Думал, не поймет. Но всё поняла. Ушла. Стучала посудой. Потом теребила, заставила сесть, подсунула к губам кружку. Горячий чай в ней пах хвоей, мятой и чабрецом. Возможно, очень правильно, только вот подбор трав… Но выпил с жадностью.
— Есть хотите? Я вам бульона сварила, из тетерева. Будете?
— Буду…
Едва соленый и пахнет неприятно. И, в общем, не так уж и хочется… Всё равно выпил до дна по привычке последнего месяца — съедать всё, потому что в следующий раз могут и не покормить. Откинулся на койку. Тряпье воняет омерзительно. Но когда холодно, выбирать не приходится.
— У вас температура, знаете?
— Ага… Сильная?
— Не знаю, я не умею определять. Но, кажется, вы очень горячий. Вы простыли, наверно.
Чередование алого света и мазутных мазков теней на потолке.
— Отлежусь…
— Еще хотите есть? Я могу вам мяса дать. Или бульона?
— Потом…
Снились оборотни с длиннющими зубами и почему-то крыльями, они терзали прикованное к скале за какой-то надобностью несчастное тело Андрея Шаговского, рвали на клочки, клевали… Хохотали и выли… И вроде еще маячили какой-то факел, кто-то осуждающе хмыкал, но факел вроде был из другой оперы, так и не разобрался…
Страшно. Очень страшно, если вдуматься. Только вдумываться и оставалось. Когда, опустошенная, возвратилась — и в домик, и в себя — вместе возвратился и страх. Опять этот, который всё еще ощущается возможной "добычей", что-то прошептал и снова шкуру содрало и вывернуло. В самый последний момент, когда уже забылось всё и вся. А в следующий раз его ведь с его странными и действенными словами может и не быть рядом. А я сама… не умею обратно… Испугалась за него. Он сказал принести ему поесть — принесла. И еще он просил травы — траву пришлось выуживать из-под снега, находить по запаху. Далеко от дома не отходила, поэтому нашла мало. Брала ту, что пахла подходяще. Не знала, будет ли толк. Но хоть чай. И еще бульон ему. Самой тоже продолжало хотеться есть — это ведь ненормально, что оно постоянно хочется? Только что вытерзала двух перепелок, белку и тетерю. Вторую ему…
Напоила горячим, крепко и остро пахнущим чаем, бульоном — не очень вкусным, к тому же несоленым почти, поскольку соль обнаружилась на самом дне солонки, а больше и не было… И аптечки, конечно, тоже нет. Аптечку тут никогда не оставляют — пропадут лекарства за зиму. Нет даже банальной зеленки.
После мужчина погрузился в беспокойный, тяжелый сон, в котором всё вздрагивал и постанывал, а Алина осталась в неверном свете оплывающей свечи одна. И наконец-то принялась приводить мысли в порядок. Как-то сразу сложилось в одну картинку — то ничего не понимала, осознавала урывками, а то раз — и кристальная ясность. Все бусинки — в одно ожерелье.
Тот мужчина был оборотнем. Не показалось. Поцарапал. Заразил… или как это называется? "Новообращенная" — сказал спасенный мужчина… Кстати, так и не спросила, как его зовут. Проснется — не забыть узнать. В общем, Алина Сергеевна Ковалева теперь не только штатный археолог областного музея археологии и этнологии, но и оборотень. Кошка, кажется. Но с достоверностью знать не могла. И — тоже узнать у парня. Нервный смешок. Такое только в фильмах встречала да в книжках любителя фэнтези Олега… Почему-то историки так неравнодушны к этому жанру… Так вот, самой стать персонажем такого развлекательно-второсортного чтива? Неуютно сделалось в животе. Там, в тех книжках, оборотням полагалось или умирать от руки доблестного героя, или же присоединяться к славному боевому отряду этого героя, дабы идти спасать мир от Темного Властелина. Пока никакие герои не заявлялись… Разве что… Один вон спит на койке, пригрелся… Растрясти, выспросить, не герой ли? Только что-то не видать за плечами большого двуручного меча, даже завалящего палаша, да и разворот их не сказать, чтобы богатырский. Еще один нервный смешок. Не герой…
Только Алина, вопреки здравому смыслу, логике и полному неверию во всё потустороннее и сверхъестественное, всё-таки оборотень. Оборотень, он же вовкулак, волкодлак, вервольф, ликантроп — человек, умеющий обращаться в животное, чаще всего в волка. Причем не всегда, по славянским представлениям, несущий зло. Припомнились даже два князя, любившие, кажется, по ночам "волками порыскать по земле русской" — Всеслав Полоцкий и Вещий Олег. Во всяком случае, по мнению славян тех времен. Думала — сказки. Вдруг захотелось спрятаться куда-нибудь в темное место, даже возвратиться домой, залезть под одеяло, лежать, зажмурившись, пока наваждение не пройдет. Или — позвонить маме, хоть уже и "большая девочка", пять лет, как родительский дом покинула. Мама, мамочка… Телефона нет. Страшно сделалось так, что потянуло растрясти спящего мужчину — только бы не одной тут бодрствовать. За забитыми окнами выл ветер, в печке тихо щелкало и шуршало, раскаленные уголья сделались розово-красными, почти прозрачными. Подкинуть еще дров? Но нет, тепло пока еще, а дрова нужно экономить. Судя по всему, застряли здесь надолго.
Этот сказал — дрессировать… Так сказал — аж выть захотелось.
Выть и жить. И оставаться человеком. И ходить на работу — нудно, долго, каждодневно мыть глиняные черепки, классифицировать их по культурам, наносить шифры, собирать, счищать патину с медных и бронзовых сосудов, покрывать их олифой…Читать отчеты, оформлять экспозиции, проводить экскурсии, опять же. со студентами работать — обыденно и иногда утомительно, но лучше уж так, чем…
Громко всхлипнула, спохватилась, уткнулась носом в подушку на второй койке, разревелась, но тихонько, чтобы не потревожить спящего. Потом успокоилась, рукавом вытерла лицо, пошла поглядеть на свою находку. Тот спал по-прежнему неспокойно, дергался и вздрагивал, что-то бормотал под нос. Потрогала лоб — очень горячий. Взяла тряпку, сходила во двор, набрала в кружку снега. Подтопила, принялась обтирать холодной водой мужчину — совсем как мама обтирала ее, больную, в далеком детстве. Лоб, шея, грудь…
— Убери руки, обо… оборотень… Апаже…
— Тихо. Всё хорошо. Я только хочу помочь…
Открыл глаза, долго смотрел, потом кивнул.
— Верю. Только это ты пока… хочешь… пока не проголодалась…
— Вы лучше спите. Слушайте, а как вас зовут? А то как-то неудобно, я с Вами познакомилась, а вы со мной — нет.
Вдруг рассмеялся так, словно бы услышал самую забавную шутку в своей жизни. Быстро успокоился, фыркнул презрительно:
— Назвать свое имя… оборотню?! Ага… А еще самому шею подставить…
Отвернулся и затих. Еще посидела с ним полчаса или час, обдумывая странные слова с обидой и тоской — спасаешь тут, спасаешь, а он… Решила тогда называть "Ежом" — чтобы хоть как-то называть! Под утро сморило, легла спать. Провисшая койка скрипела, но сейчас было всё равно. Спала без снов. Когда проснулась, пахло близкой дичью. Настоящей дичью, здоровой и вкусной.
Проснулся, когда хлопнула дверь. Было холодно, тряпки согреться помогали не особо, от жажды пересохло в горле. Сел, хотел позвать оборотня, но её в комнате не было. Очевидно, только что и убежала, хлопнув дверью. Это у нее что, третья охота за сутки? Покачал головой… Пока не набегается, толку с нее не будет.
Ничего не поделаешь, отправился искать воду сам. Нашел на столе чай вчерашний, уже холодный, выпил залпом. В печке угли и небрежно заброшенные щепы еле теплились, свеча почти прогорела. По углам уже вымерзало, старое простуженное дерево не хотело среди зимы и морозов держать тепло, и "буржуйка" тут, пожалуй, не слишком помогает. Всё равно нашел дров, подкинул. Еще поставил на горячую "спинку" печки чайник, пусть греется.
Лег обратно. Кажется, сегодня уже получше, отлежаться еще пару дней и домой. И уехать к отцу. Россия эта в печенках уже сидит. Антиквариат искать — по всяким сомнительным притонам шариться, регистрировать находки — извольте налог солидненький, да еще месяца два промурыжат с документами. Пойдешь к другу отметить удачную сделку — и ага, в подворотне прикурить попросят. Потом еще оборотни всякие… Россия, что с нее взять.
Говорил отец, "не ездь туда, там сейчас дико", так нет, хотелось "настоящего дела" и "отдыха от суеты", и "атмосферы детства". До пятнадцати лет в России жил, потом уже в Польшу уехали. А дальше на исторической родине бывали только наездами на пару месяцев, на полгода.
На потолке — паутина и копоть, на противоположной стене ровные строчки какого-то стишка и большая глубокомысленная надпись черным маркером — "Алина зануда" и тем же почерком безапелляционное "За то и люблю". И подпись — "Миша". Хмыкнул. Алина — это оборотень. Наверно, совсем еще молодая девчонка, только не разглядел… Может, лет двадцать-двадцать три? Жалко. Видать, не по своей воле оборотнем-то стала. Но странно. Ситуация прямо-таки криминальная. Ни одного оборотня в Заречце не встречал, значит — нелегально здесь. И, как выходит со слов девушки — обращение было проведено без согласия обращаемой при полном несоблюдении ритуала и без обязательного наставничества. Сделали оборотнем и бросили сходить с ума.
