— Остался всего один день.
— Ты, главное, не дергайся, глупостей не делай. Ладно? А то…
За окном тихо и лениво вертелись последние перышки снега. Метель окончательно выдохлась, обещая теперь уже ровный, умиротворенный декабрьский морозец. Небо сделалось синим и тугим, в нем редкими пятнами бликовали звезды, а ниже ложился уже стылый туман…
Антон.
Может, зря.
Пытки запрещены Хартией баланса. Всё как положено — статья такая-то, пункт такой-то. Только очень уж происходящее напоминало пытку.
Дурную, бессмысленную пытку.
Знать бы, для кого из двоих.
Она теперь, на беду свою нормальная, не потерявшая разума Пантерка, сидит на койке. Напоминает кататоничку. Но она просто пьяна. А пьяная — беззащитна.
…Это темный обряд. Я понимаю. А ты понимаешь? Это значит, что… Подумай. Завтра придешь. Сейчас домой не возвращайся, часик посиди где-нибудь, чуть-чуть расслабься и взвесь все за и против…
— Перестань… Пожалуйста… — тоненький всхлип.
А вот не мог перестать. Раньше оно сидело себе внутри и сидело. Мешало, но не очень. Так, терпимо. Тогда еще нужно было что-то делать срочно, куда-то бежать, что-то решать. И, не дай, Бог, не сделать хуже! Инна и Славик пусть только держатся. А я для них в лепешку. А теперь осталось только ждать. Всё, сами расшиблись и расшибли всех, кого могли. Вот чем эта девчонка виновата?
— Перестань…
А не мог перестать. Теперь, когда поговорил с Ингмаром, а Ингмарвелел ждать, когда оказалось, что и заняться-то нечем. И оно клокотало. Поэтому перестать не получилось. Хотя в чем она-то…?
…Вот. Читай. Выбирай. Любого из троих. Всё равно им не жить. Так зачем добру пропадать? А так хоть польза… Цинично. А тогда даже и намека осознания не проблеснуло в мыслях насчет какого-то там цинизма. Три досье. Фотографии, любительские, скверным "Полароидом" — Виталий Захаров, Николай Иванько, Алина Ковалева.
Вскрик. Во вскрике тихий ужас. Да, Пантерка, это ты. На фото — бежишь через дорогу, шубка разлетается полами… Так ты сюда и попала.
— Значит, это я… это меня?!
… Нет другого выхода — нет другого выхода — нет…
— Нет, Ин, всё в порядке.
— Простыл, что ли? Голос у тебя хриплый.
— Да. Вроде того. Но ты не волнуйся. Как Славик? Всего два приступа сегодня… Помогает травка… А у тебя как? Ин? Держимся. Да. Мы оба будем держаться. А что нам остается.
— Но как же я?!
…Никто тогда не сказал, что придется этой смертнице в глаза заглядывать. Никто не предупредил, что придется всё про девушку узнать — и про эти ее археологички, и про пыль, и про то, что река утром — прозрачная глубокая зелень, в которой снуют рыбешки. А дома Славка, от которого осталась бледная худенькая тень. У Инки коричневые густые синяки под глазами. Она сидит на кухне в полночь, мешает сахар в чае, плечи поникли, в спине вялая усталость. Но нервный блеск в глазах и нервные же перебежки пальцев по черенку ложечки — прислушивается, ждет. Где-то около полуночи из спальни обычно долетает тихий хрип, тут нужно не пропустить.
— Тош, я так больше не могу.
— Я знаю.
— Сколько мы еще так продержимся? Сколько нам пообещал этот твой коновал?
Так и говорит — "нам пообещал". Получается, она даже в мыслях не допускает, что без Славки как-то можно будет… существовать. Это значит, что Инка не сдается. Мучительный жар растекается от щек и до шеи. А вот Антон начал уже поддаваться, прикидывал, рассчитывал, что будет тогда делать. Потому что привык планировать наперед, только поэтому! Собственное мысленное предательство после инкиных слов нестерпимо застучало в ушах. Оставалось только тихо сгореть от бессильного стыда.
Не успел.
В комнате зашуршало. Инка громко стукнула чашкой по столу, чай полился на пол. Инкин след простывал в коридоре.
Помчался следом.
За хрипом всегда одно и то же — глухая возня, сухой от страха инкин голос, перемежающийся тоненьким скулежом.
— Хватит!
…Оставалось только ждать. Неизвестно, сколько, зато без сомнения — ждать напрасно. Не прилетит добрый волшебник и бесплатно ничего не сделает. Да и за плату тоже. Поэтому три досье и стопка фотографий — радость несусветная. Очень нужные досье, и совесть умолкает. А у вас бы осталась совесть, господа, если бы ваша жена сидела ночью на кухне и вздрагивала от каждого шороха? И если бы вам предложили выбор между чужой совсем незнакомой жизнью — обреченной жизнью! — и жизнью сына, вы бы что выбрали? Ну, господа хорошие?!
— Я всё понимаю… ты не виноват… я знаю… я согласна… Только перестань. Не мучь больше….
… Или вы осмелитесь сказать, что я не прав? Или вы сами сидели бы и смотрели, как Славка умирает? Чистенькие все такие, честненькие. Этот Координатор. "А Вы, — говорит. — Потом жалеть-то не будете? Это, конечно, простецы, но ведь люди же". А вы бы что ответили? А я сказал: "Это мое дело. Не ваше". Взял досье и ушел на охоту…
— Я понимаю. Я согласна. Только хватит… Я… хочу, чтобы только быстро… Хорошо? Можно?
И долго сидели, смотрели, как за окном сначала серо, потом все гуще и темнее. Сидели в обнимку, как двое влюбленных. Она шептала в ухо горячо что-то про какого-то Андрея и про отца с матерью. Не слушал. А зачем слушать?
Было жутко.
Глава 8.
Было.
июнь 1979 года.
Шум и гвалт. За дверями.
Всё, война началась. Вот так просто.
Утром клан Волков официально вышел из состава союза. С объявлением о разрыве союзных договоров и отзывом всех представителей, какие еще оставались. Пантеры в порядке "восстановления законности" принялись "наводить порядок". Без всякой на то санкции Круга или хотя бы Координатора. Пока еще действующего, заметьте, пока еще не отрешенного от должности, хотя уже дышат в спину. Дышат в спину молодые, энергичные, правильные… Хотя какие они молодые? Пятнадцать лет разницы с Олежкой, чтоб ему пусто было. Пятнадцать лет по меркам Верхнего — пустяк, говорить не о чем. Всё равно — молодые и наглые. Как Олежка вчера горланил на закрытом заседании спецкомиссии! Требовал одним смелым рывком навести порядок. Очень хочет Олежка место Координатора по Сибири.
Так вот, гвалт. Они уже не слушают председательствующего, они уже не считают его председательствующим. Бардак.
Постоял тихонько под дверью и тяжело, медленно поплелся к себе в кабинет. Теперь уже ощущая себя стариком не только внутренне. Болело в груди.
Секретарь, карьерист и умница Владимир подсунул свежие кристаллы и сводки. Паскуды Пантеры. Волки тоже паскуды в своем роде, но паскуды вынужденные. На кристаллах Волки и Пантеры драли друг другу глотки, месили лапами грязь раннего лета в полях и весях холодной и варварской Сибири. В сводках среди обычного черного для штатных новостей мелькали красные цифры — погибшие и раненые зооморфы.
Игорь бессильно сдвинул сводки в неопрятную бумажную стопку. Сложил тяжелую голову на руки.
— Отец? — Владик озабоченно окликнул. Окликнул церемонно, принято Координатора называть "отцом" или там "Иерархом". Какой, к черту, отец?
— Что?
— Вы в порядке?
— А ты как думаешь?
Никак не думает. Молчит и ждет.
— Ничего. Тебя в любом случае не тронут, ты здесь ни при чем. Да и меня вроде на трибунал пока не тащат. Просто не справился…
На границе гибли мальчишки. По меркам Координаторской так и вообще ползунки-малышата. Двадцать-тридцать лет для зооморфа — опасный возраст. Возраст боевой романтики и ветра в голове. Так что гибли. Алексей, старшой Волков, вроде бы испугался последствий и теперь готов к "плодотворному диалогу", но вот глава Ингмар… Главе Ингмару подавай святилище Саат и солидный кусок землицы вокруг. И ничего, что это запретная зона, что там нужно чистить и чистить еще… святилище это их. Кровавое, нехорошее святилище.
А граница передвинулась. Сильно. На карте не успевают перештриховывать, поэтому Владик притащил кипу детских контурных карт и по сводкам старательно заполняет, педантично помечает — "21:00", "22:00", "23:00"… Дергается линия туда-сюда….
В дверь торопливо стукнули, не дожидаясь, ворвались в кабинет. В зеркалах стен заметались грязные, возбужденные тени.
— Координатор?! Игорь Семенович?! — по самый уши вымазанный свежайшей весенней грязью мужчина-маг был устал, бородат и неопрятен.
— Что там у вас? — с трудом оторвался от кресла.
— Я с границы.
— С Дальнего? Или из Райской?
— Нет! — с досадой мотнул подбородком. — Я присяду?… Новая граница! С Пернатыми! Пернатые объявили войну рысям! Я сейчас оттуда…
— Что?…
***
ноябрь 1979 года.
— Простите, отец, но это… глупо. И опасно. И бессмысленно. — Хоть уже и не Координатор, а все равно зовут "отцом". Не только секретари, вообще все…
— Да, наверно. Ты тогда останься здесь, Костя, я один схожу.
