно ковырять воск.
— Позвольте мне! — Офицер мягко, но решительно отобрал у нее нож и амфору, несколькими движениями вскрыл горловину. Весело взглянул на затаившую дыхание женщину:
— Ну-с, прикоснемся к тайне? — и опрокинул сосуд.
На стол с легким стуком выпал небольшой рулончик бумаги. Нет, даже не бумаги: загадочный предмет более всего напоминал туго скрученную полоску светлой, тонко выделанной кожи. Две головы тут же склонились над свитком.
— Что это? Кожа? — почему-то шепотом спросила Тина.
— Не совсем. Боюсь ошибиться, но, по-моему, это пергамент. До изобретения бумаги люди писали на нем, — так же шепотом ответил Андре.
— Значит, это что-то древнее?
— Вполне возможно. Потом можно будет определить возраст этой штуки в нашей лаборатории, если захотите.
Тина осторожно потрогала свиток пальцем. Пергамент оказался на ощупь похожим на папиросную бумагу. Женщина прижала свободный конец свитка к столу и, не дыша, другой рукой медленно и бережно развернула пергамент на столе.
Середину узкой полоски занимал рисунок. Даже не рисунок, нет, скорее — таблица. Десять столбиков по десять клеток в каждом. Итого сто. В каждой клетке — по одной точке, причем исключительно у одной из трех сторон своей ячейки. Нижняя граница всех клеток оставалась свободной. Точки располагались в совершеннейшем, казалось, беспорядке. Над верхним рядом клеток была еще одна точка. И — все!
— Это что? — Тина в недоумении посмотрела на Андре.
— Понятия не имею, — лейтенант, похоже, был озадачен не меньше ее. — Наверное, шифр какой-то.
— И как его прочесть?
Андре озадаченно потер переносицу.
— Ну… насколько я понимаю, нужен ключ. Ключ к шифру.
— И где его взять?
Офицер пожал плечами и, подняв амфору, потряс ее над столом. Пусто.
Тина в задумчивости вертела в руках бесполезный листок пергамента. Давешние злость и обида нахлынули с новой силой. Неужели из-за этого никчемного клочка таким чудовищным образом изменилась ее жизнь? За какие-то несколько часов она, Тина, превратилась в запуганного параноика, заложницу в собственном доме, убийцу, наконец! И ради чего все это? Ради идиотской головоломки?! Ее губы задрожали. Женщина швырнула пергамент на стол и, закрыв лицо руками, затряслась от сдерживаемых рыданий.
Андре осторожно обнял ее за плечи. Тина уткнулась лицом ему в грудь и зарыдала в голос, уже не пытаясь сдерживаться. Лейтенант, неловко поглаживая ее по спине, бормотал что-то успокаивающее, но женщина не слушала. Ей отчаянно хотелось выплеснуть из себя со слезами весь ужас, пережитый за прошедшую такую длинную ночь. А этот полицейский просто-таки источал надежность… Тина, забыв о приличиях, обеими руками обняла Андре за шею, продолжая орошать слезами его форменную рубашку.
Лейтенант не отстранился. Наоборот, он крепче прижал к себе плачущую женщину, не переставая утешительно нашептывать ей что-то о том, как все теперь будет хорошо, что самое страшное уже позади, что они найдут специалиста и раскроют шифр, что подвал ей отремонтируют, а дверь — поставят новую… и еще много-много всякой ерунды, которая, при всей ее незначительности, странным образом Тину успокаивала.
И успокоила-таки окончательно. Всхлипнув напоследок, она с явной неохотой оторвалась от Андре. Виновато подняла на него заплаканные глаза и, отчаянно краснея, прошептала:
— Простите меня ради бога! Не знаю, что на меня нашло…
Лейтенант улыбнулся и осторожно стер слезы с ее щек:
— Ничего. Вам просто нужно было выплакаться. Я понимаю.
Тина забралась с ногами в кресло и, устроившись поуютнее, спросила:
— Так что же все-таки мне делать с этим… шифром? Думаете, стоит тратить время и силы на попытки его разгадки?
— Как знать? — Андре взял в руки пергамент и уселся на диван напротив. — Судя по активности ваших незваных гостей, этот листок представляет какую-то ценность. Причем немалую. По крайней мере, для них.
— У них наверняка был ключ! — осенило Тину. — Нужно обыскать тело Смита, может ключ у него!
Полицейский покачал головой.
— Уже обыскали. Ничего похожего, смею вас уверить. Кроме того, у бандитов, скорее всего, ключа и не было. Если ваш родственник, как его…
— Димас Антониди.
— …Если Димас рассказал им об амфоре не по своей воле, он мог и умолчать о том, что информация на пергаменте зашифрована. Зачем отдавать врагу все козыри?
— А если все-таки они и в самом деле действовали по поручению Димаса?
— Нелогично, — Андре усмехнулся. — Что мешало ему самому приехать к вам и спокойно, без угроз и перестрелок, забрать сосуд? Заодно и выпить на радостях хорошего вина со вновь обретенной родственницей. К чему было городить огород? Нанимать адвокатов, платить им деньги, впадать в банальную уголовщину, привлекать внимание полиции, наконец?
— Пожалуй, вы правы. Но что же все-таки делать с шифром?
Лейтенант встал.
— Знаете, а ведь я, кажется, знаю, кто может помочь! Подождите минуту, — и вышел из гостиной.
Вскоре он вернулся вместе с единственным полицейским, одетым в штатское.
— Это Никас. Наш эксперт. Ему по должности положено разгадывать ребусы! — смеясь, Андре похлопал смутившегося Никаса по плечу.
— Увы, есть ребусы, которые мне не по плечу… но таких мало! — заявил эксперт, пожимая руку Тине.
— А как насчет этого? — лейтенант протянул ему лист с загадочной таблицей.
Никас поправил очки и осторожно взял пергамент из рук Андре. Поднес почти к самому носу, зачем-то понюхал. Потом положил листок на стол и, шлепнувшись в кресло, углубился в изучение загадочных символов. Наступила тишина.
Тина и Андре робко стояли поодаль, не решаясь нарушить покой ученого. А тот вертел пергамент так и сяк, смотрел на него под разными углами, принимая для этого подчас совершенно непотребные позы, беззвучно шевелил губами и закатывал глаза, что-то вспоминая… Словом, священнодействовал вовсю. Так продолжалось довольно долго.
