корреспонденцию, а также мою пишущую машинку «Ундервуд». Машинку я водрузил на пластиковый поднос, на котором мне приносили еду, и напечатал дежурную редакторскую колонку. Пока я работал, меня угораздило пролить на клавиатуру кофе, но «Ундервуду» хоть бы хны — ничто в этом мире ему не сможет навредить. Моя рука все еще была перебинтована, одна нога в гипсе — сами представляете, как тяжело печатать в таких условиях.
Я перебирал почту, откладывая конверты с просроченными счетами, когда вдруг наткнулся на письмо, которое находилось в пачке с корреспонденцией, что лежала неразобранной на моем столе с того момента, как я вернулся домой из этой дурацкой поездки во Вьетнам.
Судя по количеству разнокалиберных марок и штампов «вернуть отправителю», письмо, прежде чем попасть ко мне на стол, проделало очень долгий, тернистый путь.
Я положил послание на клавиатуру «Ундервуда», внимательно рассмотрел вьетнамские марки, а потом взял с подноса пластиковый нож и вскрыл конверт.
Из него мне на колени вывалилась черно-белая фотография — куда менее потертая копия той, что я оставил в Сайгоне, в доме на улице Со-Лой. На карточке с изображением женщины и ребенка не было ни трещин, ни следов сгибов — сразу видно, что ее очень берегли.
Здравствуйте, глубокоуважаемый сэр!
Я отыскала Вашу фамилию в интернете, в онлайн-справочнике Вашего города. Поиски отняли у меня немало времени и сил. Я начала опасаться, что мое любопытство поставит Вас в неловкое положение или же вызовет гнев оттого, что я выяснила, кто был благодетелем, все эти годы отправлявшим деньги моей матери.
Я не имею ни малейшего представления, что именно подвигло Вас оказывать нам помощь, однако спешу заверить, что присланные Вами средства не были выброшены на ветер. На протяжении многих лет мать уверяла меня, что эти суммы — нечто вроде компенсации, которую нам выплачивает ваше правительство. Скорее всего, она и сама в это искренне верила. Банковские чеки были проштампованы печатью с американским гербом, а выглядели они столь официально, что моя мать опасалась даже задумываться о подлинном источнике этих средств, равно как и рассказывать о деньгах кому-либо кроме ближайших родственников, страшась зависти со стороны соседей и наказания от наших властей, что в те времена случалось достаточно часто.
Каждый месяц мы приходили на главпочтамт, где ждали очередного чека. Нам его передавал работавший там друг семьи. В те времена мы боялись навлечь на себя беду и потому не хотели, чтобы конверты с чеками клали в наш почтовый ящик у дома.
Я не без гордости спешу Вас известить, что присланные Вами деньги мать потратила на мое образование. После окончания войны с Америкой моя мама никуда не ездила и не тратила ни гроша из присланных Вами средств, за исключением самых крайних случаев, когда речь шла о помощи нашим родственникам. Я была у матери единственным ребенком. Мой отец погиб на войне. Мне сказали, что он сложил голову как герой. К величайшему сожалению, я его никогда не видела, а тело нам так и не передали. Окончив школу, я поступила в Ханойский университет. Потом я училась в Австралии и еще, совсем недолго, у вас в Америке, в штате Луизиана, где продолжила изучать лечебное дело.
Моя мать недавно скончалась, а вскоре после ее смерти мне передали по решению нашего суда последний чек, отправленный Вами на ее имя на сумму 3475 долларов 78 центов. Сейчас времена куда либеральнее, чем раньше, и никто особо не спрашивал об источнике этих средств.
К данному письму я прилагаю копию фотографии — единственной, что уцелела за годы войны. Ее сделали недалеко от старого причала в Хошимине, когда я была еще совсем маленькой. Это было зимой на лунный новый год, перед тем как моего отца отправили в провинцию Аньлок. Мне бы хотелось Вам рассказать, что моего отца звали Нго Туй Бак, он служил в звании лейтенанта и погиб в долине Ашау, что в провинции Тхайтхьен-Хюэ. Мне показалось, что это, возможно, будет Вам интересно, ну а если же я заблуждаюсь, прошу меня простить. Я сентиментальна, и мать постоянно пеняла мне за эту черту характера. Она говорила, что этим я пошла в отца, и рассказывала, как вечно переживала, что его чувствительность станет ему помехой на военной службе. Кстати, сама мать, казалось, вообще никогда не была склонна к сентиментальности, как, собственно, и многие другие люди, пережившие военное лихолетье со всеми его ужасами.
Возможно, любезный сэр, сейчас Вы уже гадаете, не появлюсь ли я без предупреждения на пороге Вашего дома в Америке с протянутой рукой, требуя еще денег. Смею Вас заверить, что никаких планов подобного рода у меня нет!
Я лишь желаю от лица всей своей семьи выразить пусть и запоздалую, но тем не менее искреннюю признательность. Пожалуй, лучше не знать, почему Вы все эти годы слали нам деньги. Возможно, Вы богаты, ведь Вы издаете в Америке газету (да, мне удалось это выяснить) и выбрали мою семью случайно, искренне пожелав ей помочь. Я слышала о подобных случаях, и в силу своего характера мне очень хочется верить в их правдивость. Так или иначе, сейчас мне просто хочется выразить свои чувства, и я делаю это как умею.
Я долго колебалась, не в силах определиться, что делать. Остаться анонимной или же нет? Поразмыслив, я решила, что не написать Вам с моей стороны будет недостойным поступком и проявлением черной неблагодарности. Я о Вас ровным счетом ничего не знаю. Мне неизвестно, женаты Вы или нет, есть ли у Вас дети, как Вы познакомились с моей матерью, а если Вы не были с ней знакомы, то почему выбрали именно ее среди многих других? Неужели то, что наши пути пересеклись, — не более чем счастливое стечение обстоятельств? Возможно, Вы отправляли помощь и другим и мы были одни из многих. Впрочем, это совершенно неважно.
В завершение этого письма мне бы хотелось обратиться к Вам с убедительной просьбой. Я очень благодарна за Вашу помощь, однако, со всем уважением, прошу Вас больше не посылать мне денег. Должна признаться, дело тут не только в гордости, хотя и в ней тоже. Есть еще одна причина — практического свойства. Дело в том, что я обручена и в этом году выхожу замуж. К тому моменту, когда это письмо до Вас дойдет, я перееду на север, к
