И не бойся убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне — снова указал на меня Пётр.
Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного, и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас — перенёсся перст на сидящих за столом.
Змея, порождение ехидны! как убежишь от осуждения в геенну — закончил перст своё шествие на Марии Петровне.
— Сейчас кто–нибудь понял что он там сказал — ставя на стол ещё один стакан и бутылку водки произнёс Костя, — выпей старче полегчает. Я когда самолет в детстве первый раз увидел у меня точно такое же было. Тут или водка или бабы помогают, а лучше всё вместе и много — наливая полный стакан и протягивая Петру заключил Костя с глубокомысленным видом.
— Пить меньше надо — укоризенно посмотрела на нас Халабунда.
— Контингент замечательный тут у Вас, любо дорого смотреть — вставила Лида.
— Понаберут во объявлению — недовольно пробурчала Мария Петровна.
— Пить надо уметь — заявил Лёня, он же Фредрик.
— Кто бы говорил.
За время этих коротких но ёмких реплик Пётр осилил стакан и в его глазах появился смысл.
— Что это было?
— Вертолёт батюшка.
— Усвоил я урок твой господи. Да ежели ещё раз свяжусь с этим морским дъяволом, да пусть его супружница вилами в бок. Вертолёт вверг разум мой в геенну огненную, но есмь знак сей для всех нас чада мои.
— А что это вы без меня пьёте? — внезапно появилась в окне беседки со стороны поля фигура старого морфлотовца Николая.
— Моей нету, — оглянулся он, — ну слава богу. Подвинься, а то бороду вырву батюшка. Налейте балтийцу.
— Какой вертолёт? Не, ничего не слышал…
— Вот сюда его вытаскивайте, только осторожно. Я за ногу подержу… вот так и кладите сюда. Ему бы промедола вколоть. Наверняка у машиниста есть. Андрюха сбегай — бросил ему доктор, когда они вытащили полковника из вагона. Слева на импровизированных носилках лежала отпиленная нога, добавляя красок и так ужасной картине подрыва поезда.
Андрей без какого–либо недовольства от фамильярности доктора еще раз сбегал к бабке–смотрителю и выклянчил у машиниста, который притащил все медицинские запасы, шприц и пару ампул с антибиотиком. Их тут же вкололи военному.
Дальше они оставили его с Расулом, который, успокаивая что–то нашептывал военному, а сами пошли дальше помогать раненым и посмотреть надо ли еще кого вытащить. Таких добровольческих групп у перевернутых вагонов было уже много.
Андрей не поспевал за двумя мужиками в костюмах. Те, не знающие усталости, бегали от одного перевернутого вагона к другому, кому то помогали, кого–то перетаскивали на более удобное место, успокаивали плачущих женщин и детей. При этом всё делали четко и быстро. Андрей пытался не отставать за мужиками. На очередной ходке с раненым наверх по насыпи их снова поймал доктор.
— Там в третьем вагоне батюшка зажат.
— Опять что ли резать, это уж вы профессор без меня — вспоминая ужасные кадры пробурчал Андрей, отворачиваясь от старичка.
— Да нет, батюшка головой шандарахнулся. Однако физиология отца такая, что только шишками вроде бы и отделался. Теперь лежит под грудой вещей и кресел в вагоне и клянёт всё на свете. Остальных то уже вытащили, вроде один он из живых остался.
— Ну ка пойдем церкви поможем, авось грехи снимут — заявили близнецы в грязных костюмах и умехнулись.
Они снова побежали с насыпи вниз, в уже утрамбованную у вагонов, траву. Из лежащего искореженного третьего вагона разадавался глас божий, карающий и вопиющий, хотя приглушенный горой вещей и кресел:
— Ежели вы меня сейчас не достанете, прокляну — десятый раз заводил свой патефон батюшка.
— Отец, как там тебя, мы тут уже. Сейчас попробуем вытащить — синхронно крикнули во тьму вагона «костюмы».
— Вот знал я, что не оставит господь меня одного, пришлет чада божьи на выручку.
— Ну Андрей знаешь чего делать, подлезай туда с фонариком и посмотри где прижало батюшку.
— Прижало, прижало — забасил вагон.
— Да нормально, тут поддеть только — через пару минут обозначил себя в темноте вагона Андрей.
— На вот, мы веревку надыбали. Цепляй его и сейчас аккуратненько как тогда за речкой батюшку и выдернем.
— За какой речкой? — спросил любопытный Андрей.
— Не забивай голову пацан, а лучше забудь — давай веревочку принимай.
В темноте вагона, в узкой колее от луча фонаря, Андрей увидел крепкую толстую веревку, какой обычно обвязывают снопа сена и таскают их на сеновал. Откуда такая мысль мелькнула в голове городского жителя непонятно, но что–то знакомое кольнуло в груди.
Он схватил веревку и долго пыжился, пытаясь подпоясать веревкой массивное тело батюшки. Тот всячески мешался, вертелся как мог и давал «ценные» указания как и куда засунуть веревку. Андрею после пяти минут нотаций и указаний так и хотелось засунуть веревку в другое место батюшке.
Однако он тут же отогнал эту мысль, подумав про себя что в нынешних условиях богохульствовать нельзя и когда вернётся в Питер то сходит в церковь. Вот к этому батюшке как раз и сходит.
Наконец то он вроде опоясал церковного служителя и как водолаз дернул несколько раз веревку, давая понять «костюмам» на улице, что можно тащить.
— Ты сам вылезай, а то дёрнем и тебя завалит. Андрей тут же выскочил наружу и попросил сигарету. Довольно затянулся и зажмурился, подставляя лицо под прохладный ночной ветерок. Еще до того как начали тащить батюшку, далеко далеко, еле слышно послышался стрёкот вертолетов. Ну вот и спасатели подумал он, понимая что помощь больше нужна не будет и с удовлетворением отметил, что сделать он успел за этот вечер много. Первый раз по настоящему помог людям. Первый но не последний…
— Эй малый чего заснул, а ну взяли.
И батюшка с хрустом и треском стал выходить по частям из вагона, сопровождая это очередными проклятьями в адрес дьявола, всей его многочисленной челяди и машиниста поезда почему то.
Полтавский открыл глаза, но не сразу понял что находится на этом свете. Значит поездка в Дубаи не отменяется — промелькнула в голове дурацкая мысль. Он ощупал себя с головы до ног и с радостью отметил, что кроме больших но не опасных для жизни царапин, других повреждений не было. Правда судя по тому как болела голова наверняка схлопотал сотрясение мозга. Но это ничего теплый воздух, море и омары быстро приведут его в порядок.
Семён повернул голову влево и увидел, что рядом лежит его соседка по вагону, с которой он так и не успел выпить. Её светлые волосы разметались по полотну дороги, чуть вздернутый носик дрожал. Девушка часто вздрагивала — значит жива, подумал Семён и отчего то вдруг защемило сердце. Неужели влюбился, не может быть! Он, ловелас от бога, не пропускающий ни одной юбки, лежа на траве, хрен знает где, попавший в ужасную аварию, втюрился в лежащую и неизвестно еще живую ли, девчушку. Полтавский попытался подняться, чтобы подложить свой порванный пиджак под голову девушки, но тут же почувствовал острую боль в ребрах. Хм, видимо еще и ребра сломал, ничего до свадьбы заживёт. Да что такое, ну его нафиг.
В этот момент рядом с ним двое мужиков в дорогих но измазанных костюмах и бордовых галстуках положили на импровизированных носилках здорового мужика.
До Полтавского донесся запах последней марки мужского одеколона. Смотри ка богатые, а помогают. Он посмотрел на лежащего и вздрогнул. Рядом с ним, с его стороны на носилках отдельно от этого мужика лежала отпиленная нога, носок ботинка которой укоризненно смотрел в лицо Полтавского. Скорее бы в Дубаи, — вздрогнул глава Федерального резерва и закрыл глаза.
— Очухался вставай давай, там надо одного батюшку принести, здоровый черт, одни не справимся — обратился к нему молодой, весь чумазый пацан, неизвестно откуда возникший на полотне, нервно прикуривая дорогую сигарету.
— Ну чего лежишь, вставай давай поможешь — пнув его ногой добавил пацан. Полтавский попытался подняться, и ему это удалось. Он снова себя ощупал и кроме болящих рёбер других повреждений не нашёл.
— Слышь пацан, а доктор тут есть, надо жену мою посмотреть — сказал и удивился, или нет. Не удивился слову «жена», а воспринял как должное.
— Эту что ли? — кивнул на его соседку пацан и разачарованно вздохнул.
— Ага.
— Да смотрел её уже доктор наш. Всё нормально, только в шоке девочка.
— Ну на море пройдет.
— Где?
— Да ладно проехали, кого говоришь тащить там надо.
— Батюшку, ох зело огромен служитель господа — уходя вниз с насыпи бросил пацан.
И только тут Полтавский увидел всю картину произшедшего. Вдоль насыпи, в темноте, озаренной лишь фонарями от дома смотрителя и бликами фонариков добровольцев–спасателей, лежали три вагона. Картина напоминала собой нагромождение искореженной техники после атомной войны. То тут то там, внизу, раздавались стоны раненых и крики спасателей из других вагонов.
