— Неужели? — в трубке раздался бодрый Сашкин голос. — В лесу медведь сдох или рак на горе свистнул?
— Ладно тебе, господин режиссер, — усмехнулся я. — Не так уж давно мы не виделись. Свободен?
— Потанцуем! — захохотал Сашка, довольный своей простенькой шуткой. — Заезжай, только пива возьми.
— Я сегодня на безалкогольном, — секунду подумав, решил я. — У нас в театре новая программа подготовки, в пятницу премьера на новой сцене в историческом здании. Так что я все эти дни должен быть как огурчик.
— Пригласишь нас с Лариской? — мой друг задал предсказуемый вопрос, проигнорировав при этом тему спиртного.
— Естественно, куда ж я без вас, — улыбнулся я. — Тебе как обычно взять?
— Ага.
Мы закончили разговор, и я снова вызвал такси — определенно, я веду себя сегодня как Крез. Или лучше — кутила и мот. Все–таки до Затьмачья, исторического квартала, где проживал Сашка, от набережной в Городском саду можно пешком за пятнадцать минут дойти. И раньше я бы наплевал на мороз, но теперь — теперь я неожиданно осознал, что хочу тратить свою жизнь на что–то большее, чем прогулки пешком по старым улочкам. Раньше я думал, что полчаса, как говорится, погоды не сделают. А теперь я знаю, что это дополнительный круг тренировок с мечом, который, возможно, когда–нибудь спасет мне жизнь….
Машина пришла быстро и так же оперативно домчала меня через ближайший супермаркет, где я купил нам с другом пива, до улицы с труднопроизносимым для иногородних названием — Циммервальдской. Почему–то все упорно называли ее именем какого–то несуществующего Циммервальдского, а на самом деле название произошло от швейцарской деревеньки, где проходил один из первых съездов коммунистической партии… Сашкин дом — старая трехэтажка в стиле советского конструктивизма — дышала обреченностью. Несмотря на свою историчность ценности она для города, по мнению чиновников, не представляла, и ее решено было расселить и снести. Вот Сашка, которому квартира досталась там от бабушки, и жил фактически на чемоданах — со дня на день должны были объявить переезд в новое жилье.
Многие уже оттуда уехали, квартиры в большинстве своем пустовали, и в некоторые заселились бомжи. Оставшиеся жильцы их оттуда не выгоняли — жалели из–за морозов. А те старались отвечать взаимностью на доброе отношение и не буянили. Правда, запах в подъезде от колоритных постояльцев стоял тот еще.
— Заходи быстрей, — Сашка, открыв мне дверь, сморщил нос.
Я не стал заставлять себя ждать и ступил на старые скрипящие половицы, сразу вспомнив о собственных дедушке и бабушке. Они жили в старой коммуналке на проспекте имени вождя мирового пролетариата, пока не покинули этот мир. Я очень любил к ним ездить, когда понял, что никто под луной не вечен, а близких нужно любить при жизни… К горлу подкатил предательский спазм, и я нарочито бодро зазвенел бутылками в пакете.
— Тапки у двери, хоть ты их и не носишь, — Сашка почесал затылок, привычно закрытый черной тоненькой шапкой, которую он снимал, пожалуй, только во сне. А все потому, что мой друг стеснялся своего раннего облысения и нескольких шрамов на выбритой голове. Всем он говорил, что это «режиссерский стиль», но мы–то с Лариской знали, в чем дело…
Мы традиционно расположились в рабочем кабинете, как Сашка называл маленькую комнату, куда поставил компьютер и стащил все свое оборудование. Там же стоял старый, еще бабушкин диван, куда Сашка периодически падал, заработавшись до утра. А мы, когда собирались втроем, сидели на этом кондовом спальном месте и долго болтали, пока не приходило время разъезжаться.
— Рассказывай, — откупорив свою бутылку, сказал мой друг и пристально посмотрел на меня.
Мне сразу же захотелось с ним поделиться всеми переживаниями, что пришлось испытать всего за два дня. Поведать о портале в другой мир, о ворвавшемся в театр чудовище, которое могло устроить резню в центре Твери, о тайном обществе масок, о бесконечной войне за утерянную родину… Но я понимал, что мой лучший друг не из тех, кому можно выдать такие секреты. А другого Сашки, который сам был бы из масок, у меня нет. Вот и пришлось рассказать ему лишь о новом здании, предстоящей премьере и неудавшемся свидании с Викой.
— Забей, Хвостовский, — философски махнул рукой Сашка, сделав небольшой глоток. — Ты актер, и девок у тебя еще будет вагон. А с актрисами лучше не связываться. Несерьезные они.
Тут я бы, конечно, с другом поспорил — в основном его мнение было основано на опыте общения со звездами и звездочками экрана на съемках, а там девушки–актрисы зачастую вели себя именно так. Но у меня перед глазами была Элечка и еще несколько молодых служанок Мельпомены, которые не носили маски. А еще, гульфик Менандра, та же Вика, что бы мне о ней ни снилось… Нет, Сашка, они не несерьезные. Они странные. Но, сатир разбери, тем–то и притягательные.
От женщин мы перешли к обсуждению новостей от общих знакомых — многие жили тут же, в Затьмачье, и Сашка периодически виделся с ними, делясь потом полученной информацией со мной. Затем мы, как уже сложилось за долгие годы, перешли к воспоминаниям — как бегали детьми на Волгу, дрались с гребцами, исследовали старые пристани и тайком пробирались на стадион, когда там проходили мотогонки. Вспомнили, как ломали старую школу и строили новую, перекроив под нее и относящуюся к ней спортплощадку весь исторический квартал с деревянными домиками. Поговаривали, что строители нашли старое немецкое захоронение со скелетами в касках и с крестами на полуистлевшей форме. И после этого поползли жуткие слухи о неразорвавшихся снарядах и даже бомбах. Следующим нашим детским страхом была «ведьма», как мы прозвали безобидную старушку из новой двенадцатиэтажной свечки — якобы ее дом разрушили из–за масштабного строительства, а она в итоге «обиделась и начала учить магию». Сейчас у нас это вызывало лишь смех, но тогда мы ее до жути боялись. «Может, она была обладательницей маски?» — мелькнуло у меня в голове, пока Сашка упоенно рассказывал о том, как мы снаряжали детские «экспедиции» на шестой этаж к «ведьме», рассказывая потом друг другу о бегающих по стене глазах. Да уж, как перемены в жизни заставляют нас пересматривать старые истории и отношение к ним. Вот подумал бы я о чем–то таком еще дней пять назад?
Потом мы заговорили о деньгах — их, конечно же, всегда не хватало, и мы опять же со смехом вспомнили, как зарабатывали на археологических раскопках. А потом в Затьмачье открылась типография, печатавшая федеральные газеты. Мы повадились туда забирать бракованные экземпляры и потом продавали их, расхаживая по дворам. С нами еще ходили братья Матвеевы, Колька с Петькой, и Лешка Жданов. На всю шайку мы зарабатывали столько, что родители перестали давать нам на карманные расходы — мы обеспечивали себя сами. А потом в типографии нам выдали совсем уж некондицию, мы попали в одном из дворов на разъяренного мужика, отругавшего нас за протекшую краску на одной из газетных полос, и бизнес как–то быстро свернулся.
Я украдкой посмотрел на стены Сашкиного кабинета с еще бабушкиными обоями, драный палас на полу и вытертые деревянные половицы. Все самое дорогое в этой квартире стояло на рабочем столе и рядом с ним — компьютер с двумя мониторами, камеры, стабилизаторы, штативы и новенький квадрокоптер. И тут мне впервые стало неловко. Странное чувство, с одной стороны — я ведь привык и сам так жить. А с другой — только за один сегодняшний день я пять раз ездил на такси и сейчас поеду в шестой. Время позднее, пора домой, чтобы завтра не смотреть на коллег осоловелыми глазами. Но почему же мне стало стыдно перед Сашкой? Из–за того, что я теперь мировая элита, потомок людей из другого мира, обладателей боевых масок?
«Я вытащу тебя, дружище, из этой задницы, — подумал я, глядя на смеющегося Сашку. — Несправедливо, что ты снимаешь крутые клипы и сидишь в Твери, выклянчивая копейки у охамевших вконец бизнесменов, ни черта не смыслящих в видеопроизводстве и желающих сэкономить на тебе и твоей скромности. Только дай мне немного времени освоиться в этом новом для меня мире…»
