— Что же вы так глупо — сначала сами позвали, не давали уволиться, теперь выгоняете? — выпалила Вета на одном дыхании. Она сказала бы ещё, про все свои обиды, но слова растерялись.
Вета развернулась на каблуках и собиралась картинно хлопнуть дверью, и навстречу ей попался парень из девятого. Он дёрнулся в сторону, но Вета всё равно влетела в его плечо. Красивого ухода не получилось…
Надпись мелом она заметила ещё и на асфальте возле книжного магазина. Дверь магазина была закрыта, окна темнели зарешёченными провалами. Слова остались на удивление чёткими. Отодвинув ногой кленовый лист, Вета прочитала: «любовь остаётся навсегда, она не умирает». Буквы, выведенные дрожащей рукой, оказались в тени. Чёткие белые буквы.
Прохладный ветерок потрогал её за пальцы. Вета сунула руки в карманы плаща и зашагала дальше, почти сразу забыв о глупой фразе. Подумала только, что незадачливый отвергнутый любовник, наверное, решил напомнить избраннице о себе. Ох, эти подростки!
Она ещё помнила себя такой — порывистой и резкой, такой — тринадцатилетней. Когда хотелось безоглядно влюбляться в двоечников и их же в открытую ненавидеть. Она ещё помнила, но уже слишком выросла, чтобы красивые фразы про любовь пробирали её до дрожи.
За поворотом Вета заметила ещё одну написанную мелом фразу, на этот раз слегка потёртую. «Люди не смотрят под ноги, топчут чувства». Она усмехнулась.
— Прятали бы вы свои чувства получше, друзья.
Она впервые шла домой пешком и боялась заблудиться, хоть много раз видела все эти улицы из окна автобуса. Ветер тревожил собранные в кучи листья, и стеклянный воздух чуть звенел в ушах Веты. Она не знала, что ей делать до самого вечера — хорошо было бы просто идти.
«Не закрывай глаза, ты не сможешь обмануть любовь», — настигло её рядом со знакомой булочной. Вета покрутила головой, выбирая правильную дорогу, и заметила фразу только мельком. Переступила через неё, не специально, так получилось. Мигнул светофор, и она перешла на другую сторону улицы.
Во внутреннем дворике было тихо и безлюдно. Поскрипывали всеми брошенные деревянные качели, и мотался туда-сюда обрывок объявления у подъездной двери. В поисках ключей она пошарила в сумочке, и услышала сдавленный стон.
Вета вздрогнула, резко обернулась: за её спиной так же мирно шумели деревья, пустовала асфальтовая тропинка, и не было даже машин — жители дома давно разъехались на работу. Где-то размеренно капала вода — Вета успела услышать даже это, а потом стон повторился.
В этот раз он снова оказался у неё за спиной, но Вета не спешила оборачиваться. Стон был громче и страшнее, чем в первый раз, и теперь она почти узнавала его. Это был тот самый голос, способный пробираться даже через плотно закрытые окна и двери.
Он становился похожим то на вой ветра в трубах, то на гул волн, которые бились в бетонную набережную, то на человеческий вопль. Но человеческим он не был, потому что не в состоянии человек кричать несколько минут подряд, на одной ноте, не замолкая, не срываясь на хрип. Или ей показалось, что так долго? Вета нервно тыкала пальцами в кнопки кодового замка на подъезде и никак не могла набрать номер правильно. Руки дрожали.
Она обернулась, спиной прижимаясь к двери. Мог же кто-нибудь из пенсионеров или молодых мамаш выйти вдруг прогуляться, ведь мог? Какого демона они сидят по своим квартирам!
Стены дома задрожали, и Вете казалось, что стонут именно они, и ещё асфальт. Да весь город неровно вздрагивал вместе с её дыханием. В один страшный момент Вете показалось: она различает слова в этом стоне. Даже не слова, а звуки и слоги, так тянут гласные первоклашки, когда учатся читать. Так пытается заговорить немой.
— Любить.
Вета задохнулась от ветра, пахнущего мутной глубиной и подгнивающими листьями. Стон тянул звуки, повторяя раз за разом что-то неясное, и только это слово она разобрала, хоть всё ещё надеялась, что у неё просто разыгралось воображение.
Что делать, кричать? Кричи тут, пожалуй.
Дверная ручка больно впилась в спину, и Вете очень хотелось зажмуриться, чтобы так по-детски уйти от страха. Но зажмуриться никак не получалось, и она неотрывно смотрела, как в воздухе носятся сухие листья.
Сгорбленный силуэт появился на асфальтовой дорожке, и Вета заметила его сначала только краем глаза. Она не смогла бы сказать, откуда он вышел, или как возник — создал сам себя из сухих листьев — прямо посреди двора. Он двигался как человек, очень долго пребывающий без движения, рывками, странно переставляя не сгибающиеся ноги. Руки безвольно болтались по обеим сторонам туловища.
Вета не шелохнулась. Она могла бы всё это время искать ключи в сумке, могла бы звонить по домофону соседям и кричать о чём-нибудь, да о чём угодно, но она не подумала и шевельнутся. Ручки сумки соскользнули с плеча, и та бухнулась на асфальт. Где-то на дне звякнули ключи.
Вспомнилось: «Пугало». И Вета легко подумала: «Ну да, это оно и есть». Она услышала, как гулко и медленно бьётся собственное сердце.
Пугало остановилось у края тротуара, за которым начинался пологий подъём к подъезду, руки судорожно дёрнулись. Если бы Вета ещё ощущала хоть что-то, она почувствовала бы боль в пальцах, сцепленных на железной ручке. Царапины пачкались ржавчиной.
Первое октября. День разбитых стёкол.
Она сошла с ума. Это Антон знал совершенно точно. Она вернулась утром, и туфли оставили на линолеуме мокрые следы. Она прошла прямо на кухню, села там, не снимая плаща, и посмотрела на него почти счастливо.
— Хочешь, я сварю кофе? Ты любишь кофе? — сказала Вета. Промокший плащ распахнулся на груди, а под ним была только ночная рубашка, тоже мокрая.
Баночка кофе завалялась на верхней полке шкафа — кто-то подарил, а варить кофе Антон не умел, да и времени у него не было, чтобы заниматься такой ерундой.
— Я не знаю, — сказал он, растрёпанный и в не застёгнутой рубашке. Он не успел как следует испугаться её новому исчезновению — Вета вернулась через несколько минут после того, как но проснулся, вот только горечь во рту ещё осталась. — Свари.
— Я всегда варила для Ми. Ну, для моей бывшей научной руководительницы.
От её плаща тихо пахло ночью, дождём и ветром. Диким ветром, который никогда не появлялся на улицах города днём. Нет-нет-нет, днём было слишком опасно, его могли заметить. Дикий ветер выходил на охоту только ночью.
Молча Антон смотрел ей в спину и на пояс плаща, свисающий почти до самого пола. Он сам себе до смерти напоминал ревнивого мужа из пошлых анекдотов, но вопрос выбирался наружу, лез через плотно стиснутые зубы.
