Горран подскочил к пленнику и обхватил лапищами за плечи. Ситуация была более чем серьезная. Вдруг великому Шаману не понравились похороны? Так и беду на племя недолго навлечь! Лишь Грум тихо посмеивался, уплетая вяленое мясо.
Словно угадав мысли вождя, Альберт прокричал:
— Зарзул благодарит вас за достойный ремонт кургана! Сказал, больше не дуе… думает об оскверненной усыпальнице! И в эту ночь, молвил он, все зачатые дети родятся счастливчиками! Плодитесь и размножайтесь все, а не только Альберт!
Толпа разразилась криками и шлепками в ладоши. Кочевники разбились на пары и заспешили в свои шатры. Тарша тоже куда-то направилась, потеряв к рабу всякий интерес.
— Ну что, идем? — спросил Шайн, догнав хозяйку.
— Куда? Раз Зарзул благословил всех, то я пойду в шатер Барага.
— А я?
— Что ты? Можешь спать в моей повозке и взять еды из общего котла, заслужил. И не забудь покормить Стрелу перед сном.
Альберту пришлось довольствоваться созерцанием Таршиной спины и тем, что ниже. Раздосадованный до глубины души за собственную глупость, дипломат поплелся к шатру, но быстро передумал. Лагерь просто содрогался от диких стонов и криков — заснуть в таких условиях было невозможно. Обидно. Бросив волчице костей, Шайн потопал к реке.
В воде кто-то шумно плескался.
— Кто здесь? — спросил Альберт, на всякий случай потянувшись к мечу.
— Исмаил.
— Ты что, купаешься?
— Доспехи мою. Я же мертвец, зачем мне мыться.
— А не заржавеют?
— Нет. Я украл у зеленожопых немного сала и сухих тряпок. Вот смажусь, просохну, а завтра песком начищусь. Может даже блестеть буду.
— Прекрати называть орков зеленожопыми.
— Почему? У них что, жопы не зеленые?
— Это некультурно. В Империи вообще за такое штрафуют, особенно если в газете написано.
— Ну вы и размякли за двести-то лет. Скоро и мужеложцев венчать будете, позорища. Кстати, а почему ты здесь стоишь? Твои родичи вон жарятся, на всю округу слышно. А тебя не пригласили?
Альберт не ответил, но Исмаил и так все понял.
— Эх ты, сопляк. Разве драться за женщину не принято в современной Империи? Ты же воин, а сбежал как побитая шавка. Иди и забери орчиху в свой шатер, будь мужиком.
— У меня нет шатра.
— Зато у нее есть. Иначе тебя даже люди уважать не будут, что уж говорить о зеле… орках. Подходишь к хахалю, даешь в морду и кричишь: моя баба! Я в Степи десять лет прожил, в обычаях разбираюсь.
Полный решимости, Альберт ворвался в лагерь. Где находится шатер Барага он понятия не имел, пришлось разбудить прикорнувшего у костра старичка и выяснить. Шайн резким рывком содрал полог, застав "благословленных" на самом интересном моменте. Бараг, уже задравший голову чтобы победоносно заорать, дернулся и потянулся к оружию. Несмотря на прерванное удовольствие, орк не бросился на пленника очертя голову — Альберт мог просто донести какие-то вести. Мало ли, вдруг безродные напали или волки.
— Что случилось, раб?
Тарша злобно выдохнула и перевернулась на живот. В ее глазах вспыхнула ярость, сменившаяся неподдельным интересом.
Воспользовавшись неразберихой, Шайн подошел к "брачным" шкурам и со всего размаху заехал Барагу в челюсть. У орка она сразу отвисла — от удивления. А вот Альберт понял, что еще не скоро сможет орудовать мечом. Разве что левой рукой. Скривившись от боли, дипломат все же скрипнул:
— Моя баба!
В следующую секунду воздыхатель вылетел наружу, пропахав спиной траву. Бараг вышел следом в чем мать родила, и Шайн сразу понял, что выбрал соперника не по размеру. Такая громадина была редкостью даже среди кочевников, а дипломат ему буквально в пупок дышал.
— Твоя? — рявкнул орк и расхохотался. — Щас ты моей бабой станешь!
Не ворвись раб на самом важном моменте, Бараг вполне возможно отвернулся бы к стене и захрапел, совершенно не заботясь, кто чья баба. Но теперь верзила напоминал бешеного буйвола и не собирался хоть как-то щадить наглеца.
Встревоженные криком, из шатров высыпали соплеменники. Первым на выручку рабу бросился Горран, следом за ним семенил Грум. Вождь встал между Барагом и жертвой. Альберт заметил, что разъяренный любовник на голову выше главы общины.
— Что происходит?
— Эта бледная собака бросила мне вызов за Таршу!
— Так дерись!
— Но он раб и не имеет права! За такую дерзость духи велят карать смертью!
Горран смолк, тяжело засопел. Противиться традиции он не мог — вождь все-таки. Альберт понял, что дни его сочтены. Использовать кольцо? А что толку — явится Зарзул и унесет его в родную Империю? Вряд ли.
В образованный соплеменниками живой круг ступил Джак и молвил, взмахнув рукой:
— Тогда я выкуплю его и дарую свободу!
Рядом возникла нескладная фигура Сарса.
— Если старику не хватит на выкуп — я добавлю!
— И я! — крикнул кто-то.
— И я!
— Грум накинет тоже!
— Тарша, почем продашь раба?
— Последней шкуры не пожалею!
Горран растянулся в победной ухмылке.
— Сестра, сколько хочешь за Альберта?
Некоторое время в шатре молчали, потом послышался ответ:
— Забирай даром! У меня это счастье уже в печенках сидит!
— Да будет так! Альберт-человек, отныне ты не раб, а чужак. И желанный гость в моем племени. Возражения есть?
Кочевники молчали.
— А теперь бейтесь! И пусть мою сестру получит сильнейший!
Очнулся Шайн далеко за полдень. Смог открыть только правый глаз. Руки и грудь невыносимо болели. Провел языком по зубам — не нащупал левый верхний клык. Ноги вроде слушались без проблем, но попытка встать обернулась волной резкой боли.
Рядом с ухом послышался плеск, на лоб легла холодная тряпица.
— И кто его надоумил на такое? — Шайн узнал встревоженный голос Тарши.
— Я, — честно признался находящийся где-то рядом Исмаил.
— Вы люди все такие дураки?
— Не знаю, но Альберт точно дурак каких поискать.
Раненый хотел ответить той же монетой, но распухшие губы наотрез отказались разлипаться. Над дипломатом склонился пыхтящий трубкой Грум, потрогал шершавым пальцем щеку, ощупал кости.
— Жить будет, но нормально не скоро, — изрек шаман. — Ладно, пойду к Барагу, тому совсем худо.
— Я думаю, у него какая-то форма бешенства. Так руками махал.
Альберт с большим трудом просунул язык меж губ и открыл рот.
— Што фчера было?
— Ты избил Барага до полусмерти. Все племя тебя от него отрывало, вот помяли немножко, — ответил рыцарь.
— Тарфа теперь моя фенфина?
Орчиха по-доброму усмехнулась.
— Бараг теперь не может быть моим мужчиной. Но стать ли твоей женщиной — решать только мне.
— А ты фтанешь?
— Я подумаю.
Альберт блаженно улыбнулся и закрыл глаза.
Вопреки ожиданиям шамана, чужак провалялся ничком три дня кряду, а потом внезапно встал и пошел. Будто не было никакого боя, а человек как обычно проснулся поутру и занялся привычными делами. Первым делом Альберт засел в огороженном кожаной ширме нужнике на целый час, заставив вернувшихся с охоты мужчин постоять в мучительной очереди.
Затем добрался до оставшегося с ужина варева и выхлебал все, да еще и дочиста выскреб чан. Ничего не болело, синяки стухли, превратившись в светло-желтые пятна. После плотной трапезы чужак поспрашивал о Бараге и выяснив, что тот жив-здоров, направился к Груму.
Альберт также выяснил, что после битвы за женщину он удостоился клички — Вахул. В вольном переводе это означало Бешеный Кулак. Кочевники почтительно звали чужака Аль-Вахул или просто Берт — выговаривать людское имя целиком для многих оказалось проблематично. Разумеется, рабом его никто не осмеливался назвать.
— Что это было, Грум? — спросил Шайн у пыхтящего трубкой толстяка. Тот лишь пожал плечами.
— Посмотри на кольцо.
Альберт поднес левую руку в глазам и заметил вдоль подарка глубокую черную трещину.
— Постарайся больше не сходить с ума, Аль-Вахул. В этом кольце сокрыта сила слишком древняя и опасная. Это все, что ты хотел узнать?
— Когда я смогу поговорить с Горраном об эльфах?
— Когда станешь полноправным членом племени, — с усмешкой ответил Грум.
— А разве чужакам нельзя обращаться к вождю? А как же послы?
— Какие еще послы? Ты единственный посол на всю Степь. После заключения Перемирия никаких делегатов тут отродясь не бывало.
— А ты можешь поднять эту тему от моего имени? У вас же есть какие-то советы, собрания…
— Грум множество раз говорил об этом с Горраном, но он отказывается идти на север. Орки не хотят, чтобы армии остроухих маршировали через Степь, ведь это единственный путь в Империю. Племена не забыли давний позор.
— И что же мне делать?
— Ждать, друг мой.
— Чего?
— Благоприятных обстоятельств.
