— Тихо как… Послушайте.
Я прислушался. Тишина не просто звенела, — она била в колокола. Неслышные, но оглушающие…
— Тихо, — согласился я.
Сзади послышались шаги. Мы с Зарой одновременно подвинулись, уступая место Семену. А кто же это еще мог быть?
— Привет, — прогнусавил лейтенант. Его сломанный нос пока давал о себе знать.
— Привет! — хором ответили мы с цыганкой.
— А я знал, что найду вас тут! — с ноткой хвастовства в голосе заявил Семен.
— А мы знали, что ты придешь! — опять хором парировали мы. Переглянулись и засмеялись.
Лейтенант уселся рядом. Помолчал, вглядываясь в невидимое озеро. Потом старательно прокашлялся, будто выталкивая из горла ком:
— Уезжаешь завтра, Палыч?
Я кивнул:
— Уезжаю. Подвезешь меня до района?
Семен отрицательно покачал головой:
— Ты извини, док, но — нет. Кешка отвезет. Не могу я. Понимаешь?
Я опять кивнул. Понимаю. Мне и самому было бы тяжело ехать в район с лейтенантом. А потом прощаться там еще раз. Долгие проводы — лишние слезы. Да и спросил-то я его просто так, если уж честно.
— Без обид? — Семен заглянул мне в глаза.
— Без обид! — я улыбнулся. — Спасибо тебе.
— Да ладно, — смутился он, — это тебе спасибо. Все-таки ты нам всем здорово помог… Ватсон!
Мы расхохотались и обнялись.
— Оксана вчера приезжала. Антону уже лучше: его из реанимации перевели. Врачи говорят — все восстановится, никаких параличей не будет. Через месяц обещают выписать, — сообщил лейтенант, отсмеявшись.
— Здорово! Повезло ему, в рубашке родился, — порадовался я за фельдшера.
— Палыч, не знаешь, что теперь с больницей будет? Новую построят или так и будет в бывшем клубе ютиться? — поинтересовался Семен.
Я улыбнулся и пожал плечами.
— Ну, бывший клуб — это все-таки престижнее, чем бывшая конюшня! Прогресс налицо… А если серьезно, то — не знаю. Как бы вообще не прикрыли. Смутные какие-то времена наступают. Печенкой чую, — невесело усмехнулся я.
— Тут ты прав, док. Что-то такое… витает, — Семен пошевелил пальцами в воздухе, будто пытаясь нащупать это самое «что-то».
Опять помолчали. Лейтенант покосился на меня и осторожно кашлянул.
— Что? Не мнись, Михалыч, я же вижу — что-то сказать хочешь. Или спросить, — подбодрил я его.
— Аля не объявлялась? — тихо спросил Семен.
— Нет, — ответил я, не отрывая застывшего взгляда от темноты. Помолчал и добавил: — Не вернется она, Семен. Я знаю.
— Откуда? Не вернется — откуда?!
Я почувствовал на правой щеке его удивленный взгляд и пожал плечами:
— Оттуда, куда ушла. Оттуда, откуда появилась… Не знаю, где это. Чудно: иногда мне кажется, что Алька — совсем рядом. Только руку протяни…
— Кто знает, может так оно и есть, — задумчиво произнесла Зара. — Мне в детстве бабушка много странных сказок рассказывала. Про тех, кто живет с нами рядом, но кого мы не видим: про духов ветра, воды и огня. Про Хозяйку Осени. Про Ночного Гостя и Собирателя Снов. Про ангелов… Только бабушка всегда говорила, что это — и не сказки вовсе.
Я вздохнул: кто знает, может и не сказки. После всего случившегося я готов во что угодно поверить. Только не в то, что Альки со мной нет.
Пошел дождь, холодными крупными каплями. Мы упрямо сидели, мокли и молчали. Каждый — о своем.
Я молчал о ней — о моей Кошке. И вновь испытывал это странное чувство… словно она здесь, рядом. Как будто вот-вот расступится темнота впереди — и выпорхнет из нее тонкий танцующий силуэт. Как тогда, в лесу.
— Алька… — губы сами прошептали ее имя.
Вдруг — знакомая горячая ладошка коснулась щеки. Мимолетно, на миг, но — коснулась!
Я вздрогнул и огляделся. На меня удивленно смотрели Зара с Семеном.
— Ты чего, Палыч? — поинтересовался лейтенант.
Я успокаивающе улыбнулся.
— Ничего. Так… показалось, — и вновь принялся разглядывать темноту.
Нет там никого. И быть не может. Так откуда же это пронзительное чувство знакомого тепла рядом? Ее тепла…
Ночь, смешанная с дождем, заботливо укутывала нас прохладным покрывалом. Внизу, под холмом, неторопливо гасли и без того редкие огни в окнах. Засыпало все в этом странном месте со смешным названием — Кобельки. Где сбываются и исчезают мечты.
Когда уходят мечты — остается надежда. Она дает силы ждать. И верить, что это — не зря…
Где же ты, Алька?
Кто ты?
Была ли?..
Звезды радостно подмигивают мне, будто старой знакомой. Наверное, они тоже умеют скучать. Я улыбаюсь им в ответ, наполняя крылья холодным ночным небом. И наслаждаюсь обретенным вновь чувством стремительного полета над спящей землей.
Я спешу к моему Человеку. Не потому, что он в беде, нет. Просто потому, что быть рядом с ним — счастье. Теперь я знаю, что это такое: он научил меня.
А еще он научил меня любить. Раньше я не знала, как это. Хранители не умеют любить, они умеют лишь беречь. Но я — не просто Хранитель. Я была Человеком. Пусть недолго, всего лишь мизерную часть моей вечности, но — была. Как жаль, что — «была»…
Я спасла его, моего Человека, когда сама была подобной ему. И мне вернули крылья: Хранитель должен летать, не место ему на Земле. Мне вернули вечность, ведь Хранители бессмертны. Но зачем мне вечность и крылья без него? Моего Человека…
Я лечу над самой землей, вдыхая холодный запах осени. Все той же осени, в которой нашла и потеряла его. А впрочем, нет — не потеряла. Теперь он — мой Человек. Мой Хранимый. И останется им, пока не уйдет туда, куда нам, Хранителям, нет пути. Потому что мы — бессмертны. Как жаль…
Во мне осталась часть его. Я чувствую биение маленького сердца, оно радостно ускоряется, когда я пролетаю сквозь дождь, а дождь — сквозь меня. Скоро, очень скоро мы будем вдвоем парить в ночном небе, под веселыми звездами. И я научу его танцевать в дожде. Ему понравится, я знаю.
А еще я научу его любить. И расскажу, как это прекрасно и больно — быть Человеком.
Я тихо опускаюсь на мокрую умирающую траву. Осень радостно приветствует меня крупными каплями дождя. И я танцую в них — не в небе танцую, на земле. Как совсем недавно — когда у меня не было крыльев.
Танцую для моего Человека. Он задумчиво смотрит на меня — и сквозь меня. Люди не видят Хранителей. Но могут чувствовать иногда. Вот и он почувствовал, я вижу это по его глазам.
Губы беззвучно что-то шепчут. Но я — слышу. Это мое имя: то имя, которое носила я — Человек.
