Наше путешествие все больше и больше походило на безумную авантюру, в которой вопросов было гораздо больше, чем ответов. И мне это решительно не нравилось.
Оставшиеся до вылета две недели пролетели быстро и, как это ни странно, почти без эксцессов. Нас больше не пытались похитить или, боже упаси, подстрелить. Конечно, после известных событий мы стали гораздо осторожнее, но все равно у Охотников было много возможностей осуществить свои черные планы… Значит, либо планы у них изменились, либо Охотников в нашем городе, кроме томящихся в дурдоме Лехи с Серым, не осталось.
В последнее верилось слабо. Во-первых, где-то за кадром притаился зловещий «шеф» (я так и не вспомнил, где и при каких обстоятельствах слышал прежде его голос). Во-вторых, если верить показаниям Лехи, в Нерограде существовала целая подпольная сеть Охотников. В-третьих… это уже из личного, но у меня создалось стойкое ощущение, что за мной постоянно наблюдают. И весьма пристально.
Были и материальные подтверждения тому, что Охотники не угомонились. Накануне вылета, прихватив с собой Петровича в качестве группы поддержки, я нагрянул в собственную квартиру. Надо было забрать печать. Упрятал ее я достаточно надежно, для того чтобы не волноваться о том, кабы не сперли. Кроме того, я был уверен, что после неудачного набега на мое жилище Охотники не повторят попытку.
Оказалось, ошибался. Открыв дверь, я сразу же понял, что в разоренной квартире побывали еще раз. Теперь искали в стенах и в полах: обои были содраны, штукатурка под ними истыкана чем-то острым, паркетины выломаны. Осторожно пробравшись по вздыбленному полу в ванную, я присвистнул: кафель со стен был сколот, а по полу, похоже, прошлись отбойным молотком. Благо хоть соседей снизу в дырках не видно… Взломщики порезвились от души, но все зря.
Я хмыкнул и вышел на балкон. Ну разумеется, Охотники старательно искали печать внутри квартиры. А предположить, что столь ценную вещь можно было спрятать снаружи, им и в голову не пришло!
Кирпич под окном был на своем месте. Я аккуратно вытащил его и запустил руку в образовавшееся отверстие. Пальцы наткнулись на маленький сверток. Заботливо укутанная в ткань печать тут же приветливо запульсировала теплом.
Вернувшись в комнату, я развернул сверток и повесил печать вместе со странным решетчатым «довеском» на шею. Петрович, задумчиво слонявшийся среди руин, криво усмехнулся:
— Круто. Я оценил, Палыч! Спрятать печать на улице — до такого даже я не додумался бы.
— Вот и они не додумались. Ну все: печать у нас, можно собирать чемоданы! — констатировал я фальшиво бодреньким голосом.
— А с этим что делать будешь? — Ванька развел руки, имея в виду погром в квартире.
— А ничего, — я махнул рукой. — Закрою сейчас и пусть стоит так до нашего возвращения. Хуже уже не будет.
Петрович угрюмо подтвердил:
— Это уж точно. Разве что если подгонят десяток бульдозеров и сроют весь дом. По самый корешок..
— Ну, тогда поселюсь у тебя навечно! — успокоил его я.
Кроме окончательного разгрома моей квартиры, других враждебных действий со стороны Охотников не наблюдалось. Да и Хозяин тоже как-то притих. Никто не пытался вылезти из зеркал, окон и прочих отражающих поверхностей. Жизнь текла своим чередом, мы честно отработали оставшиеся до отпуска дежурства, и ничто не напоминало о недавних жутковатых событиях. Честно говоря, это даже настораживало. Не зря, ох не зря гласит народная российская мудрость: «Если все идет хорошо, значит, ты просто чего-то не замечаешь!»
…— Верно подмечено. Это ты к чему? — поинтересовалась Кларочка.
Задумавшись, я и не заметил, что последнюю фразу произнес вслух.
— Да так, замечтался слегка… Что-то слишком уж гладко все идет. Не верю я в случайные милости судьбы.
— Становишься параноиком? Перестань, никто не пытается нас прирезать — и славно. Есть возможность расслабиться пока… как позавчера например! — прижавшись ко мне, прошептала она в самое ухо.
Я улыбнулся. Да уж, позавчерашний вечер был незабываем. Даже несмотря на то, что мне пришлось покинуть гостеприимную Кларочкину квартиру задолго до полуночи (меры безопасности мы блюли строжайшим образом!).
— И где же ты собираешься тут расслабляться? Попросим всех выйти покурить на крыло? — так же шепотом спросил я ее.
— Можно самим уединиться… в комнате отдыха, — пояснила соблазнительница, покусывая меня за ухо.
— Это ты клозет так называешь? — расхохотался я.
И скривился от боли: Кларочка больно укусила меня за мочку.
— Фантазию напряги! Для кого «клозет», а для кого — «комната отдыха». Все зависит от точки зрения. Знаешь, я всегда хотела заняться сексом в самолете. Это, если угодно, моя фантазия. Или каприз. А капризы очаровательных молодых девушек нужно исполнять!
— Не просто очаровательных и молодых, но еще чертовски скромных… и зубастых! — потирая ухо, поправил я ее и чмокнул в щечку. — А я что? Я — за! Только вот ждать долго придется, пока взлетим.
— А тебе и в самом деле не терпится? — игриво поинтересовалась она и скользнула рукой по штанине, чтобы проверить.
Мне и в самом деле не терпелось. Убедившись в этом, Кларочка слегка порозовела и, прикрыв глаза, улеглась мне на плечо:
— Давайте уже взлетать! — вздохнула она.
9 августа, 07.45, Доцкое-2,
военный аэродром
Техники копошились на «сушке», будто муравьи на куске сахара. Трунов остановился шагах в двадцати от своего самолета, критически оглядывая его. Зрелище готовящегося к боевому вылету истребителя было, как всегда, волнующим. Майор про себя усмехнулся: опять, как в первый раз, а уж сколько их было, этих боевых… причем по-настоящему боевых, когда где-то там, в небе, поджидал не товарищ по полку, изображающий противника, а противник настоящий, матерый, такой же ас, как и сам Трунов. Вот только в чужой форме и с другими знаками на крыльях.
Сегодняшний вылет боевым числился лишь потому, что автоматическая пушка заряжена не холостыми, как обычно в тренировочных полетах, а боевыми снарядами. А как же иначе, если собираешься на учебные стрельбы?
Майор прищурился, пытаясь представить, какая реакция будет на земле, когда там поймут, зачем он ушел из отведенного под стрельбы квадрата и что именно собирается сделать… Впрочем, вряд ли: ничья воспаленная фантазия даже отдаленно не сможет представить себе, что краса и гордость российских ВВС, чудо-истребитель «Су-37», пилотируемый прославленным (без ложной скромности скажем!) асом Труновым, вдруг совершит такое…
И это просто замечательно, что никто ничего не поймет — тем больше времени будет у него в запасе. Можно будет спокойно сделать требуемое, убедиться в результате и благополучно рвануть к границе с соседним Казахстаном (благо тут всего-то пару минут лету!). Там в известной точке катапультироваться, а машину направить в самостоятельный горизонтальный полет: пусть кавалерия двух стран мчится в погоню за пустым нашкодившим истребителем.
А внизу его встретят и спрячут. И сгинет майор Трунов, будто и не было его никогда. Зато в другом месте планеты одна маленькая теплая страна обретет нового гражданина. Небедного гражданина, что существенно…
Улыбаясь, Трунов подошел к «сушке». Техники уже оставили в покое остроносое хищное тело перехватчика. Лишь их старший стоял рядом с носовой стойкой шасси, любовно похлопывая ладонью по пятнистому камуфляжному крылу машины.
— Птичка в порядке, Семен Ильич? — пожимая ему руку, поинтересовался Трунов.
— Как всегда, ваше благородие! Желаете-с проверить? — пожилой техник, как обычно, ерничал.
— Так вы ж поди и так уж все проверили! Вон, из-под твоих бойцов самолета не видно было. Что это нынче такое рвение?
— Э-э, вашбродь, мы люди простые. Нам, конюхам, барин велел запрягать с усердием, мы, стало быть, с усердием и запрягли! — усмехаясь в усы, ответил Семен Ильич.
— А если серьезно?
— А если серьезно, то искали причину давешнего сбоя навигации и радио.
— И?
— И — ничего! Все в порядке. Так что, уж извиняй, Сергей Николаич, но объяснить, по какой причине ты чуть не слился в экстазе с родной планетой, я не могу.
— Странно. Очень странно! — весьма правдоподобно изумился Трунов. — Но сейчас-то я лететь могу?
— А то! Машина — хоть куда! — гордо заявил техник и с размаху хлопнул «сушку» по фюзеляжу. Звук получился звонким и каким-то радостным.
Майор улыбнулся:
— Хоть куда мне не надо. До полигона только, отстреляться — и домой. Жена ждет. Вечером грозилась теща в гости нагрянуть. Готовиться будем.
— Теща — это серьезно. Может, после стрельб мне пушечку-то с самолета свинтить? Домой возьмешь… все спокойней будет! — с совершенно серьезным лицом предложил Семен Ильич.
