— Где твой учитель, оборотень? Ты потеряла контроль и сбежала от него?
Замерла. Руку отпустила. Обессиленно прилег обратно. Всё, дальше двигаться не мог. Даже и не заставляйте.
— Я не понимаю, о чем Вы говорите… Я не сбегала, я просто…
— Так, погоди… — звенела ночь. Звоном же отдавало в голове. — Когда ты… стала оборотнем?
— Понимаете, я не оборотень, Вы путаете… На меня напали. Вчера. Мужчина. Превратился в пантеру и поцарапал.
— Ясно… Первая… стадия трансформации. Если у тебя нет… учителя, в город не ходи… Поубиваешь людей, тебя пристрелят… Здесь у тебя есть шанс выжить…
Каждое последующее слово давалось сложней предыдущего. Высоко над головой тряслось рваное полотно неба.
— А… Вы? Вам нужно в город, Вы замёрзнете…
— Не знаю, сможешь ли ты сохранить разум… но пантерой… тоже неплохо… Жратвы найдешь… только к людям не ходи…
— Господи, Вы же совсем замерзли. Вы же погибнете, Вы…
— Слышишь, будешь пантерой, если учителя нет… в город не ходи…
Перепутал, с кем разговаривает… Знал одного зооморфа. Но у того контроль был хороший. Валерка-волк. Рассказывал, как его "дрессировали" после обращения. Жутко… Но иначе нельзя. Зверь в сознании всегда сильнее человека.
— Дрессировать надо… Чтоб человеком быть… дрессировать… Ты хочешь… остаться человеком, оборотень?
Глаза — желтые, дрожащие слезами, очень яркие — близко. В них — тоска и безумие.
— Хочу, очень хочу. Помогите мне… Пожалуйста… Я не хочу пантерой! Я археолог!
Облик начинает течь, меняться…
— Терпи… Возьми себя в руки…
— Поднимайтесь! Вы замерзнете! Идемте! Тут есть домик!
— В город тебе нельзя…
— Не город! Там сейчас пусто! Археологи здесь на выездах летом… Сейчас пусто… Ну, вставайте же!
— Пусти, оборотень… Оставь в покое…
— Идемте… Пожалуйста…
Ночь дрожала морозом, плыла паром с горячих, обметенных усталостью и болью губ, топила и засасывала в снегу, как в болоте, чужим голосом уговаривала, потом подпирала плечом, потом волокла, а потом заставила предпринять последний рывок — через порог в темноту и сырой запах погреба. И угасла, как кинолента при смене сцены.
***
Мужчина обнаружился замороченный, в темноте плохо видно, но губы точно разбитые, еле шевелятся, дышит через раз. Как он забрел так далеко, не понимала определенно. И о чем он говорил, тоже не понимала — какой-то учитель, какое-то обращение… Похоже, у мужчины горячка. Ему к врачу надо, руки ледяные, вообще сам весь промороженный, что полуфабрикат в морозилке, на снегу как минимум два часа, города он не дойдет. Двенадцать километров… Слишком легко одет… Замерзнет нафиг.
Кстати, на самой только домашние джинсы и старый свитерок, но не холодно, черт возьми, не холодно! Задумываться было некогда, хотелось есть… Дико, безумно. Снова испугалась — мужчина был вкусный. Больной, но сойдет. Господи-Господи-Господи… Этот, найденный который, кажется, всё понял, хоть и совсем шальной.
— Дрессировать надо… Чтоб человеком быть… дрессировать… Ты хочешь… остаться человеком, оборотень? — шепчет тихо, не разобрать почти.
— Хочу, очень хочу! Помогите мне… Пожалуйста… Я не хочу пантерой! Я археолог! — во рту голодное предвкушение — еда близко, очень хочется есть. Хочется крови и свежего, сладкого мяса.
— Терпи… Возьми себя в руки, — шевелятся черные в темноте, страшные губы, а глаза у него пустые. "Помрет, — проносится в голове. — Как пить дать — помрет!". И трезвое, холодное, заглушающее жалость: "Он должен жить. Хоть сколько-то. Должен помочь! Должен объяснить! Рассказать, что знает!"
— Поднимайтесь! — пихнула, грубо, почти зло, заставив зашипеть и широко распахнуть глаза. Какого цвета глаза, не разберешь, да и не важно. — Вы замерзнете! Идемте! Тут есть домик!
Потом уговаривала, почти плакала, закусила губу, но сделала только хуже — собственная кровь только разожгла аппетит, раздразнила своей солоноватостью. Волокла волоком, била по щекам, и даже не удивительно, что не заблудилась в ночи — лес стал вдруг понятным, как собственная квартира, по которой ночью наощупь бредешь попить водички. Совсем не темно, снег переливается всеми оттенками серебра и ртути, плетутся в ровные, ясные строчки лесной жизни следы. А жизнь в лесу и ночью — ключом. Шорохи, почти незаметные промельки, то там, то здесь обвалившийся с веток белый пушок, и кто-то тихо, старательно подвывает. И запахи… от их яркости даже подташнивает временами. Или это от голода? Подводит желудок… Мутится в голове — хочется упасть на четвереньки и… Только и держит дальнее эхо: "Терпи!"
И ведь довела!
Дом стоял совсем такой, как и помнила — серо-зеленый, с облупившейся краской и заколоченными на зиму окнами, чуть кривоватой невысокой трубой — внутри "буржуйка", если не утащили любители пошарить в чужом хозяйстве. Если опять же не утащили, должно быть немного дров в коробе в углу. Ну и в подполе — спрятаны в тряпье чугунок, чайник, сколько-то мисок и кружек… Собственноручно всё это прятала, когда в сентябре прошлого года группа уезжала с раскопа в город с пятью ящиками черепков и двумя черепами и тремя берцовыми костями в прекрасном состоянии. Сама проверила, всё ли припрятано, сама заложила засов на двери. Замок не навешивали — бессмысленная затея. Обычно тут не воруют, местные говорят — плохое место, проклятое. Ходят байки, что когда-то здесь кого-то в жертву принесли, с тех пор неприкаянный дух страдальца бродит по окрестностям, предвещая встречным болезни и смерть. Впрочем, за пять лет работы на раскопе Старовск-1 ни одного призрака Алина так и не обнаружила. Глупости. Зато и не воровали из домика на ее памяти ни разу. Да и с площадки не таскают, если и случится телефон или дорогущий "цифровик" оставить. Вот и сейчас всё цело.
Заволокла свою "добычу" внутрь, устало выдохнула. Опять же без удивления отметила, что раньше не замечала за собой склонности чуть не на себе таскать мужчин приличного роста и веса. "Добыча" легла на пол в полном бессилии, вяло хватая воздух ртом и даже не пробуя подняться. Решила, что это даже и к лучшему, под ногами болтаться не будет. Быстро пробежала по комнате, пошарила в коробе — на дне спички. Всего два коробка. Кое-как, трясущимися руками, развела огонь в печке, зажгла свечу — хорошо, когда всё под рукой. Потом сбегала в подпол, притащила посуды и тряпья, и только потом занялась отысканным в лесу мужчиной.
— Эй, встать можете? Тут койка есть… Давайте… осторожно… Сейчас уже согреетесь…
Уложила с грехом пополам. Стянула с него, не сопротивляющегося и вряд ли осознающего происходящее, кроссовки (про себя присвистнув: "Пяток километров по зимнему лесу в осенних кроссовках!"), попыталась растереть ступни, жаль, спирта нет. Поглядела под рубашкой — целая россыпь ссадин и синяков. Лиловые ребра и ощупывать не стала — всё равно не разбирается в этом. Тут определенно ничего не могла сделать. Но судя по виду, могла предположить — били ногами. Поёжилась… Набросала на него тряпья, койку сдвинула ближе к печке. Сейчас бы ему еще чаю горячего…
— Иди… охоться… — прошелестел. — Оборотень должен… охотиться…
Значит, что-то еще понимает.
— Позже. Не могу Вас оставить. Расскажите лучше мне про оборотней, а? Можете сейчас? А я воды нагрею, каких-нибудь травок заварю.
— Иди охотиться, оборотень… — с трудом перевернулся на бок, застонал, ощупывая непослушными руками свои лицо, рёбра, колени. Щеки у него были влажные, впалые. — Оттаиваю… Больно, зараза… Тебе нужна свежая кровь… Иначе совсем… крышу снесет… на меня кинешься…
Сглотнула. В самую точку. Терпеть уже сил нет. Он прав. Только он же на ладан, кажется, дышит. Его нужно напоить, прогреть, чем-то покормить. Непонятно только, чем. И он сам холодный, а лоб горячий. Тут ни одной таблетки аспирина совершенно точно нет — аптечку здесь на зиму не оставляют.
— Но Вы как же?
— Мне…будет лучше спокойно лежать…. чем попасть тебе на зубы, оборотень… Уходи… Если точно хочешь помочь, принеси мяты, толокнянки, тысячелистника, шалфея… чего-нибудь… и жратвы… чего сама поймаешь… мне хоть косточку. Не ел сегодня…
Швыркнул носом, размазал по щекам то ли слезы, то ли истаявший снег, закрыл глаза и задышал часто и тяжело. Только сейчас увидела, что он довольно привлекателен, несмотря на измученную бледность. Правильные черты лица, красивой лепки голова. Глаза светлые. Не голубые, кажется, просто светлые. Большего в неверном свечном свете не разобрать…
И он был чертовски прав. Он сейчас самая легкая добыча для неопытной пантеры. Кость перед смертельно голодным животным. Накидала на него еще тряпок, спросила, не хочет ли пить. Отказался.
Хотела спросить, как снова сделаться черной кошкой, но только резануло сытным запахло крови, сама всё поняла. Бросилась к порогу, не оглядываясь, утонула в черной снежной ночи, опять забылась и растворилась в новых запахах, цветах и звуках.
