Они уже дошли до калитки дома Денисовых, но Федор Кузьмич показал жестом – давай, мол, еще пройдемся.
– Тебя, может, кто-то по-другому учил, Евгений Юрьич: дескать, гармония и самодостаточность – идеалы Темных, а Светлый должен быть как оголенный нерв – энто его долг, его крест, его предназначение. Может статься, так оно и есть. Но я тебе вот что скажу: ежели нерв действительно оголен, то ему что жгучая горчица, что сладкое варенье – одинаково больно будет. Не всякий Светлый обязательно закадычный друг тебе, не всякий Темный – непременно заклятый враг. Я тебе ровно то же самое и год назад говорил, и чичас повторяю. А ты все в бой рвешься, все с шашкой наголо куда-то мчаться намереваешься… р-руководитель!
– Вы, Федор Кузьмич, должно быть, забываете, что я – боевой маг, – рассудительно заметил Угорь. – Как бы ни хотелось мне перерасти такое свое предназначение – видимо, Сумрак мою специализацию определил раз и навсегда. Вы были на фронте, Федор Кузьмич, и значит, понимаете разницу между передовой и разведкой в глубоком тылу. Вы танк себе представьте: в бою он несокрушим и смертоносен, а в разведке много ли толку от него будет? Шумный, неуклюжий, неповоротливый. Вот это все – про меня.
– Неповоротливый и шумный? – хмыкнул Денисов. – Энто да, энто ты в точку. Гибкости тебе не хватает, Евгений Юрьич. Прямолинейный ты. Даже не как танк, а как торпеда.
Милиционер сокрушенно покачал головой и протянул руку к калитке:
– Пойдем, достаточно подышали. Теперь самое время горячего супчику, а?
Людмила, давно уже заметившая шатавшихся под окнами мужчин, накрывала на стол. Когда с любезностями было покончено, Угорь огляделся. Ничего не изменилось в доме участкового с тех пор, как Евгений приезжал сюда. Впрочем, нет, изменилось: к двум десяткам уже знакомых фотографий, приколотых по деревенской традиции к обоям на самом видном месте, добавилось еще штук пять-семь. Данилка у мамы на ручках. Данилка, потягивающийся на пеленке. Данилка в профиль и анфас. И всего один снимок со свадьбы Катерины и Николая. А других фотокарточек с Крюковым Евгений не обнаружил.
Не о таких ли полутонах говорил ему совсем недавно Денисов?
– Ты какой ложкой щи хлебать любишь? – шутливо спросил Федор Кузьмич.
На столе лежали и самые обычные, алюминиевые ложки, и деревянные, идеально отполированные, с резной фигурной ручкой, сделанные явно вручную. Может быть, даже самим Денисовым. Угорь, привыкший к городскому укладу, взял алюминиевую.
Щи оказались неслыханно вкусными, и некоторое время Евгений уплетал так, что самому было неловко перед хозяевами, однако ничего он с собою поделать не мог. Когда он в последний раз ел домашнюю пищу? Похоже, в сентябре, когда Танюша наготовила много всего после его возвращения из Загарино. Ну да, именно так. После этого была либо больничная, либо общепитовская стряпня. Однако хозяева никакого конфуза не замечали, Федор Кузьмич одобрительно крякал, Людмила смотрела умиленно и караулила, чтобы вовремя подлить горячей добавки.
Когда первый голод был утолен, Угорь снизил скорость, перестала так отчаянно стучать по донышку миски ложка, движения сделались размеренными и, хотелось надеяться, солидными. Денисов подпихнул в его сторону тарелку с крупно нарезанным хлебом.
– Ешь, ешь, Евгений Юрьич. А то как знать, чем тебе в Североморске кормиться придется…
Оперативник, не отрываясь от щей, искоса взглянул на участкового – подначивает, что ли? Но не понять было по раскрасневшемуся благодушному лицу пожилого Светлого мага, всерьез он сказал или шутя. Впрочем, он тут же продолжил, своей ложкой указывая на миску Евгения, но говоря при этом совсем о другом:
– А вот уедешь ты – как же с Верой быть?
Ну, все понятно. Денисов мыслями снова ушел в ту степь, где Евгению некому ни спину зеленкой помазать, ни накормить вкусно.
– А при чем тут Вера? – прожевав, с деланым равнодушием спросил дозорный.
«Я сам хотел, чтобы ситуация разрешилась без моего участия! – напомнил он себе. – Ходил по территории колонии строгого режима и мечтал, чтобы к моему возвращению все стало предельно ясно. Так и произошло. Некоторым желаниям свойственно сбываться…»
– Людмила, – шепнул Денисов, обращаясь к супруге, – ты насчет чайку-то давай подсуетись, а то мы уж заканчиваем…
Людмила скрылась за печкой.
– Что случилось? – еще тише спросил Федор Кузьмич у Евгения.
Угорь вздохнул, с сожалением оторвался от еды, откинулся на спинку стула и прикинул, стоит ли рассказывать. Наверное, ради того, чтобы прекратились подобные подначки, стоит. И он поведал участковому о том, как встретил Кольку Крюкова посреди пурги и какими фактами тот с ним поделился.
Денисов, наблюдая за тем, как Евгений, выговорившись, задумчиво крошит хлеб в тарелку с остатками щей, помолчал, а потом произнес:
– Евгений Юрьич, а не забываешь ли ты о том, что Колька – Темный? Он ить мог и запросто так ляпнуть.
– Самое смешное, Федор Кузьмич, что в тот момент он был человеком. Полутона, полутона… – Он с кривой усмешкой неопределенно повращал свободной рукой перед лицом. – Самым обычным человеком, если вы меня понимаете. Простым, переживающим. Это под конец он вдруг застыдился такой своей человечности и принялся язвить, а в первый момент… В первый момент это была как бы благодарность за то, что я пытался позаботиться о Катерине. В первый момент он не унизить меня хотел, а предупреждал.
– Да я просто поверить не могу в такую… информацию! – зашевелился, задвигался на стуле Денисов. – Чтобы Вера – и с другим?! Да ишшо и с Темным?! Ерунда энто, едрить твою редиску!
– Вы разве ее знаете? – через силу выговорил Угорь и сглотнул. – Даже я ее, получается, не знаю, а вы с нею только по моим рассказам и знакомы.
Пожилой маг завозился на стуле еще интенсивнее, закряхтел еще досадливей.
– Евгений Юрьич, ты уж прости, но так выходит, что я ее получше тебя знаю, – развел он руками. – Ты историю с оборотнем-гепардом, «шестеркой» Аесарона, помнишь ли?
– С Пардусом? Еще бы не помнить!
– Ну, вот. Энто ты весь такой благородный, никакого вторжения в сознание близкого человека не допускаешь. И энто правильно, правильно! – Он выставил ладони, предупреждая возмущение Светлого дозорного. – А мне в тот раз очень нужно было, чтобы она Пардуса к нужному месту вывела.
– Едрить твою редиску! – машинально повторил Угорь присказку милиционера. – Точно! Вы же тогда воздействие на нее произвели!
– Не просто произвел – я ее долго вел, направлял в сторону сумеречной аномалии. Пардус за нею, ты – за Пардусом… На большом расстоянии трудно направить, потому и пришлось под контролем девочку долго держать… Нет, в личном я не копался, в мысли Верины не заглядывал, даже не пытался! Но контакт у нас был. Понимаешь? Пустячный, не глубокий, но все же был. И там…
