Я смотрела на окоченелое тело и не могла заставить себя пошевелиться. В пустой голове тоненько звенело, к горлу подступал тошнотворный комок.
Вдруг мне на глаза легла теплая большая ладонь, а над ухом прозвучал голос Влада:
– Не смотри.
…Не смотреть! Но я все равно склоняюсь над лежащим на ковре телом отца. Его лицо застыло, рот перекошен, невидящий взор устремлен в потолок. Для чего-то машу рукой перед его глазами, хотя прекрасно понимаю, что он уже мертв.
Из живота поднимается горячая волна. В ужасе оглядываюсь по сторонам, и знакомый с детства кабинет кажется чужим. Делаю шаг к двери и еще один. Комната пляшет, предметы точно плывут. Я быстро выхожу в темный холл…
Нельзя забыть, невозможно простить
«Я служил в особняке до рождения нимы Анны. В то время имела место одна некрасивая история. Через год после свадьбы молодая хозяйка поймала сунима Валентина на адюльтере со своей помощницей, которая едва окончила Институт благородных девиц и только-только поступила на службу в особняк. К сожалению, я не могу припомнить ее имени. Случился страшный скандал, девушку в два счета рассчитали, а через пару месяцев выяснилось, что хозяйка понесла. Беременность проходила тяжело, и суним Валентин отправил жену в Минеральные Источники, а сам предавался фривольностям с танцорками кордебалета с Зеленой мостовой. Хозяйка вернулась в столицу уже с новорожденной Анной на руках. Сразу после этого суним Валентин уволил весь штат прислуги и позвал в дом свою кузину ниму Клотильду. Ваш покорный слуга не знает, как дальше сложилась судьба четы Вишневских, ибо ушел в отставку со всеми остальными. Кстати, спасибо за десять золотых. В моем сегодняшнем положении они оказались весьма и весьма кстати…»
Из конфиденциального письма к судебному заступнику Кастану Стомме
от бывшего лакея дома Вишневских, отправленного в отставку много лет назад.
– Он был гениальным изобретателем, прекрасным человеком, – голос председателя Королевского Общества Изобретателей (каждое слово с большой буквы и никак иначе) возносился к ослепительно синему небу и жгучему солнцу.
Семейный склеп Вишневский представлял собой глухую махину с одной-единственной дверью с замурованными окнами и был увенчан мраморной крылатой женщиной. На ее выставленной вперед руке сидела ворона и с любопытством сверху взирала на церемонию прощания, неожиданно собравшую толпу народа. Одетые в черное люди прели от жары, обмахивались веерами, вытирали взмокшие лбы кружевными платками. Они не подозревали, что его смерть оставила десятки вопросов.
Если он приехал на курорт, чтобы помириться, то по какой причине не предупредил о визите? Лекарь полагал, что дядька умер от сердечного приступа, но почему в складках его галстука нашли «Звездную пыль»?
– Наш дорогой Уилборт обладал удивительным качеством – щедростью. Для Королевского Общества Изобретателей лучшего члена было невозможно представить, и теперь, когда у нас освободилось место, прежде принадлежавшее ему…
А председатель все говорил, и люди начинали позевывать, изредка забывая прикрыть раззявленные рты.
– Кто дал слово старому зануде? У меня сейчас челюсть сведет от желания зевнуть, – сквозь зубы процедила тетка Кло. Ради публики она уже успела пустить пару слезинок, но все равно не смогла изобразить на лице достаточно скорби, чтобы вписаться в приличия.
Я окинула свою семью долгим взглядом. Ева, бывшая жена человека, в которого я была влюблена, старательно держала маску сдержанной грусти. Эрик и вовсе не видел смысла в притворстве и спокойно курил сигариллу, пока лакей Пимборти, как ребенок, лил слезы по своему вечному собутыльнику. Я больше не имела права их осуждать, не после того, как из-за мужчины позволила собственному отцу умереть.
К концу церемонии взмокшая на солнце толпа стала стремительно редеть. Могильщики заложили гроб мраморной плитой, и когда мы вышли из склепа, то людей в черных одеждах на кладбище не осталось. Семейную усыпальницу закрыли на замок, а ключ исчез в ридикюле тетки Кло. Последние минуты Уилборта с семьей выглядели столь жалкими и тривиальными, что становилось не по себе.
– Можно и домой, – вздохнула она, вцепившись в локоть Пруденс. Две женские фигуры в темных нарядах, под оглушительным полуденным солнцем плыли между чужих могил.
Мы с Кастаном тоже направились к кованым кладбищенским воротам. Лучший друг только поутру вернулся из Гнездича, где его старший брат вступал в должность мэра, и попал аккурат к похоронам.
– До меня доходили странные слухи о том, что якобы смерть Уилборта сорвала вашу с Горским свадьбу на курорте. – Как и следовало ожидать, судебный заступник воспользовался моментом, пока Влад оставил нас на несколько минут, чтобы распорядиться насчет кареты, и устроил допрос.
– Тебе не соврали.
– Ты действительно собираешься за него замуж? – странным голосом произнес Кастан.
– Да, когда подойдет конец траура, – кивнула я и мрачно пошутила: – Если, конечно, больше никто не умрет.
– Анна, я думаю, мне пора тебе выслать кое-какие документы, касающиеся Влада…
– Не утруждайся. Я все знаю. У него такое богатое прошлое, что мне можно не вспоминать свое, на двоих хватит.
Последовала долгая ошарашенная пауза. Я подняла голову и внимательно посмотрела в лицо лучшего друга.
– У меня есть к тебе просьба.
– Составить брачный контракт?
Было глупо огрызаться на ехидное замечание.
– В тот вечер, когда Уилборт напал на меня, он говорил о том, что в доме что-то случилось. «Если ты узнаешь, какая несправедливость случилась с ней, то тоже захочешь подвинуться», – процитировала я слова покойного дядьки. – Помоги мне выяснить, кто такая «она».
– Я попытаюсь навести справки, – согласился Кастан.
Мы шагали между чужих могильных плит и изваяний, изображавших покойных, и от тишины, царившей на кладбище, становилось не по себе. В душной тишине разнесся колокольный клич, распугавший сидевших на ограде ворон.
– Не беспокойся из-за Влада, – произнесла я, беря его под руку. – Откровенно говоря, я считаю, что мы с ним стоим друг друга.
– Анна, что с тобой случилось на курорте? – тихо спросил судебный заступник. – Ты не похожа на себя.
– Ничего не случилось, просто… Мне бы хотелось навсегда забыть некоторые свои воспоминания.
* * *
