Рыбы загалдели бессловесным галдежом, как лишь рыбы умеют, и согласились со Снорри, и захотели так.
Тогда Снорри вновь заговорил с дочерью:
— Плыви же к царю, и если он решит, что хотение чего-то всем рыбьим племенем не расколет мир пополам, то пускай все рыбы захотят быть противными Сарыху! Так мы накажем его!
И вот, расточая слёзы, что не смешиваются с прочей водой, дочь Снорри поплыла к царю, рассказала обо всём, что слышала и видела, и глаза царя тоже увлажнились. Он приказал всем рыбам сделаться гадкими для Сарыха, так и стало.
Снорри же со своей свитой попал в печь и оттуда перенёсся прямо в Светлую Консерваторию, а его тело, расставшееся с духом, Сарых попытался отведать. Но мясо, дотоле казавшееся Даштару исполненным особой сладости, теперь стало ему противно. Сарых надкусил каждую пойманную рыбу и столько раз, сколько было рыб, испытал позыв опорожнить утробу. И, если бы в сети Сарыха в тот день попалось на одну рыбу больше, он бы умер, вывернувшись наизнанку. Но провидение оставило его в живых. Пять дней Сарых пролежал в бреду, а на шестой, чтобы не сгинуть от голода, он изловил одну-единственную рыбу, впился в её плоть, даже не удосужившись приготовить, и тут же скривился — и она была противна на вкус. Приказ царя рыб успел разнестись по всем водам, ибо скакуны рыб быстры и вести всегда скоро разносятся в водах.
С тех пор Сарых перестал быть гордостью Даштаров и стал тенью бродить по рыбацким кварталам, напоминая о том, как размер ячеи сопрягается с порядком вещей на свете…»
«Книга Заплат»
— …Ну, вот и вся история.
— Да, я теперь начинаю понимать, почему ваши постоянно лезут в наш мир. Тут-то всё постоянно более-менее, а у вас там свихнуться можно, — протянул Данила.
— Дело привычки, на самом деле, — Шмыг развёл лапами. — У нас, по крайней мере, у всего должна быть какая-то причина, а вот по какой причине наш с тобой любимый паштет стал в полтора раза дороже, я понятия не имею.
— Мы где с тобой закупаться будем? В супермаркете?
— Нафиг надо. Мне опять кольнёт что-нибудь стырить, ты заметишь, по рукам надаёшь. Одни, блин, минусы.
— Так ты не воруй ничего, и всё будет нормально.
— Нет, Данила, я так не могу.
— Тогда пошли в маленький магазин рядом с домом, — предложил Данила. — Там из-за прилавка торгуют, свистнуть ничего не получится, даже если очень захочешь.
Шмыг юркнул в убежище под куртку и мечтательно протянул:
— С другой стороны, такие магазины грабить одно удовольствие. Они обычно несетевые, там на сигнализации экономят, даже тревожной кнопки может не быть…
Данила легонько щёлкнул пальцем по тому месту на куртке, под которым, по его прикидкам, должен был прятаться длинный демонический нос.
Вывеску «София» повесили недавно, но с тех пор, кажется, не мыли ни разу. По ней было видно, что вокруг летает приличное количество сытых голубей, а какой-то горе-промоутер зачем-то присобачил на вывеску флаер студии маникюра. Судя по всему, сделал он это в прыжке.
Данила зашёл в круглосуточный продуктовый. Дверь толкнула висящий на косяке бубенчик, и молоденькая кассирша, задремавшая на рабочем месте, легонько вздрогнула:
— Здравствуйте, после одиннадцати не продаём…
— Здравствуйте. А мы, я то есть… Я не выпить, я поесть купить хотел. Это-то ещё можно?
Кассирша улыбнулась:
— Да, конечно. Просто я привыкла — в это время часто выпивку спрашивают, а нам заведующий строго запретил продавать. У меня сменщика за это дело уволили, я неделю без выходных работала.
— Не-не, я с вечерней смены иду, мне бы перекусить — и спать.
— Ох, мне бы тоже… — продавщица мечтательно посмотрела в какую-то нездешнюю даль.
Из-под куртки раздался настойчивый шёпот:
— Дань, я придумал! Давай креветок упаковку возьмём — сварим.
Данила отошёл от прилавка.
— Креветки — это мало и дорого, — так же шёпотом буркнул он в ответ.
— Да я соус из сгухи сделаю — ум отъешь.
— Сгущёнка — это неприкосновенный запас. Если совсем жрать нечего будет. Она у нас в пятилитровых банках. Если одну открыть — сразу всю сожрать надо будет. Мы слипнемся.
— Так маленькую баночку возьми, — настаивал чертёнок из-под куртки.
— Тем более дорого. Давай что-нибудь другое. Может, фарша? Котлеты сделаем? И вообще, я понимаю, я тебе обещал что-нибудь приличное приготовить… Но сил, честно говоря, уже никаких нету.
— Данила, ты клятвопреступник, — возмутился Шмыг. — Ты не Бесобой, ты Мир-Дверь-Мяч.
— Ну я же не предлагаю те чебуреки. Меня с них тоже уже воротит.
— Давай картошки в мундире сделаем.
— Не-не, её всё равно чистить потом, а у меня сегодня к ножам душа не лежит как-то… после того как меня пару раз мечом чуть напополам не разрубили.
— Согласен. Может, пельмени тогда? Только приличные.
— Давай.
Данила подошёл к кассирше — та снова будто очнулась от какого-то транса.
— Пельменей «Вильгельм Пелль» две пачки дайте, пожалуйста.
— Это которые? — захлопала глазами девушка. — Вы простите, у меня голова что-то на ночь глядя совсем уже не варит…
— Там на упаковке большой пельмень стреляет из лука в маленький пельмень, у которого на макушке яблоко.
— О, со смыслом.
— С соей они, — огрызнулся еле слышно Шмыг.
— Нате вот, держите, — кассирша протянула Даниле два пухлых пакета с пельменями. — Чтобы Вы понимали, насколько я не выспалась: мне сейчас показалось, что у Вас куртка разговаривает.
Данила отсчитал наличных. Правда, сначала вместо кошелька чуть не достал туго набитый демоническим песком вощёный мешочек. Кассирша принялась считать сдачу.
— Девушка, Вы мне вместо сотни тысячу дали, — заметил Данила.
— Ой, спасибо, что сказали…
Данила внимательно посмотрел на кассиршу, стойко выдержав удар острым локтём, которым Шмыг отреагировал на его чистоплюйство.
— Слушайте, может, с Вашим заведующим поговорить? Нельзя в таком состоянии работать. Вы сколько не спали?
Кассирша тут же переполошилась — начала успокаивать Данилу:
— Да Вы не так поняли, у нас все сейчас так впахивают. Народу мало, но сменщицу мне уже нашли, скоро выйдет. Спасибо за беспокойство, всё в порядке…
Данила постарался улыбнуться, чтобы перевести всё в шутку:
— А то могу и в жалобную книгу написать!
Думал, кассиршу насмешит, что в двадцать первом веке кто-то, кроме совсем древних пенсионеров, про жалобные книги помнит, но девушка после этих слов совсем как-то скисла:
— Не надо… в книгу.
— Да ладно, это я пошутил.
Данила вышел на улицу. Бубенчик на косяке снова звякнул, и кассирша уже рефлекторно сказала вслед уходящему Даниле:
— Здравствуйте, не продаём после одиннадцати…
Дорога до дома была тёмная и безлюдная, поэтому Шмыг прятаться перестал и даже взял одну пачку пельменей, чтобы всё было по справедливости.
— Слушай, Шмыг, я ещё чего спросить хотел… Этот Го… На «гэ», короче. Он говорил, что они тут скоро всё захватят, что скоро род людской окажется под их пятой. Это он к чему вообще, не знаешь? По твоим каналам ничего такого не слышно?
— Нет, Данила, я бы тебе первому сказал, ты чего… Тут же какое дело: Гориман, он из Даштаров. Даштары — это самый воинственный легион Ада, — принялся за объяснение Шмыг. — Они там… ну, дуболомы. Только и знают: резать, мочить, казнить. У них не принято говорить: «Ты мне не нравишься». Даштар лучше скажет, что снимет с тебя кожу и сделает из неё себе новый боевой стяг. Для их кланов угроза завоевать кого-то — это, считай, фигура речи.
— То есть силы Ада не попрут внезапно изо всех щелей? — на всякий случай уточнил Данила.
— Если верить моим источникам, Даня, то не должны. К тому же твои наниматели тебя наверняка бы предупредили.
— А кто они вообще? Ну, я понял, что имён ты не знаешь, но в целом — кто?
— Ну… Я видел только каких-то ребят в плащах, вот и всё, — протянул чертёнок. — Даже по голосу никого не узнал, а я из важных шишек много кого знаю. А что?
