– Она там, около Синьки осталась, – Тим неопределенно мотнул головой. – Сказала, что посидит и придет.
– Посидит и придет! – тут же передразнил его шедший следом Бруно. – Ну ты додумался! Бросил девчонку одну в лесу! Умник!
– Заткнись, а! – огрызнулся Тимофей. – Тебя не спросил!
Итальянец доставал его всю дорогу от реки до поляны с костром у поросшего зеленым мхом валуна. Отыгрывался, гад. Мстил за слова, брошенные Тимофеем в недрах римского мицелия. Что, мол, надо было остаться у Исси вместо Женьки, а не стоять и смотреть, как ей уродуют лицо.
Тим страшно злился. Нет, не на Бруно – на себя. Чего уж! Этот недоделанный мачо прав – Женьку нельзя было оставлять одну. Особенно после подвигов под маской толстопузого Озерова. Где он, кстати?
– Вон сидит, – одна из близняшек указала на кривую сосну, слегка заслонявшую вид на башенки «Синих камней». Под ней со связанными за спиной руками, привалившись к стволу, дремал бывший аналитик СКК.
Выглядел он помятым. Щегольской костюм был весь в грязи, узкий бордовый галстук заброшен на плечо, жидкие волосы торчали в разные стороны унылыми сосульками, еще совсем недавно нежно-розовая физиономия теперь отливала болезненной желтизной.
– Гляньте, это же тот, толстый, который Тимура Сергеевича застрелил! – услышал Тим тонкий, не то мальчишеский, не то девчоночий голосок за спиной.
Чуть отставшие воспитанники «Синих камней» друг за другом выходили на поляну. Одни растерянно озирались, другие занимали место у костра. Кто-то из девчонок уже тискал покорного, как плюшевый медведь, бульдога и пытался приласкать злобного вардака. Но стоило пареньку лет восьми привлечь внимание к спящему Озерову, как вся поляна встрепенулась и потянулась к грузной фигуре у сосны.
– Это он хотел нас расстрелять!
– Сволочь!
– Харя сытая!
– Убийца!
Спасенные заложники обступили бывшего аналитика плотным кольцом. Сначала из рассерженной толпы летели злобные выкрики, но постепенно все смолкло. Дети и взрослые молча стояли и с ненавистью разглядывали спящего врага.
Озеров открыл глаза. Потряс головой, пытаясь прогнать неприятное видение. Пару раз испуганно икнул. Наконец выдавил.
– Чего вам? А?
Ему никто не ответил.
– Эй, ну хватит! – не выдержал Озеров мрачной тишины. – Я всего лишь делал, что говорили, ясно?
Снова молчание.
– Перестаньте! Слышите, перестаньте! – аналитик сорвался на визг.
Русоволосый мальчишка нагнулся, поднял с земли небольшой камешек и швырнул его в связанного негодяя. Камень угодил Озерову точно в лоб. Аналитик взвыл от боли и, чертыхаясь, попытался отползти за ствол сосны. Ничего не вышло. Толстяк и со свободными конечностями не отличался ловкостью, а уж в связанном виде и подавно.
Еще пара камней попала в плечо и живот. Вопли Озерова словно разбудили толпу. Освобожденные пленники нашаривали у себя под ногами, что придется – камни, шишки, сосновые щепки – и бросали их в беспомощного врага. Один увесистый снаряд угодил ему в переносицу, другой – в челюсть. Озеров больше не кричал. Он жалобно скулил и пытался спрятать лицо, подставляя ударам лысеющую макушку.
Тимка ни с кем не сговаривался. Просто оттолкнулся от хвойного ковра, перелетел через головы воспитанников и оказался между разгневанной толпой и едва живым пленником. Почти одновременно рядом приземлился Бруно.
– Всё! Хватит! – заорал Тимофей. – Положили камни! Быстро, я сказал!
Обстрел прекратился. Но расставаться с приготовленными снарядами никто не желал.
– Чего это? – выкрикнула темноволосая девица в тесной футболке. Как же ее звали? Анита, что ли? Тим обратил на нее внимание еще там, на месте несостоявшегося расстрела. Красивая. Глазища так и таращит. – Эта сволочь собиралась нас всех прикончить! Пусть теперь…
– Стоп! – подключился Бруно. – Успокойтесь! Мы не должны его убивать. Нам это припомнят. Вы что, не понимаете? Может начаться война. Тот, кто подстроил нападение на «Синие камни», именно этого и добивается!
А итальяшка ничего, подумал Тимофей, наблюдая краем глаза за Бруно, нормальный парень. Вон и гвардейца лже-Озерова первым вызвался изображать. Натянул камуфляж и без лишних слов полез в самое пекло. Значит, не трус. Еще бы не был таким смазливым.
– И не западло вам лежачего лупить? – добавил Тим чуть насмешливо. – Да еще и связанного?
– Нет! – Пацан, тот, что первым швырнул камень, вскинул подбородок и с вызовом уставился на двух парней. – Он Тимура Сергеевича застрелил! Мы все видели.
Толпа согласно зашумела и уже приготовилась продолжить обстрел, когда за ее спинами раздался звонкий голос Федора.
– Не убивал он вашего директора! Слышите?
Все разом обернулись.
– Ну, в смысле, стрелял, конечно, – смутился юный целитель под взглядами полусотни человек. – Но не убил. Когда вас всех к реке повели, я лагерь обшарил и нашел. В кустах. У стены. Те, двое, ну, другие – они умерли, а директор выжил.
– Где он? – спросила Марильда, сложив руки в замочек на необъятной груди.
– Здесь. Мы с девчонками, ну, Лизой и Лотой, его сюда притащили. Он уже пришел в себя.
Забыв об Озерове, толпа устремилась за Федей. Он подвел всех к небольшому шалашу, спрятанному за серой тушей валуна. Там, под сложенным из еловых веток навесом, лежал директор «Синих камней». Он был укрыт по подбородок небесно-голубым спальником.
– Тимур Сергеевич! – пискнула Марильда, рухнула на колени и поползла вовнутрь шалаша. Хлипкое строение затряслось, грозя рухнуть на неуклюжую целительницу, а заодно и директора «Синих камней!».
– Ну будет, Машенька, будет, – слабо улыбнулся тот.
Надо же, Машенька, удивился Тимофей. Но тут же сообразил, что Тимур Сергеевич – русский. Вот и зовет своих подчиненных, как ему привычнее. Марильда, Машенька – не велика разница.
– Как вы, миленький? – ворковала тем временем Машенька-Марильда, ощупывая своего шефа. – Болит что? Так я сейчас полечу.
Девчонки и некоторые парни, обступившие шалаш, внезапно начали хлюпать носами и украдкой вытирать глаза. То ли от жалости к своему директору, то ли от облегчения. А Тим вдруг поймал себя на мысли, что все происходящее напоминают сцену из фильма про восточные единоборства. Толпа учеников рядом с кроватью умирающего учителя. Вон и Тимур Сергеевич на китайца смахивает – смуглый, узкоглазый, еще и лысый. Хотя не все китайцы лысые, а только те, что в монахи подстриглись. Так казалось Тимофею.
