Джеймс кивал и кивал, как чанхайский болванчик. Голова его пылала и пылала.
«Для меня, мадам, является величайшим удовольствием получить возможность, как Ваш верный подданный, самому передать Кох-и-нур моему властителю». Откуда, где лорд Леонидас мог читать эти слова юного Далин Сингха, почему они так четко всплыли в памяти именно сейчас?
Американец вдруг, словно не выдержал собственной серьёзности, еще раз стукнул кулаком по столу:
— Знаете, я тут на днях прогулялся по Лондониуму… И мне попались на глаза две будки известного назначения. Так вот, каждая из них имела по две двери, а на дверях написано: «Джентльмены — один пенс, мужчины бесплатно. Леди — один пенс, женщины бесплатно». В любой другой стране честные люди давно бы разгромили это к чертям. Но не в Лондониуме. Хвала Богу и револьверу, мы у себя дома, в Штатах, от вас избавились.
— Поблагодарите заодно и французов, которые поставляли вам оружие, — вслух подумал Джеймс.
Он представил, каким, должно быть, выглядело то американское восстание. Такая же безумная кровавая вакханалия, как же иначе. И претензии те же — недостаточно свободная торговля. Но почему-то одни бунтовщики победили, а другие проиграли. В Хиндии, по мере распространения восстания, начался вполне ожидаемый раскол. Бахадур, точнее, его сыновья, объявили о восстановлении империи Великих Моголов, чем были недовольны маратхи и прочая мелочь. А у американцев кроме хорошего французского оружия, которое ничуть не смущало их религиозные чувства, было единство целей и общие лидеры.
Да и то, еще не известно, чем бы всё закончилось, если бы тогда атлантийское правительство не было так занято европейскими делами, и если бы барейская царица не придумала «Декларацию о вооруженном нейтралитете» и не отказалась составить совместную атланто-барейскую эскадру…
— Хорошее оружие всегда кстати, — хохотнул Роуз, он и не думал смущаться такими нюансами, — главное, уметь им пользоваться. Но уж в двенадцатом-то году мы наваляли вам сами, без всяких французов, — и залихватски пристукнул каблуком, словно он сам лично участвовал в том «навалянии».
Противостоя «континентальной блокаде», атлантийский флот пытался расстроить франко-американские торговые связи, задерживая американские суда под любым предлогом. Дело дошло до того, что в восемьсот двенадцатом году Штаты объявили бывшей Короне войну, но это было даже на руку Атлантии. Воспользовавшись тем, что Больная земля чрезвычайно занята Бонапартом, королевское правительство собрало экспедицию для возвращения своих североамериканских владений. Экспедиция закончилась основательным сожжением Вашингтона, но и только. Первое, что отстроили эти удачливые бунтари, был дом их президента. Выкрашенный свежей белой краской он буквально сиял на фоне всеобщего пепелища.
— Кажется, мы отклонились от темы, — холодно заметил Джеймс. Ему совсем не хотелось выслушивать восторги потомственного скотопаса. — Вам нужен был именно представитель правящего рода?
— Нет, не обязательно, — Роуз опять посерьезнел и помрачнел, — понимаете, для борьбы с ними нужен человек, как бы сказать, особого духа, сознания, воли к борьбе. Иногда такой дух дается от происхождения, он как бы накапливается в крови, делает её особенной. Сила рода. Понимаете?
— Понимаю.
— Ну да, как же… В первую очередь рыцари обратили внимание именно на потомков этих династий, защищавших когда-то свой мир, — полковник становился всё мрачнее, из его голоса и черт постепенно испарялась залихватская наглость. Он вдруг необъяснимо напоминил адмирала Дишера. Да, те же ангризи, только дурно воспитанные. — Но потомки не всегда оправдывают свои имена, чаще даже наоборот. Для них имя — это просто павлиний хвост и больше ничего. Никакого долга, ни какой ответственности за свою землю и народ. Заходи, бери, кто хочешь, пей кровь…
— У них есть покровители в Компании? — резко спросил Джеймс.
— У них есть покровители много где, — так же резко ответил американец, бросив на него свирепый взгляд. — А эта Лакшми Баи оказалась совсем другого сорта, даром, что женщина. Оставшись без мужа, она не захотела просто так уступать вам свои владения.
Джеймс слушал внимательно, но в то же время слова полковника доходили до него, как сквозь вату.
Глава 33. Рената Лайтвуд
Он отлично помнил её лицо. По сути, это было единственное лицо, которое Джеймс четко запомнил в Хиндии, все остальные смазались и слились в одну дикую гримасу. Они даже когда не бунтуют, всё равно остаются дикими. Дикие повадки, дикий язык, дикие облачения. И при этом хитры как демоны, которым они поклоняются.
Лакшми Баи по хитрости оставила бы позади многих своих соплеменников-мужчин. После смерти махараджи она соблюдала траур всего тринадцать дней и, вопреки обычаям, не стала носить белое вдовье сари и обривать голову. Само собой, лишаться власти и богатства она тоже не хотела. А Компания не хотела уступать Джханси.
Несколько раз княжна встречалась с губернатором Мальборо и его секретарями. Джеймс иногда бывал на таких встречах и с интересом рассматривал хиндийскую женщину, с ног до головы укутанную шелком и увешанную золотом. И не скажешь, что она способна стрелять из лука, махать саблей и скакать на коне! Как он позже узнал, она воспитывалась вместе со своими братьями, видимо, тогда и переняла не только мужские занятия, но и мужское тщеславие.
На переговорах Лакшми уверяла, что сохранит полную лояльность атлантийской администрации, если те признают её законным регентом, при этом она держалась и говорила с атлантийскими мужчинами словно королева. Но она не могла быть хитрее их, по существу, ей нечего было предложить Компании и нечем Компании угрожать.
Если бы не восстание.
— И рыцари не ошиблись, — донеслось сквозь густые воспоминания, — она, кроме прочего, родилась в семье уважаемого брамина в Бенарисе, и от отца ей досталось как раз подходящее для нашего дела оружие.
Джеймс вдруг почувствовал, как его грудь изнутри словно сжимает что-то скользкое и холодное, какой-то ядовитый спрут.
Когда гарнизон Джханси примкнул к восстанию, бунтовщики захватили одну из главных крепостей. Атлантийцы успели укрыться во второй. В основном там оказались гражданские чиновники, мелкие торговцы из других европейских стран, их женщины и дети. Джеймс не видел отца всё время осады, он вообще почти не помнил те дни — забытье тропической лихорадки, свалившей его и леди Мальборо, заглушило всё. Что тогда с ними было и что могло бы быть, юный лорд узнал гораздо позже.
Осажденные европейцы обратились к Лакшми с просьбой о помощи. Лично генерал-губернатор Мальборо обращался. Она ответила, что «не может в должной мере влиять на восставших».
А затем кто-то из вождей джханских бунтовщиков пообещал заложникам, что им позволят уйти, если они сдадутся. Некоторые поверили этому обещанию. Но когда они вышли, их убили, по-восточному жестоко и страстно, изрубили саблями.
Герцог Мальборо был умнее. Он понимал, что больше шансов выжить, имея дело с тропической лихорадкой, чем с бунтующими дикарями. Его сыну шансов хватило, леди Мальборо — нет.
— Во время восстания она показала себя отличным воином, — серьезно продолжал американец, — она, как никто, могла бы помочь рыцарям. Но не успела. Погибла в бою. Стала для своих кем-то вроде Жанны Д’Арк.
Когда атлантийские войска, наконец, подошли к Джханси, а бунтовщики ушли в Тэли, «отважная» Лакшми сообщила колониальным властям, что готова остаться у них на службе. Но её обвинили в убийстве местных атлантийцев, что и вынудило махарани окончательно перейти на сторону повстанцев.
— Что же было дальше?
— Дальше — ничего. Ну, то есть, подавление бунта. Казни всех, кто под руку подвернется, расстрелы из пушек. Отмена компанейской администрации, переход под непосредственное управление королевой, объявление её «Императрицей Хиндии», — полковник презрительно скривился, — тоже мне, прогресс… Рыцари тогда уехали оттуда ни с чем, я тоже уехал, но потом часто туда возвращался и искал… А примерно год назад на меня вышел Ваш отец. Точнее, нас познакомил Уил.
