– С Пардусом? Еще бы не помнить!
– Ну, вот. Энто ты весь такой благородный, никакого вторжения в сознание близкого человека не допускаешь. И энто правильно, правильно! – Он выставил ладони, предупреждая возмущение Светлого дозорного. – А мне в тот раз очень нужно было, чтобы она Пардуса к нужному месту вывела.
– Едрить твою редиску! – машинально повторил Угорь присказку милиционера. – Точно! Вы же тогда воздействие на нее произвели!
– Не просто произвел – я ее долго вел, направлял в сторону сумеречной аномалии. Пардус за нею, ты – за Пардусом… На большом расстоянии трудно направить, потому и пришлось под контролем девочку долго держать… Нет, в личном я не копался, в мысли Верины не заглядывал, даже не пытался! Но контакт у нас был. Понимаешь? Пустячный, не глубокий, но все же был. И там…
– Стоп! – Евгений поднял руку, прерывая Денисова. – Не нужно, Федор Кузьмич. Спасибо за то, что пытаетесь меня приободрить, но не стоит. То, о чем вы говорите, произошло год назад. За это время много всего случилось. Я сам-то уже другим стал. Вера тоже могла измениться.
– И ты даже не поговоришь с ней? – изумленно вытаращился участковый. – А вдруг и не было там ничего? А вдруг ее принудили? Темные же!
– Федор Кузьмич, – проговорил Евгений, отводя взгляд, – вот вы меня считаете слишком правильным, слишком прямолинейным. А на самом деле… хех!.. на самом деле серые пятнышки в моей палитре присутствуют, ничего не попишешь, глупо скрывать. В ее сознание я никогда не заглядывал – это верно. Но ее защиту от магического воздействия я все-таки себе позволил.
– Охранный амулет? – мрачно уточнил Денисов.
– Что-то типа того. Если бы на нее попытались наложить заклятие полного подчинения, да и любое другое Темное заклятие – защита бы сработала. А это значит, что в гостиничный номер она поднялась по доброй воле.
Федор Кузьмич беспокойно, суматошно замахал руками, будто отбивался от целого роя навязчивых мух.
– Ничего энто не значит! Может, я прав, и ничего там не было! Не дошло у них до дела, понимаешь?! Может, как-то по-другому ее в номер заманили! Она же одетая вышла? И долговязый, что на помощь своему дружку примчался, тоже в одежде был! Может, Колька что-то перепутал? Нельзя так, Евгений Юрьич, не разобравшись-то!
– А мне кажется, все проще, Федор Кузьмич, – посмотрев участковому прямо в глаза, сказал Угорь. – Она меня просто не дождалась.
Денисов поник, присмирел, уставился в скатерть. Людмила гремела за печкой посудой, разливался по кухоньке аромат свежезаваренного чая, тикали ходики, угрюмо сопел недовольный хозяин… И вдруг, выпучив глаза, завопил дурным голосом, подхватился с места, сгреб со стола деревянную ложку, взмахнул ею, будто отражая удар невидимой сабли…
– Матрена!!! – взвыл он с ужасом и смертной тоской и застыл, замер, окаменел с вытянутой рукой…
Потом сел на стул и, глядя на Евгения невидящими глазами, растерянно проговорил:
– Не успел…
Угорь, поджавшись от неожиданности, с испугом наблюдал за происходящим.
– Не успел… – словно заклинание, бормотал участковый и таращился так, словно не мог поверить во что-то жуткое, что случилось прямо сейчас. – Не успел я, Евгений Юрьич! Ах, холера… Ах ты, господи, не успел…
– Федор Кузьмич… – осторожно начал оперативник.
– Да что ж мы сидим-то? – встрепенувшись, перебил его Денисов и вскочил на ноги. – Бежать надо! Может, догоним ишшо!
– Федор Кузьмич! – повысил голос Угорь, приметив затуманенный взор пожилого мага. – Что с вами? Что стряслось?
– Матрену Воропаеву убили, – выдохнул участковый.
* * *
На ходу наматывая клетчатый шарф и застегивая пальто, Евгений неосознанно отметил, что Денисов так и бежал с ложкой в руке. Потом, когда расчищенная тропинка вдоль села сузилась и по обе стороны от бегущих возникли чуть ли не ростовые сугробы, резная деревянная ручка то и дело снова возникала перед носом дозорного – так активно помогал себе на бегу руками спешащий впереди участковый. «Ложка… – думал Угорь, когда она вновь попадала в поле его зрения. – Глупо как. Надо бы сказать, чтобы в карман убрал. – Потом в его мозгу что-то щелкнуло и начало складываться. – Ложка?..»
– Ложка?! – невразумительно прокричал он в спину милиционера. – Федор Кузьмич, ложка?!
Но пожилой маг то ли не слышал, то ли был занят совсем другими мыслями.
Домишко Матрены Воропаевой был самым крайним в селе, поэтому даже бегом быстро добраться не получилось. По местной привычке, даже здесь, у ведьмы в жилище, дверь была не заперта. А может, ее оставил открытой тот, кто приходил сюда незадолго до Федора Кузьмича и Евгения.
Внутри, в помещении, пожилой лейтенант милиции принялся озираться – затравленно и словно не узнавая чего-то. Всегда яркая, светлая, уютная и прибранная передняя комната друг помрачнела и скособочилась. Нет, на подушках по-прежнему лежали кружевные салфетки, а по углам не было никакого намека на мусор и паутину, и все-таки что-то отсюда исчезло – раз и навсегда, будто сняли заклятье, или оно развеялось в связи с гибелью хозяйки. А может, такое впечатление комната производила по причине трагедии, которая здесь произошла.
В самом центре комнаты на полу лежало иссохшее от старости тело женщины, прожившей никак не меньше двухсот лет. Страшная, неправдоподобная мумия – в момент смерти к Матрене вернулся ее истинный облик. Но не морщины, не глаза с бельмами, не гнилые пеньки сточенных зубов и не клочья седых волос были самым страшным: лицо, руки и тело убитой, лежащей в луже собственной крови, были вдоль и поперек беспощадно исполосованы то ли лезвием, то ли бритвенно-острыми когтями.
– Матрена, Матрена, – снова забормотал осунувшийся участковый. – Как же так?!
– Вампир поработал, – глухо констатировал Угорь, изучая сквозь Сумрак постепенно развеивающуюся тропку.
Федор Кузьмич коротко на него оглянулся и промолчал – и так все было понятно. Да, тут побывал вампир. И, судя по тому, что не взял ни капли крови убитой, он сюда не охотиться приходил, а с вполне очевидным заданием.
– Я ить ей недавно совсем сказал, что нечего ей бояться, никто про нее не знает и не узнает… Ах ты, холера, ах, напасть!.. Как же он узнал-то?!
– Кто? – не понял Угорь.
– Аесарон, кто же ишшо… Она его больше двадцати лет боялась и ждала, больше двадцати лет тряслась от страха, четверть века, почитай, хоронилась! А тут я ее успокоил, обнадежил, вот и расслабилась… Ах, Матрена, Матрена… Кто же ему донес-то?
Евгений, чувствуя, как отливает кровь от лица, как натягивается кожа на скулах, с трудом, судорожно сглотнул и выпрямился.
