Катя Коути, Кэрри Гринберг
Стены из Хрусталя
Я хочу выразить благодарность всем тем, кто так или иначе участвовал в создании этого романа:
— моему любимому соавтору и прекрасной во всех отношениях даме Кэрри Гринберг, без которой никогда ничего бы не получилось;
— Алисе и Доминику Бриггз, показавшим мне йоркширское лето;
— доктору Сандре Штраубаар, которая научила лорда Марсдена всему, что он знает об окружающем мире;
— Наталье Харса, за дивный перевод баллады;
— Елене Прокофьевой, чей интерес к вампирам всегда меня вдохновлял;
— моему мужу Дэниэлу — благодаря ему, наши персонажи могут постоять за себя;
— всем друзьям в жж и на СИ, которые подбадривали меня все это время.
Спасибо!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Нер(а)вный брак
Уильям Шекспир, «Сон в Летнюю Ночь»
Англия, 1830е
За час до своей смерти мисс Маргарет Нитли прихорашивалась у зеркала.
За окном ее тесной спаленки цветет, шелестит и заливается трелями пышное йоркширское лето. Ветерок приносит в комнату запах жимолости, стойкий и сладкий, но неизменно подпорченный ароматами из соседского коровника. Маргарет морщит носик, но окно не закрывает. Сейчас не до таких мелочей. В который раз она одергивает ночную сорочку, расшитую ноттингемским кружевом, и разглаживает оборки. Хотя движение ее белоснежной ручки должно быть трепетным, оно получается скорее судорожным. Плохо, очень плохо.
На туалетном столике горит сальная свеча, соревнуясь с еще не зашедшим солнцем. В любой другой день Маргарет испугалась бы материнского нагоняя, но ничего, сегодня можно и покутить.
Время позднее, но ее узенькая кровать, притулившаяся у ската крыши, аккуратно заправлена, сидячая ванна задвинута за выцветшую китайскую ширму, на полу не валяется ни единой шпильки. Маргарет давно уже убирает в спальне сама, потому что их единственная служанка Ханна жалуется на прострел в спине, если ей приходится взбираться на второй этаж. Но Маргарет даже рада, особенно после инцидента с шиллингом. Нет, честная Ханна, взрастившая ни одно поколение Нитли, не стянула барышнины деньги. Наоборот, после трехдневных сетований об отсутствии обновок, Маргарет обнаружила упомянутый шиллинг под подушкой. Но радости эта находка ей не принесла. Когда прислуга у тебя приворовывает — это, конечно, скверно, но если она тебе деньги начала оставлять, то конец света уже не за горами.
Закончив расчесываться, мисс Нитли со старательной небрежностью разбрасывает локоны по плечам и смотрит на свечу, строго, будто заклинатель на несговорчивую змею. Она ждет Знак. И лишь когда над вялым огоньком вспыхивают яркие искры, предвещающие скорый приход гостя, Маргарет улыбается своему отражению.
На нее смотрит красавица с каскадом золотистых волос…
Не из зеркала, разумеется. Этому зеркалу, с мутными разводами и черной рябью, Маргарет не больно-то доверяет. Отразись в нем парча, и та покажется заношенным ситцем. Что уж говорить о лице двадцатипятилетней девушки… женщины… особы.
А красавица взирает на нее с портрета в овальной рамке, что примостился на туалетном столике между щеткой для волос и сумочкой с рукоделием.
Маргарет нарисовала его сама. Специально брала уроки, потратив на них деньги, которыми тетушка Пруденс вознаграждала ее за чтение душеспасительных книг вслух. Осознав, что из-за зевоты племянница рано или поздно вывихнет челюсть и станет негодной на роль чтицы, мудрая женщина показала ей соверен, и в глазах Маргарет заиграл живейший интерес к религии. Те деньги дались ей потом и кровью. В самом что ни на есть прямом смысле, ведь в комнатах у тетушки было невыносимо душно, а пальцы Маргарет кровоточили от острых страниц. Но уроки рисования того стоили. Автопортрет получился замечательный.
Именно такой она и хотела бы остаться. И в памяти потомков, и… и вообще. Просто остаться. Насовсем. Пусть ее белокурые локоны никогда не станут еще светлее. Пусть глаза останутся зелеными, как листья в июне, а не как мутная, затянутая ряской запруда, в которой эти листья утонут осенью. Из-за по-детски пухлых губ и премилого носика ее до сих пор сравнивают с куклой, но Время уже поднесло лампаду к воску ее лица. Понемногу он начнет оплывать…
Но на портрете она по-прежнему останется веселой и счастливой. И любимой.
Такой Маргарет была год назад. С тех пор она совсем не изменилась.
Почти не изменилась.
Например, если долго улыбаться, от крыльев носа к уголкам рта уже тянулись морщинки. Хотя они были едва заметны, Маргарет смотрела на них с тем же ужасом, с каким человек, застрявший на коньках посреди пруда, смотрит на растущую трещину во льду.
К счастью, повода для улыбок у нее уже не было.
Во-первых, за этот год успела скончаться тетушка. Вопреки чаяниям родни, зловредная старуха завещала свои немалые сбережения Обществу по Борьбе за Трезвость среди Племен Бассейна Реки Конго. Маргарет она оставила лишь до боли знакомые книги, которые девушка пустила на папильотки.
Не иначе как в связи с вышеозначенным обстоятельством, Маргарет бросил жених, лейтенант Джон Митчелл. Он отбыл в Индию с клятвенными заверениями писать каждую неделю, но письма приходили все реже и реже. Наконец одна сумбурная эпистола известила о несчастном случае во время охоты на тигров, и о ранах, перевязанных очаровательной дочкой хирурга, которой лейтенант Митчелл отныне был обязан по гроб жизни. Поскольку слово «очаровательная» было дописано незнакомой женской рукой, последние надежды Маргарет обратились в хладный прах. Соседям она рассказала, что дорогого Джона казнили магометане, предварительно подвергнув его пытке жестяным ведром, полным крыс. Соседи сочувственно кивали. О подробностях они почему-то не расспрашивали, хотя Маргарет заготовила красочный репортаж о его кончине.
И в-третьих, она стала старой девой. Отец с матерью даже не потрудились поздравить ее с двадцатипятилетием. Весь день просидели по спальням, дуясь на непутевую дочь. Как будто она сама возжелала такую судьбу! Только младшая сестра Лизбет, с которой Маргарет в обычное время была на ножах, и братец Кит вручили ей подарок, купленный в складчину.
Подарок, который сейчас лежит у нее на коленях.
…В окно врывается ветер, мнет ее локоны, едва не тушит свечу…
Узнав, что мисс Нитли отходит ко сну с открытым окном, доктор Эпплгейт подавился бы опийной настойкой. Еще бы, ведь уже который месяц в округе наблюдаются необъяснимые случаи бледной немочи. И нет бы только благородные барышни, чья диета состоит из уксуса и пары галет, страдали от этой напасти! Иная батрачка, что двумя пальцами выдергивает репу из земли, порою просыпается с головной болью и алебастровой белизной лица. Причем румянец на ее щеках проступает лишь после вопроса о вчерашней ночи. Но просыпается — это в лучшем случае. Впору объявлять эпидемию, сажать всех девиц в карантин и, самое главное, отбирать у них острые предметы. А то ведь они то шею спицей поцарапают, то запястье вилами проткнут. Какой все таки неуклюжий женский пол пошел! Не то, что в былые времена!
Увы, сегодня сельский врач устраивает «эфирные посиделки» — вечеринку, во время которой потчует гостей веселящим газом, после чего они будут заливаться смехом даже от «Упадка Римской Империи» Гиббона, не говоря уже о плоских шутках доктора. Так что некому предупредить мисс Нитли о пагубном влиянии распахнутых окон на девиц в полупрозрачных сорочках.
…И ветер продолжает теребить пожелтевшие страницы книги…
Собственно, эта ветхая книга, которая еще не успела перейти из категории «старая рухлядь» в категорию «антиквариат,» и есть тот самый подарок. Когда Лизбет вручала ее Маргарет, то пристально посмотрела сестре в глаза. Сейчас она сама столь же пристально вглядывается в гравюру на фронтисписе.
Если слишком долго рассматривать картинку, ее контуры потом проступают и на голой стене. Так что когда мисс Нитли оборачивается, взбудораженная скрипом оконной рамы, еще несколько мгновений ей кажется, что увиденное лишь оптическая иллюзия.
До тех пор, пока иллюзия не спрыгивает с подоконника и, протягивая к ней руку, не говорит:
— Отныне ты в моей власти, Маргарет. Приди же ко мне.
И она уже знает, что ей следует ответить.
Лондон, 22 декабря 188* года
Фанни Блейк, секретарь при лорде Марсдене, Мастере Лондона, склонился над листком бумаги и водил пером. Время от времени он кивал и вставлял «да, милорд», когда требовалось. Наставления Мастера, прослушанные сто раз к ряду, действовали на него как начало проповеди на совсем юного прихожанина — хотелось свернуться калачиком и вздремнуть, положив под голову молитвенник. Но у Фанни давно уже не было молитвенника. А уж о том, чтобы хоть зевнуть в присутствии хозяина, и речи быть не могло. Поэтому вампир развлекался тем, что дорисовывал крылья и хвосты галочкам, парившим напротив каждого пункта в регистре новогодних приготовлений. Получалось занятно.
