такая безрассудная, слегка натянутая улыбка неисправимого хулигана.
— Значит, так, бойцы, я хочу знать, вы действительно со мной или нет? — строго сказал я. — Вы и вправду существуете?
Оба парня выставили вверх большие пальцы, поправили оружие за плечами и принялись маршировать по тропинке.
— Само собой. Мы всегда с тобой, — промолвил рядовой, чеканя шаг. — Ать-два, левой! Ать-два, левой!
— Мы, блядь, сержант, повсюду за тобой таскаемся, — добавил Паппас.
Так мы втроем и отмахали километра полтора, следуя за петляющим ручьем Доры Маккой. Наконец он вывел нас к лугу. Над верхушками деревьев поднимались столбы дыма. Со стороны казалось, что мы наблюдем за рождением нового девственно чистого мира. Ревел ветер. Он поднимал в воздух лежавшие на земле тяжелые ветви. Куда бы я ни кинул взгляд, все деревья были объяты пламенем, тянувшимся к красному небу. Я склонил голову от жара и пошел, зная, что ребята рядом. Вместе нам удалось выбраться на тихую прогалину, которую еще не тронул огонь. Легкий бриз играл среди зеленой листвы. Вода в пруду поблескивала в солнечных лучах. Под ногами была сочная трава, и я впервые за долгое время услышал пение птиц.
За прудом стоял особняк, который, словно лоза, огибала свежеокрашенная балюстрада. Все это явилось мне из далекого-далекого прошлого. На рисовом поле, возле которого мы угодили в засаду и где полегли все, кроме меня, пробивались первые побеги. На залитой солнцем тропинке стояли мои бойцы и смотрели на меня. Наконец-то они все щеголяли в свежей, чистой форме. Голоса в моей голове теперь весело смеялись.
— Почти уже дошли, сержант, — сказал Паппас. — Не боись. Мы с тобой.
Без всякой тени страха мы шагнули в горящий лес.
Я подумал, что сейчас, наверное, утро. Со мной разговаривал Паппас. Он болтал о наших вылетах на задания, о том, как он в джунглях стоял на часах за бруствером из мешков с песком. Вспоминал, как мы, напившись, играли в карты. Рассказывал о полуодетых красотках в платьях аозай, об исходившем от них сладком аромате парфюма, об огоньках, горевших в окнах их хибар на темных, окутанных туманами улочках Сайгона, мощенных влажно поблескивающими скользкими камнями.
— Зря ты снова отправился воевать, — вдруг неодобрительно покачал головой рядовой, перебив Паппаса. — Что ты пытался доказать? Мы ведь не просили за нас мстить.
— Я просто думал…
— Да ты вообще не думал, дубина стоеросовая. На хрена тебе было убивать тех бедолаг? Они ж были не виноваты в том, что мы погибли. Впрочем, даже если и виноваты, на хрена мы туда полезли? Нечего было совать нос не в свое дело.
— Я думал, это как-то поможет…
— Ты себе пытался помочь. Себе, а не нам, — возразил рядовой. — Верно я говорю, Паппи?
— Святая истина, — покивал радист.
— В таком случае мне больше нечего добавить, — промолвил рядовой. — Идем дальше.
Мы всё шли. В какой-то момент перед нами появился сам доктор Нгуен. Психиатр нам слегка поклонился, будто мы встретились впервые и он только что представился. Мы в три пары глаз уставились на врача.
— Вы только поглядите! Поверить не могу! Сукин сын, трепло и коммуняка собственной персоной! — ахнул Паппас.
Старик был одет в черные мешковатые штаны и рубаху. Я скользнул взглядом по его узеньким костистым плечам и белоснежной козлиной бородке. Посмотрел на красную звезду, вышитую у него на кепи. Он снова поклонился, а когда мы проходили мимо него, коснулся моего плеча, и боль внезапно пропала. Я ощутил, что нога в полном порядке. Меня вдруг стало клонить в сон. Возникло дикое желание, чтобы пожар нагнал меня и поглотил, навсегда растворив в себе. Мне захотелось выключить свет.
— Вы только поглядите, — выдохнул рядовой.
Нгуен показывал куда-то перед нами. Я увидел рощу высоченного сухостоя, кроны которого только что охватило пламя. Вниз посыпались мелкие горящие веточки. Пламя постепенно начало огибать луг. Нгуен жестом показал, чтоб мы шли дальше.
— Ну что, идем? — спросил я ребят. — Если честно, я не уверен, что мы поступаем правильно.
— Не дрейфь, сержант, — улыбнулся мне рядовой.
— Вы уверены? — Я осмотрелся по сторонам, поискав глазами Нгуена.
— Да забудь ты про этого вьетконговца, — фыркнул рядовой. — Он просто старый пердун. Посмотри! — Он показал вперед: — Ты ее видишь?
— Бля-а-а… — протянул Паппас. — Я вижу.
Бойцы дали друг другу пять.
— Теперь и я вижу, — кивнул я.
— Ну что, сержант, идешь? — спросил рядовой.
— Куда он денется. — Паппас махнул рукой, показывая мне дорогу: — Давай, сержант. Топай. А нам придется остаться здесь. Это, конечно, херово, но так надо.
— Вы остаетесь? — переспросил я.
— Иначе нельзя. Ты это и сам прекрасно знаешь, — сказал рядовой.
Вместе с Паппасом они сделали несколько шагов назад и помахали мне руками. Потом встали по стойке смирно и откозыряли. Оба солдата плакали.
— Блядь, вы только на меня поглядите, — произнес рядовой. — Реву как маленький.
За мной, за километрами и километрами горящего леса во всем своем величии и загадочности раскинулся океан всех прожитых мной лет, исполинский зверь с распахнутой красной пастью, моя жизнь, сжавшаяся сейчас до краткого, мимолетного мгновения.
— Ребят, давайте со мной, — позвал я. Меня охватил ужас от осознания того, что дальше мне предстоит идти одному.
— Ты же знаешь, что и сам прекрасно справишься, — сказал рядовой.
— Мне пиздец как страшно, — честно признался я.
— Не будь дристней, — рассмеялся он.
А потом оба бойца исчезли. В окутанном дымом мире воцарилась тишина.
Я снова поднял Кармен на плечо, в последний раз оглянулся и пошел вперед. Я миновал останки седельных сумок Доры Маккой, некогда набитых взрывчаткой, которая теперь рассыпалась по тропе.
Я направился к лошади. Приблизившись к ней, я выставил руку и заговорил. Чалая, стоявшая у ручья, подняла мокрую морду, посмотрела на меня, потом опустила ее и стала пить дальше.
Из динамиков больничного интеркома звучали голоса братьев Эверли, исполнявших песню «Cathy’s Clown». В фойе было не протолкнуться от газетчиков и телерепортеров. Я специально попросил Тома Черри оставить дежурить полицейского у дверей палаты Кармен. Процесс выздоровления обещал быть долгим.
Примерно через неделю бесконечных интервью журналисты, поняв, что мне больше нечего добавить, практически полностью потеряли ко мне интерес. Меня это вполне устроило. Они переключились на других ребят из пожарных бригад, которые поведали им, что произошло. Тедди Ракстона, того самого парня, который завел трактор и отбуксировал цистерны с горючим, даже возили в Нью-Йорк, где он выступил на утреннем телешоу, транслировавшемся на всю страну. Я разместил фото Тедди на первой полосе «Вестника».
Среда притащила ко мне в больницу
