– И тогда я решила, что несправедливость должна быть исправлена. Явилась к нашему папане, но тут меня ждал сюрприз. – Пруденс хохотнула. – Он не знал о моем существовании! Представляешь? Он не догадывался, что ты дочь его любовницы и, похоже, сильно испугался, поэтому с ним случился удар. Я испугалась, что меня обвинят в убийстве и повесят на Тюремной площади, но, к счастью, он всю жизнь третировал родственников. Они не просили многого, просто хотели честно поделить наследство, всем по равной доле, а потому без колебаний помогли мне. Было решено объявить меня дочерью Валентина сразу после твоих похорон, но ты каким-то образом выжила, а когда вернулась в дом, то все пошло наперекосяк. Я ужасно разозлилась! На том проклятом приеме мне хотелось объявить всем, кем я являюсь на самом деле, но наш с Клотильдой спор услышала эта странная Глэдис. Совершенно безобидная тетка, но ее пришлось убрать. Потом выяснилось, что Уилборт на пьяную голову нанял какого-то мутного типа, чтобы тот по-тихому избавился от тебя. Для нас глупость дядьки стала огромным сюрпризом. Ты выставила его из дома, и беднягу так накрыла совесть, что он приехал на курорт, чтобы покаяться. Как понимаешь, оставить его в живых было просто невозможно. Эрик раскопал правду о твоей болезни, а ты выгнала своего женишка и развязала нам руки.
– Пруденс, – произнесла я ровным голосом, – ты знаешь, что исповедоваться перед собственной жертвой – это к петле?
В следующий момент я ударила ее в лицо, сильно, резко. Прикосновение вызвало в голове смутное воспоминание, связанное с новоявленной сестрицей. Она взвизгнула от неожиданности, растянулась на полу и схватилась за расквашенный нос. Вскочив с кровати, я вдруг поплыла, перевернула столик, стараясь сохранить равновесие. Ноги плохо слушались, пол качался. Надо было бежать, коль сумела огорошить противника, да только прыткости не хватало.
– Не уйдешь, тварь! – взвизгнула у меня за спиной сестрица и вцепилась мне в волосы. От боли я вскрикнула, начала изгибаться, пытаясь сохранить копну целенькой.
– Эрик! – орала Пруденс. – Она хочет убежать!
Но в стену комнаты много лет назад вживили кристалл для звуконепроницаемости, чтобы я не терзала уши домашних отвратительной игрой. Так что кричать она могла сколько угодно.
Мы сцепились, как кошки, шипя, драли друг друга за волосы, дергали и старались вырвать пряди. Наконец, мне удалось изловчиться и со всей силы жахнуть каблуком обманщице по пальцам ноги. Подкованная набойка легко пробила тонкую домашнюю туфлю. Сестрица странно крякнула и, скривившись от боли, разжала руки. Пока она, становясь бордового цвета, прыгала на одной ноге, я подхватила юбки и дала деру.
Надо было бежать к лестнице для прислуги, но в панике я снова, как много раз после потери памяти, перепутала право и лево. Только ошибку обнаружила, когда на всех парусах выскочила к центральной лестнице. Замерла в нерешительности, теряя драгоценное время, и тут Пруденс схватила меня за шиворот.
– Она сбегает! – завопила сестрица.
В холл выскочил Эрик. Увидев, что мы боремся на верхней площадке, он бросился на подмогу подельнице. Охваченная ужасом быть пойманной, я резко навалилась на злодейку. Вдруг неловко споткнувшись, она стала терять равновесие, замахала руками, отпуская меня, но все равно с тоненьким визгом кубарем покатилась вниз и затихла у подножия лестницы.
Подхватив юбки, я ринулась обратно в коридор.
– Стой! – крикнул Эрик, присовокупив сочное ругательство.
Миновав длинный коридор, я выскочила к лестнице, какой обычно пользовалась прислуга. От короткого хлопка вспыхнула пара тусклых светильников, и я сбежала вниз, к черному входу, но дверь оказалась запертой. Я попробовала ее толкнуть плечом, покрутила ручку и различила шаги. Оказалось, что Эрик не стал помогать раненой подельнице, а предпочел броситься вдогонку мне.
Не придумав ничего изящнее, я заскочила в кухню, схватила с крючка над кухонным прилавком сковородку и спряталась у двери. Приготовившись к удару, я старалась не дышать, чтобы не пропустить момент, когда он окажется близко. Но Эрик облегчил мне задачу, выходя в столовую, он пропел:
– Ку-ку, кузина. Ты где?
В следующий миг на его голову опустилась тяжелая сковорода с жирным, не соскобленным днищем. Странно хлюпнув, он вжал голову в плечи, сочно ругнулся и рухнул лицом вниз на паркет. Мне надо было убегать из дома, пока он не пришел в чувство.
Когда я выбралась из синей гостиной в холл, то обнаружила Клотильду, сидевшую на нижней ступеньке лестницы. У ее ног, неестественно выставив руку, лежала Пруденс. Глаза были закрыты, из уголка рта тянулась тонкая кровавая полоска. Сестра была мертва. Похоже, она свернула шею, когда летела с лестницы.
Не произнося ни слова, я протянула руку, требуя от тетки отдать ключи от входной двери.
– Я не собираюсь просить прощения, – заявила она, вручая мне тяжелую связку ключей от всех дверей дома.
– Ты как Эрик. Тоже вечно ставишь не на ту собаку.
В тишине дома раздавались странные приглушенные звуки. Казалось, кого-то закрыли в чулане, и пленник умолял его выпустить. Неожиданно я догадалась, что возня и неразборчивые, скраденные толстыми стенками звуки доносятся из большого дорожного сундука, стоявшего посреди помещения.
Родственнички Вишневские запихнули Еву вместо багажа и собирались выбросить в реку. План так себе, откровенно говоря, ведь топить они все равно не умели, даже мне удалось выжить.
Не справившись с соблазном подольше помучить мачеху, я прошла мимо сундука и, отчаянно гремя связкой, отворила входную дверь…
* * *
День выдался отменный, теплый и солнечный. Высокое бледное небо не пятнало ни единого облачка. Сухой воздух пах кострами, под ногами успокоительно шелестели опавшие листья. Прогуливаться в такую погоду по аллее, засыпанной листвой, было неподдельным удовольствием.
Правда, наслаждение прогулка доставляла, если не приходилось на себе тащить тяжеленный дорожный сундук с вещами, а аллея не взбегала на крутой холм. Из нас троих, меня, Глэдис и Собаки, веселился только обряженный в кожаный намордник питбуль.
– Нима Анна, со всей ответственностью вам заявляю, что благородным нимам таскать на закорках сундуки – неприлично! – пыхтела Глэдис, обливаясь потом под своей половиной поклажи. Под мышкой она умудрялась держать длинный зонтик.
– Если бы ты не взяла зонтик, то нам было бы легче, – задыхаясь, отозвалась я, хотя очень хотела сказать, что дуэнье не стоило обзывать возницу, разозлившегося до такой степени, что в холм мы тащили вещи собственными рученьками, схватившись за сундук с двух сторон.
