* * *
Раза три или четыре они проводили мамин отпуск в деревне дядь-Леши. Анька никогда не вдавалась в подробности, как и почему он перебрался из города в сельскую местность. Но в деревне он явно чувствовал себя в своей тарелке – работа в совхозе, собственное большое хозяйство с садом, огородом, скотиной и прочими прелестями. Здесь купалось и загоралось куда лучше, чем на море. Здесь можно было часами бродить в зарослях малинника и собственноручно выращивать на выделенной грядке редиску. Здесь самая обычная картошка в обед уминалась так, что только треск за ушами стоял, а засыпалось – как в младенчестве, стоило коснуться щекою набитой сеном, душистой и немножко колкой подушки. Здесь сверчки ночами лишь подчеркивали тишину, а закаты непостижимо и до слез бередили душу…
Короче, дорогу к дядь-Лешиному дому Анька знала прекрасно.
Он был не просто растерян, когда, звякнув чугунной щеколдой-вертушкой, открыл дверь в ответ на ее нетерпеливый стук, – пусть на секундочку, но он не на шутку испугался. Впрочем, тут же взял себя в руки.
– Что-то с мамой? – фальшивым голосом спросил он, конечно же, прекрасно понимая, что не может быть на лице дочери такой ясной, светлой, счастливой улыбки, если с матерью что-то случилось. – Проходи, проходи, не стой на крыльце…
Разочарование кольнуло Аньку. Совсем не так она представляла эту встречу. Разумеется, она не ждала, что он подхватит ее на руки и радостно закружит по полянке возле ворот, но… Ведь он даже не сказал: «Здравствуй, красивая девочка!»
Еще хуже ей сделалось, когда, пройдя через темные сени следом за озадаченным и смущенным дядь-Лешей, она обнаружила в горнице женщину – обычную деревенскую бабу, пышнотелую и молодящуюся, в простеньком халате (сплошные незабудки на голубом ситце) и с темными от въевшегося чернозема босыми ступнями. Женщина никак не вписывалась в Анькины планы. Да и вообще Анька не представляла, что у нее может быть соперница. Разве имелись хоть какие-то причины, хоть какой-то повод, чтобы принять всерьез мамино высказывание про бабника? Ну, может, и не пропускал когда-то дядь-Леша ни одной юбки, ну, может, и жил когда-то с кем-то. Так ведь это было давно, еще в те времена, когда Анька даже не догадывалась, что праздничные, светлые, радостные выходные – не исключение, а норма! И вдруг теперь, решившись и приехав, чтобы объяснить дядь-Леше, как нужно поступить, чтобы все и всегда было хорошо, она наблюдает такое вот нежданное препятствие с выдающимся бюстом.
Женщина смерила ее заинтересованным взглядом. Видимо, почуяв Анькино замешательство, улыбнулась снисходительно:
– Да ты пройди, пройди! Лешка, чего застыл? Принимай гостью, как следоват. Я потом зайду.
Анька воспрянула духом: значит, эта тетка здесь не живет! Может, она всего лишь соседка, зашедшая по делам. Однако то, как по-хозяйски она прошмыгнула в спальню и забрала оттуда что-то, Аньке совсем не понравилось, и потому провожала она тетку недобрым взглядом исподлобья.
– Кто она? – спросила Анька, едва звякнула щеколда.
– Может быть, ты для начала объяснишь, что это за приключение? – раздраженно отозвался дядь-Леша. – Как ты здесь оказалась? Почему без предупреждения?
Аньке вдруг сделалось так тоскливо, что проще стало развернуться и уйти, нежели отвечать на вопросы.
– Так… – Дядь-Леша взлохматил пятерней волосы, вдохнул-выдохнул и виновато развел руками. – Прости. Это я от неожиданности. Садись. Будем пить чай. У меня есть конфеты «помадка». Помнишь такие? В детстве тебе очень нравились.
Анька совершенно бездумно опустилась на стул – на место, ставшее привычным за череду маминых отпусков. Внутри было пусто. В смысле, в груди ныло от исчезновения эмоций, связанных с присутствием в доступной близости дядь-Леши, а из головы улетучились те мысли, с которыми Анька не расставалась всю дорогу в этот деревенский домишко. Зачем она сюда приехала? Почему не поверила маме? Как вообще могла вообразить, будто у нее может получиться задуманное? Как, какими словами она намеревалась донести до дядь-Леши все то, что почувствовала и поняла?
Чай был слишком горячим, «помадки» – безвкусными. От них, как и от вишенок, она умудрялась откусить по четыре раза, хотя неказистые конфетки были крошечными, с ноготок большого пальца.
– Анют, что стряслось? – нарушил молчание хозяин.
Теперь он хмурился, был встревожен. На самом деле встревожен, а не так, как на крыльце, когда делал вид, что своим появлением она заставила его думать, будто с мамой что-то произошло.
– Тебе нужна моя помощь?
Анька молчала, обдумывая ответ. Говорить или нет?
– Ты мне не рад, дядь-Леш… – наконец выдавила она.
– Глупости! – попытался он возмутиться. – Колоссальные глупости!
– Не рад, – покачала она головой, словно и не слышала его возражений. – Я понимаю, я нарушила твои планы, побеспокоила…
«Сняла тебя с бабы!» – хотелось сказать Аньке, но она догадывалась, что обидчивость и дерзость сейчас – не самые лучшие ее друзья.
– В нашем болоте, – невесело усмехнувшись, сказал дядь-Леша, – слишком быстро отвыкаешь от приятных сюрпризов. Если нежданный гость стучится в двери, можно ждать чего угодно, в том числе и беды. Ты никогда не приезжала сюда без предупреждения, тем более – одна, поэтому, увидав тебя на пороге, я и подумал бог весть что… А ведь ты явно собиралась что-то мне сообщить? Давай-ка ты не станешь заставлять меня чувствовать себя виноватым, а попросту расскажешь, чем вызван твой приезд, и мы вместе попробуем решить твою проблему.
Анька совсем притихла, сидела не шевелясь. Вон оно как – решить ее проблему! Она не знала, чего ей больше хочется – плакать или смеяться. Ну конечно, разумеется: проблемы – это только у них с мамой, а дядь-Леша, видимо, настолько доволен жизнью, настолько целостен и самодостаточен, что ему не требуются никакие дополнительные кусочки мозаики. Все, что можно было наладить, он давным-давно уже довел до состояния нормы, и Анька тут совершенно ни при чем. Видимо, его норма – это огород, скотина и сплошные незабудки на дешевеньком ситце.
– Поеду я, дядь-Леш, – устало выговорила она и поднялась. – Извини, что потревожила.
– Анька, да что стряслось-то?! – в сердцах почти выкрикнул он. – Куда ты поедешь?!
Анька безразлично пожала плечами. Он этот жест воспринял как-то по-своему.
– Так! – Он положил свои лапищи на ее плечи, заглянул в глаза. – Ну-ка! Анют, ты же понимаешь, что я не отпущу тебя, пока ты мне не скажешь…
– Да что сказать-то?! – вспылила она, глядя в сторону, на оконные занавески-раздвигушки, на печь, на свежеокрашенные доски пола – куда угодно, только не на дядь-Лешу. – Я хочу с тобой жить! Понятно?!
