Не хватало мне лишь одного, но самого важного — что же на самом деле произошло в тысяча девятьсот двадцать четвертом году на сцене тверского губернского, будущего академического, и грозит ли это чем–то мне сейчас? Разборки между кланами? Гонгадзе победил, а Гершензон попал в опалу, и потому его морально уничтожили, превратили в беглеца? Отсюда и смена фамилии, и длительная жизнь в Пензе. Все логично. Вот только это лишь один из сотни возможных вариантов того, что тогда произошло.
— Если отдаться на волю безумия, что еще можно предположить? — я как будто заговорил сам с собой.
— Самый безумный, но логичный вариант? Легко, — отозвался мой внутренний голос.
Я на мгновение даже испугался, что это проявила себя ожившая маска, но нет, никакого бунта артефактов из другого мира. Просто игры моего подсознания.
— Рассказывай… — я продолжил разговор с моим внутренним «я».
— Что ж, я бы предположил, будто Гершензон решил рассказать миру о масках. Зачем? Не знаю, но с учетом того жестоко–романтичного времени все могло быть. Или, скажем, в тверском губернском проводили какой–то жуткий эксперимент — по открытию постоянного портала, например. Что–то пошло не так, обычных людей затянуло в другой мир, и нужно было как–то это объяснять. Расстреливать весь зал было бы слишком жестоко и глупо даже по меркам двадцатых, а вот устроить показательную децимацию было в порядке вещей в гражданскую. Которая, кстати, на тот момент закончилась всего пару лет назад. А свидетелей, тех, кто остался в живых и кого не коснулась децимация, скажем, запугали, приказав говорить о контре. Или нет — слишком сложно заставить замолчать кучу народа, когда происходит хоть что–то из того, о чем я предположил. Или нафантазировал?
Внутренний голос действительно выдал что–то достаточно безумное, в духе того же Куницына, и пропал. А я остался думать о том, что это было. Игры моего подсознания? Или, как я и просил, тут найдется еще и что–то логичное? Взять ту же трагедию в Новочеркасске, о которой в свое время было приказано забыть, а потом о ней тоже заговорили, потому что наступила эпоха гласности. В общем, как бы то ни было, верной остается фраза Элечки о том, что история эта весьма и весьма темная. Но я обязательно в ней разберусь! И в том, что натворил Артемий Викторович, и в том, как связаны несчастные случаи в ТЮЗе и Гонгадзе, который для конспирации теперь сам себе дед, отец и сын. Просто для себя — чтобы знать, откуда ждать подвоха. И ради той же Лариски, чтобы в случае чего ее защитить.
— Приехали, — голос таксиста прервал мои размышления, и я, поблагодарив, выбрался наружу. Началась метель, и я поскорее скользнул к подъезду, спасаясь от колючих снежинок, приносимых порывистым холодным ветром.
Дома я закинул грязную одежду в стиральную машину и под ее мерные укачивающие звуки забрался под душ. Усталость от раннего пробуждения и интенсивных нагрузок сняло как рукой. Заметно посвежевший, я принялся подбирать одежду на вечер. Свитер не подойдет, нужна рубашка, под которую можно надеть футболку, чтобы не было так холодно. Видно ее не будет, поэтому я смогу быть достаточно элегантным. Галстук? Нет, слишком вычурно и неестественно. Новые джинсы, начищенные ботинки и легкая шапка, чтобы не выглядеть как обитатель полярной станции. Вместо куртки, пожалуй, надену пальто.
Окинув критическим взором свой вечерний наряд, я довольно кивнул, поставил на смартфоне будильник, рассчитав время с запасом, и, уже чувствуя, что проваливаюсь в сон, рухнул на кровать. Пара часов дневного сна — это то, что сейчас на самом деле нужно!
Глава 22. Привет из прошлого
Мне снилось, как мы катаемся на велосипедах по городу — я, Сашка, Лариска, Васька Подгуменный и Чернышов, которого мы называли Алехандро, чтобы не путать с моим лучшим другом. Все было настолько реалистично, что у меня даже тени сомнения не возникло, что на самом–то деле происходящее — всего лишь плод воспаленной фантазии моего перегруженного за последние дни мозга.
— На Пролетарке новую казарму открыли, — удивила нас подруга–журналист. Ее голос даже во сне звучал громко и ясно, как у любого представителя публичных профессий. — Портал был заблокирован, но Автандил с Артемием постарались и его распечатали.
Фразы, на первый взгляд, могли показаться странными, но во сне я так не считал. Напротив, все казалось вполне логичным, чуть ли не очевидным.
— Опять спектакль на свежем воздухе ставили? — покачал головой Подгуменный. — По–другому ведь никак, иначе смысла нет портал открывать. Место четко то же самое нужно. В театре такое не провернешь.
— А что такого? — уточнил я, притормаживая перед очередным пешеходом. — Они сильные маски, вот и объединились, чтобы вытащить сюда пропавшую казарму.
Действительно, что тут такого — не самим отправляться в мир масок, а вытащить оттуда целое здание. Было бы так можно на самом деле…
— Пропавшую? — Сашка хлопал глазами, поглядывая то на меня, то на Лариску, то на Ваську. При этом он опасно балансировал на велосипеде, лавируя между людьми. Плохая была все же идея — ехать по тротуару…
— Ну да, — с важным видом кивнула наша подруга. — Сто лет назад во время битвы с хутхэнами она провалилась в другой мир, причем вместе с людьми. Надо же было вернуть.
— Едем! — скомандовал Подгуменный, который традиционно взял на себя роль командира нашей велобанды.
Двери в новую казарму были открыты, никто их не охранял, и мы легко пробрались внутрь. Лучи вечернего солнца, клонящегося к закату, пробивались через расколоченные окна, окрашивая старый красный кирпич в золотистый оттенок. На полу лежала вековая пыль, в которой порой можно было наткнуться на битое стекло, а потому мы старались ступать аккуратно. Я повернул в длинный прямой коридор, позвав остальных за собой, и ускорил шаг — пыли здесь почти не было, идти оказалось легко.
Через пару минут энергичной ходьбы я оказался в квадратной комнате с одним окном и рядом маленьких закутков, огражденных друг от друга полуразрушенными стенами. Похоже на туалеты или душевые. Или…
Внутри росло беспокойство, и я не сразу понял, в чем дело. Хотя ответ на немой вопрос был у меня перед самым носом — горелое пятно в форме скорчившегося человека. А вот еще одно и еще… Тут явно произошло что–то страшное, и мне захотелось как можно быстрее покинуть негостеприимное место, стараясь не представлять себе картину произошедшего.
Внезапно послышался глухой стук, словно кто–то бился в толстый брезент. Я повернулся в сторону источника звука и похолодел: у дальней стены располагалось нечто вроде кожаного чемодана, вросшего в кирпичный пол. Бока и верх его были стянуты прочными ремнями с железными пряжками, а ровно посередине толстая коричневая кожа вспучивалась — кто–то пытался вырваться!
Кажется, я закричал, и в ту же секунду в комнате появились друзья в полных масках Труффальдино. Лариска, которую я узнал по одежде и голосу, решительно рванулась открыть чемодан.
— Стой! — мое предостережение запоздало, и наша журналистка одним молниеносным движением расстегнула все пряжки.
Толстая кожаная крышка странного чемодана резко открылась, и из его чрева с оглушительным воплем показалась девушка со спутанными светлыми волосами. Обнаженная и вся в грязных кровоподтеках. Виктория Оболенская…
Вздрогнув, я проснулся, машинально хватая телефон и выключая будильник. Слишком резкий звук, надо будет поменять настройки, иначе так каждый раз буду восставать из сновидений… Особенно это неприятно после таких вот, пугающих и оставляющих гнетущее впечатление. Приснится же такое.
Я вскочил с кровати и принялся делать зарядку, отгоняя дурные мысли. Маски, театр, хутхэны, загадочная гибель людей сто лет назад, самоубийцы в ТЮЗе, Виктория — все смешалось в одном водовороте с моими друзьями, Морозовскими казармами на Пролетарке и явно оставившим след в моей голове ужастиком. Надо срочно приходить в себя и нестись на свидание с белокурой Клариче из Ярославля. Кстати, почему именно она в моем сне была запечатана в этот жуткий чемодан? И связано ли это как–то с реальностью? Нет, я не сторонник вещих снов, по крайней мере точно им не был. Но после появления в моей жизни тайного общества я был готов пересмотреть свои взгляды на многие вещи. Ведь не просто же так Виктория сменила несколько театров и даже для своих коллег из Ярославля была темной лошадкой.
