Но со стороны все обставлено эффектно: красавица-невеста, в белоснежном платье с накинутой на плечи песцовой шубкой идет под руку с представительным мужчиной в черном костюме, с белой розой в петлице. Кругом толпятся разодетые гости с большими букетами цветов, щелкает аппарат фотографа.
Когда мы со всей свитой на пару минут задержались у зеркала в холле, мой галстук поправила свидетельница. Затем склонилась к уху: «И как долго нам ждать нашего демона?» Я приобнял Нюргуяну.
— Время терпит. Если не придет — значит, погуляешь на моей свадьбе. У тебя симпатичный свидетель, — я бросил взгляд на молодого блондина в костюме цвета «мокрый асфальт», с лентой через плечо.
— Не переживай, явится. Мы наступили на его больную мозоль.
— Скорее, на хвост…
После загса наш кортеж из десятка машин по традиции поехал по городским достопримечательностям. Звуки автомобильных сирен раздавались, не переставая. Прохожие приветливо махали нам руками.
В глазах Нюргуяны я читал откровенную иронию. Ничего-ничего, должен клюнуть. Сейчас мы похожи на самодовольных жирных карасей, которые сами плывут в сети рыбаку. Если, конечно, они расставлены.
Машины вывернули в район Гимеина, к Институту мерзлотоведения. Так любимая всеми парами и оттого, видимо, облупленная (прихватывают кусочки на сувениры?), коричневая гипсовая статуя мамонта с шапкой из снега на голове, привечала нас уже издалека. Чтобы невеста не топтала снег своими хрустальными туфельками, я поднял ее на руки. Хлопнула пробка — ребята разливали шампанское.
— Горько! — крикнула молодящаяся женщина средних лет. Сынок, поцелуй Сашеньку!
Сынок?! Как-то совсем забыл про родителей со стороны жениха. Значит, Александра сама домыслила. Я обнял невесту, но целовать не стал — чувствовалось, что девушке неловко. Фотограф крутил свою камеру, настраивая наилучший фокус. Кто-то из гостей плотно прижался ко мне, что бы влезть в кадр. Новоявленная «мама» сунула в руку бокал с шампанским.
— Зверя-то хоть видно? — мне казалось, что наша толпа загораживает фигуру мамонта.
— Какого еще зверя? — удивилась «мама».
Бац!
Меня веером распластало по снегу. От внезапного женского вопля заложило уши. Я перегруппировался в сторону, и вóвремя: волосатая ступня дыроколом пропечатала свой след. Кое-как вскочив, я ринулся к машинам. Мимо кулем пронеслось тело кого-то из гостей.
Нюргуяна схватила Сашу в охапку, и они вместе помчались в сторону института. Другие участники свадебной фотосессии так же разбегались кто куда.
Огромный, почти четырехметровый мамонт разъяренно махал массивными бивнями, изогнутыми по типу кривых турецких сабель, которые наощупь, вероятно, были такими же. Пахучая шерсть, местами сбитая в комки, густо моталась из стороны в сторону. Прежде невинная облупленная статуя стала монстром!
Я сдал назад и, на скорости обогнув неповоротливую серую тушу, подъехал к зданию института.
— Скорее!
Девушки резво запрыгнули на заднее сидение. Я утопил педаль газа до упора. Машина вынырнула на дорогу, оставляя позади клубы сизого дыма.
— Доигрался?! — зло бросила Нюргуяна. Сашино белое платье быстро пропитывалось алым пятном ниже груди. Она еще не потеряла сознание, но силы оставляли ее.
— Спокойно! — оборвал я. Гляди лучше по сторонам, он где-то рядом.
Несмотря на кажущуюся тучность, мамонты быстры и подвижны. Иначе как бы они убегали от охотников в свое время? Нерасторопность юер в облике мамонта связана с неподготовленностью, но очень скоро он освоится.
— Надо домой, — Нюргуяна массировала ладонями Сашин лоб. Девушка вяла на глазах, словно выдранный с корнем цветок.
В отличие от юер, кут обладает постоянным пристанищем, через который она возвращается в земной мир. Чаще таким «якорями» становится дом человека. Во сне они имеют такое же воплощение, но если этот волосатый слон нас перехитрит и унесет кут Саши — девушка не проснется.
— Зачем вообще надо было провоцировать? — Нюргуяна доставала меня причитаниями.
— Зато теперь он точно не отстанет. Слишком близка добыча, — сделал я довольное выражение лица.
— Игорь, скоро кут Саши обессилит, и мы окажемся в ловушке.
— Конечно, окажемся! Только с другой стороны.
Я гнал джип на всех парах, выжимая невозможное. В стеклах каледойскопом неслись улицы, машины, люди. Пару раз выезжал на встречную полосу, рискуя столкнуться лоб в лоб с каким-нибудь препятствием, но все обходилось.
Наша подопечная теряла сознание. Подобно безвольной тряпичной кукле, ее мотало наравне с машиной. Нюргуяна, как могла, придерживала ее. Алое пятно растекалось все больше, пачкая обивку салона, моя спутница тоже была в крови.
Когда мы проскочили мимо Сашиного адреса, Нюргуяна чуть не вцепилась мне в волосы: Куда?! От неожиданности я крутанул руль в сторону, несильно уткнувшись в обочину:
— Это не ее дом!
— Как — не ее?!
— Саша не считает его своим домом!
Нюргуяна запнулась на полуслове.
— До четырех лет она жила в деревне, на другой стороне реки. В старой покосившейся избе с небольшим двором, вместе с бабушкой и дедушкой. Там она стала помнить себя. Каждое лето обещает себе туда приехать. Как говорит — на родину.
— Но у нас не так много времени…
— Успеем! — ободрил я Нюргуяну. — А вон и наш мамонтенок Дима.
В зеркале заднего вида отчетливо виднелся преследующий нас высокий столб вьюжной пыли.
Зимнюю переправу через Лену официально открывают в декабре, но уже с начала ноября с обоих берегов реки начинали курсировать маршрутные такси, бравшие пассажиров на свой страх и риск. Власти зачастую закрывали на это глаза, отлавливая наиболее злостных нарушителей, откровенно пренебрегавших всеми правилами безопасности. На широком полотне пролегали десятки самодельных трасс, хотя отвечающих всем требованиям было всего три.
Мы спустились к реке в районе Даркылаха. Машина сразу начала скользить на гладкой, отполированной сотнями колес, припорошенной снегом дороге. Приходилось несколько раз останавливаться и выруливать обратно. Я периодически бросал взгляд на заднее сидение, но ничего нового там не происходило. Мы одолели метров сто, когда взмыленный мамонт кубарем скатился на лед.
На белом снегу наш черный джип с разноцветными ленточками был идеальной мишенью для преследования — нам бы не удалось спрятаться ни за каким снежным барханом. Поняв это, мамонт поднял хобот и издал победный рев, схожий с иерихонскими трубами. Метнулся наперерез, подминая под себя сугробы. Гул его топота ног потряхивал лед. Расстояние между нами начало сокращаться.
