Сама возможность отбиваться от влюбленных в него девушек для Кото казалась чудовищной. Зачем, спрашивается?
— А в меня пока никто не влюблялся, — расстроенно заметил Кото. — Наверное, со мной что-то не так.
— Да все так. Только ты сам ни с кем знакомиться не хочешь. Сидишь с нами, как привязанный. Тебя же сватали, надо было соглашаться. Или на дискотеку сходил бы.
Представить, как Кото отвязно колбасится на почти деревенских танцульках, у Нюси не получилось. Никак. Хоть убей. Легче вообразить подъемный кран в приступе рок-н-ролла.
— Я тут с девушкой одной почти познакомился на улице, — кислым голосом признался Кото.
Нюся обомлела.
— И как ее зовут?
— Татьяна, но не в этом дело. Она сначала мне даже понравилась. Такая общительная и веселая. Смеется все время, что ни скажи.
Нюся икнула.
— Так вот, ничего у нас с ней не получилось. Она все время спрашивала, где я прописан, какая у меня квартира, сколько зарабатываю и есть ли у меня тачка. Ей не понравилось, что я ей отвечал. Я думал, в каждом человеке спрятан богатый духовный мир, а в ней ничего такого нет.
— Плохо искал, — буркнула Нюся.
— Вот и нет — искал. А она все «круто» и «блин». Ей почему-то все в гости меня затащить хотелось, а потом мы на танцы пошли…
— А почему ты мне ничего не рассказывал?
— А что тут рассказывать? С тех пор и не встречались. Ее подруги сильно хохотали, когда я там танцевал.
Икота прошла, и теперь Нюся смогла более уравновешенно вести беседу.
— Может, ты просто танцевать не умеешь?
— Я видел, как это другие делают. Веселятся, прыгают, извиваются. Руками — вот так, а ноги — так, а спина почти неподвижная, попой крутят. И обязательно надо смотреть партнеру в глаза. А еще надо многозначительно улыбаться. Слегка.
— Покажи, — азартно прошептала Нюся.
Кото показал. Сбацал так, что стекла в окнах зазвенели.
Задом вертел — будь здоров. Деревянная спина изогнута в поклоне, подбородок задран вверх, колени вздергиваются, как у кузнечика, плечами поводит. И все это разнузданное, почти похабное безобразие сопровождалось, как обещалось, пожирающим взглядом, направленным на ополоумевшую Нюсю. Того гляди — слопает. Видимо, у него в голове играла музыка. Абсолютно незнакомая Нюсе. Бодрый такой мотивчик. Ритмичный. Непременно при участии барабанов.
— Что это было?
Догадаться, что зритель аплодировать не собирается, было совсем нетрудно. Кото обиделся, снова влез в футболку и мрачно зашагал по коридору. Нюся застигла его только на крыльце.
— И куда ты намылился?
Вместо ответа раздался оглушительный бабах с соседского участка. А потом в нетемное закатное небо торжественно взвился настоящий атомный гриб. Точь-в-точь, как в учебных фильмах про победу америкосов над Хиросимой и Нагасаки.
Поскольку ноги отнялись от страха, у Нюси было достаточно времени, чтоб разглядеть гриб в подробностях. Даже успела промелькнуть резонная мысль про бомбоубежище в подвале родной школы и старый анекдот, рассказанный школьным учителем. Ваши действия после атомного взрыва? Единственно правильный ответ: надо завернуться в простыню и ползти на кладбище.
Кстати, бомбоубежище давно было захвачено магазином по продаже мобильников.
— Что это было? — проскрипела Нюся, вновь обретя дар речи.
— ААА! — донесся многоголосый вопль из-за забора.
Нюсины познания о воспитании мальчиков равнялись нулю. Ей как-то не приходилось читать инструкции по этому сложному многофункциональному устройству. Поэтому не стоит удивляться, что она только сочувственно стонала, вполуха прослушивая трагические причитания озверевшего соседа, только что приволокшего за шиворот тихого чумазого Олега. За спиной которого маячила не менее чумазая Анечка. К слову сказать, сосед тоже был прокопчен до негроидного состояния.
— Мамаша! Сына своего сами выпорете, или помочь? — в воздухе щелкнул ремень.
Если отбросить явные и завуалированные оскорбления, история сводилась к тому, что по вине Олега целое семейство едва не осталось без крова над головой. Он решил продемонстрировать Анечке, как выглядит милитаристский старик Хоттабыч. И у него почти получилось. Результат мог быть более бескровным, если бы не преждевременное вмешательство отца девочки. Он застукал Олега и свое чадо за разогревом над костром банки из-под селедки. Не спросив, что именно в ней булькает. Впопыхах папаша решил немедленно потушить пламя. Несмотря на предостерегающие просьбы Олега, добровольный огнеборец махнул в костер полное ведро воды. Долбануло так, словно бомба взорвалась.
— А что вы грели, алхимики?
Исподлобья посмотрев на Кото, Олег покосился на Анечкиного папу. Потом, честно глядя Нюсе в глаза, произнес:
— Отработку. Масло машинное подержанное, — и прибавил в сторону: — Вы же сами нам его дали!
Папа таращился в недоумении, а Олег чуть не плакал от обиды.
— Давал. Но кто ж знал, что вы полгорода снести хотите?
— Надо было чуть-чуть плеснуть. Капельку. Хоттабыч был бы маленький. А вы все ведро шандарахнули, — укоризненно отметил Олег.
— Красиво получилось, — некстати возник Кото.
— Ага. Тебя бы так, — уже успокаиваясь, проворчал папа.
— А ты сам рассказывал, что когда в школе учился, то дымовухи из расчесок делал. Тебя тогда чуть не поймали! — отважно пропищала Анечка.
— А это как?
— Ты, малый, лучше молчи. Совсем молчи. Я, пожалуй, пойду, жену успокою. Заодно зону поражения надо посмотреть, а то, может, огонь не весь потушили.
— И я с вами.
— Нет уж. Тут оставайся, кудесник. Жена и так на валидоле от твоих шуток. Спокойной ночи, Нюся, — уже совсем миролюбиво прибавил он, хватая дочь за руку. — Ну и рожа у тебя, Анька.
— Как и у тебя. А что вы еще в школе делали?
Оживленные голоса стихли в отдалении. Видимо, в папе всколыхнулись воспоминания.
— Олег, — Нюся поправила мальчику ворот рубашки, — я настоятельно тебя прошу. Прежде чем затевать войну и немцы, посоветуйся с полковником. Он подскажет, что можно, а что нельзя.
— Так это он мне и рассказал…
* * *
Ирина осталась в относительной изоляции. Она добровольно приняла такое решение, посчитав, что раз ее никто не понимает, то лучше оставаться в гордом одиночестве.
«Работа? Да гори она ясным пламенем. Там все налажено. Катится по наезженным рельсам».
Мозг, возмущенный такой безалаберностью, подавал назойливые сигналы, напоминая, что если поначалу продавцы и снабженцы отзванивались, требуя немедленно разрулить ситуацию, то теперь уже давно никто не досаждал Ирине телефонными звонками. И не мудрено — разруливать больше было нечего. Но полностью оградить себя от мира Ирине не удалось. Беспокоили навязчивые мысли о необычном романе, они мучили ее и не давали покоя.
«Почему он меня так бессовестно предал? Чем я хуже той, которой он буквально признавался в любви?»
Она решила, что причина трагедии в ее фигуре. Первым делом Ирина ужесточила и без того скудную диету. Накупила массу волшебных таблеток и ввязалась в бой с жалкими остатками округлостей тела. Сначала было тяжело. Почти невыносимо. Хотелось не есть. Жрать хотелось. Потом чувство голода заменила хроническая головная боль. До рези в глазах. Случались и головокружения. Иногда — обмороки. Но поскольку она крайне редко выходила из дома, то с этой проблемой можно было справиться, расстелив на полу одеяла и ненужное тряпье. Следующий шаг заключался в увеличении груди.
«Без больших сисек — никак. Большие сиськи — самое главное».
Вопрос увеличения бюста был решен на удивление быстро. Деньги решают все. Или почти все. В данном случае они принесли Ирине максимально объемный результат.
«Нюська, стерва, от зависти лопнет. Теперь у меня не меньше. Может — даже больше. А уж в сравнении с этими клубными поганками, я вообще теперь — супер. Жаль, росточком не вышла, но с этим дефектом придется смириться».
Иринины мысли, раньше простые и легкие, теперь сочились ненавистью. Особенно она мечтала отомстить Кото, потом тем двум телкам, которые сопровождали в тот вечер ее возлюбленного в клубе. А уж потом можно нагадить бесценной везучей Нюсечке.
«Итак, талия на три сантиметра уже, чем я хотела. Грудь — роскошная. Теперь можно повторить попытку», — подытожила Ирина, настраивая свои куцые мечты на ничего не подозревающего киногероя. Который в ее отсутствие каждый раз многократно крестился, читая длинную запутанную молитву перед сном.
Зарывшись в пропахшее потом одеяло, Ирина скорчилась в позе утробного младенца.
Он был жалок. Она была жалкая.
Слова впивались в ее кожу осколками битого стекла.
Он твердил, не скрывая ужаса: «Ты мне не нужна. Исчезни, ведьма. Ты убьешь меня. Я боюсь засыпать. Как я тебя ненавижу! Сука!»
